Зодчие - А Волков

Находясь в таком тяжелом положении, я услышал от благонадежных людей, что в Московии можно найти работу и что там хорошо платят иностранцам. Все же я не сразу поверил слухам. Я написал в Лейпциг, в Нюрнберг... Когда пришли подтверждения, я покинул родину - но, конечно, не навсегда.

Барка, из числа тех, что ходят по Эльбе, благополучно доставила меня в Гамбург. Там я сел на судно шведского купца господина Эрика Румбольда.

Во время переезда меня так мучила морская болезнь, что я чуть не умер. Но, благодарение судьбе, сошел на сушу живым в Риге.

Из этого города я двинулся с рижскими купцами, направлявшимися в Москву. Они избрали обычный путь, каким ездят иностранцы: через Дерпт, Ладогу, Новгород.

Слишком долго описывать, любезный друг Отто, дорожные приключения и неприятности в этой дикой, угрюмой стране. Я расскажу о них при личной встрече. Одно тебе важно знать: я добрался до Москвы, этого огромного, беспорядочного города, и живу у соотечественника Эвальда Курца.

Мои природные способности и знание чешского языка помогли мне за время путешествия ознакомиться с наречием московитов. Я могу объясняться на нем свободно, но решил пока скрывать знание языка. Это для меня выгодно: не остерегаясь моего присутствия, московиты будут разговаривать свободно, и я могу оказаться обладателем важной тайны. И будь спокоен, я сумею воспользоваться выгодами положения.

Конечно, я займу высокий пост в этой непросвещенной стране. Кстати, я заметил, что название "Россия" вытесняет прежнее распространенное название "Московия". Оно считается более широким и более соответствующим растущему могуществу государства. А это могущество чрезвычайно усилилось благодаря покорению казанской орды.

Месяц назад я видел московского властителя Иоанна IV. Это случилось при таких обстоятельствах. Я бродил по московским улицам и площадям, присматриваясь, прислушиваясь к разговорам. Вдруг народ заволновался, послышались возгласы:

- Царь! Царь!

Снимая шапки, люди теснились к заборам, чтобы освободить проезд царю и его свите.

Должен сказать, что Иоанн имеет вид настоящего государя. Он ехал на великолепном аргамаке, покрытом дорогой попоной; седло, сбруя, уздечка блистали золотом и драгоценными камнями. На коне царь сидел с ловкостью опытного наездника (все московиты таковы: огромные расстояния дикой страны отучили их от пешего хождения). Одет был царь в роскошную шубу на собольем меху; драгоценная бобровая шапка украшена перьями цапли, которую русские считают благородной птицей. При бедре Иоанна висел меч.

Русские, встречая повелителя, падали лицом в снег. Пришлось сделать то же и мне. Поднимаясь, я встретился с царем глазами. У него, как мне показалось, необычайно белое лицо с темными усами и небольшой волнистой бородой и строгий, проницательный взгляд.

За Иоанном ехала блестящая свита - этим все кланялись в пояс; один я стоял в растерянности, не согнув спины; за это по мне прошелся бич (der Knut, как они называют).

После этой памятной встречи я долго добивался случая быть представленным московскому царю. Без такой аудиенции иностранцу в Московии нельзя поступить на государственную службу.

Есть у московитов слово "волокита". Это означает бесконечное промедление с делами. В такую волокиту попал и я, к великому прискорбию. Когда ни приходил я с просьбой в Посольский приказ, равнодушные чиновники дьяки - отвечали:

- Завтра!

Наконец на прошлой неделе мне удалось представиться царю Иоанну, и об этом важном событии я расскажу со всеми подробностями. Я знаю, ты интересуешься образом жизни и нравами неизвестных народов.

Меня ввели в небольшую комнату, отобрав оружие. Комната убрана с невиданной роскошью. Царя окружали князья и бояре, одетые в длиннейшие меховые шубы и огромные шапки. На каждом боярине столько соболей, горностаев, бобров, что в Германии его одежда составила бы богатство.

Министр иностранных дел Висковатый (они именуют его дьяком Посольского приказа) подвел меня к царю, заставил преклонить колена, назвал мое имя и звание. Иоанн протянул руку для поцелуя и уставился мне в лицо.

- Так ты строитель? - спросил Иоанн.

Я чуть не ответил утвердительно, но, по счастью, вспомнил, что скрываю знание русского языка. Когда вопрос перевели, я ответил.

- Строители нам нужны, - сказал царь.

