Страшный Тегеран - Мортеза Каземи

Опустив голову, Ферох шел за женщиной. Миновав с десяток поломанных ступеней, они выбрались на крышу дома, а оттуда вошли в комнату. Комната эта была тоже крошечная. Войлочная подстилка, на