Он расспрашивал меня, где я бывал, что и где строил, выведывал приемы нашей профессии. Как ни странно, но этот удивительный властитель гораздо образованнее германских государей, о которых ты мне рассказывал. Наши герцоги и курфюрсты говорят об охоте, турнирах и женщинах; в этой области у них непререкаемый авторитет. Тебе не удалось встретить ни одного германского принца, который прочитал бы какую-нибудь книгу помимо правил псовой охоты или соколиной ловли. А этот повелитель огромной страны упоминал греческих и латинских классиков, говорил о Платоне, Аристотеле, Вергилии.

Когда же я, по его мнению, неправильно осветил какой-то вопрос архитектуры, он стал опровергать меня, ссылаясь на Витрувия192. Моя физиономия выразила непритворное удивление.

Царю это понравилось; он сказал:

- Смотрите, немец рот разинул: удивительно ему, что не нашел в нас невежества, которого ожидал. Этого не переводи, - добавил он толмачу.

Я скромно стоял, постаравшись усилить знаки изумления.

Под конец аудиенции Иоанн обходился со мной значительно мягче. На прощанье он сказал:

- Мы тебе службу дадим, и хорошую: будешь участвовать в построении храма, долженствующего напоминать потомкам о подвиге покорения Казанскою царства. - Обращаясь к министру, он добавил: - Прикажи, Михайлович, выдать немцу денег. Пока наши зодчие строят планы, ему делать нечего, еще с голоду сбежит...

Можешь поверить, почтенный Фогель, я не сбегу! Я долго ждал фортуну и научился терпению.

Если я и не придворный архитектор московского властелина, то лишь потому, что здесь не существует такого звания. Теперь я смотрю на будущее с большой надеждой.

Это письмо я посылаю с попутчиком, нашим соотечественником. Надеюсь, что оно дойдет в сохранности. Жду вестей. И будь уверен, любезный и почтенный Отто, я постараюсь сообщать о моих дальнейших шагах в далекой Московии.

Твой покорный слуга

Ганс Фридман

23 января 1554 года"

Глава X

СОСТАВЛЕНИЕ ПЛАНА

Когда определилось место для Покровского собора и количество церквей, началась разработка проекта.

Зодчим отвели большую, светлую горницу во дворце. Были поставлены огромные гладкие столы. Ордынцев закупил бумагу, краски, тушь. Барма и Постник проводили во дворце целые дни и уходили с темнотой. Стража внимательно их обыскивала. Царь отдал распоряжение: ни один чертеж не выносить из дворца.

Барма и Постник посмеивались: "Разве не можем мы начертить дома, что делаем здесь?" Но обыску подчинялись покорно.

Первый, долгий спор зашел по вопросу о величине собора.

- Знаешь, Постник, - заявил Барма: - поднимем громаду, чтобы за сотню верст видать! Пусть в солнечный день сияют кресты и главы собора жителям Коломны, Серпухова, Дмитрова, Можайска, Волока Ламского! Весь мир поймет силу Руси, коль скоро мы сможем воздвигнуть таковой храм!

- Подожди, учитель, дай посчитать!

Расчет был трудный и мог быть сделан лишь приближенно. Предвидя заранее, что о размерах собора придется спорить, Постник побывал в селе Коломенском, где лет двадцать пять назад поставили большой храм. Зодчий взобрался к кресту, венчающему шпиль, заметил деревушку на горизонте и, спустившись, определил расстояние. Высота Коломенской церкви Постнику была известна.

Вооруженный этими данными, Постник, знаток геометрии, вычислил:

- Дабы глядеть вокруг на сто верст, надобно строение поднять на триста пятьдесят саженей!

Барма схватился за голову.

- Триста пятьдесят саженей! - с ужасом вскричал он. - Мало не верста193... Это я через край хватил! Такого храма никому не построить... Да ты, небось, ошибся, Постник!

- Цифирь не врет! Я долго пересчитывал. Крест нашего собора уйдет за облака. Так гласит гиомитрия...

- Уж эта мне гиомитрия! - проворчал Барма. - Придется сбавлять, и много сбавлять... - Потом сказал: - Сделаем, чтобы за полста верст видать было.

Постник усмехнулся и вновь углубился в расчеты. Барма стоял позади, смотрел через его плечо с надеждой и ненавистью на непонятную арабскую цифирь, возникавшую под пером Постника. Его томило нетерпение.

- Девяносто саженей, - объявил Постник.

Барма был страшно разочарован.

- Еще сбавлять?

Он с тоской вглядывался в холодноватые глаза Постника, но сочувствия не нашел. Постнику не по душе была мысль, что если затеять чересчур обширное строительство, то не придется его довершить, не придется полюбоваться делом своих рук.

Для спора с Бармой у Постника имелось достаточно доводов. Чтобы доказать несбыточность задуманного Бармой, Постник рассказывал ему о соборе Парижской богоматери, о Вестминстерском аббатстве, о Парфеноне...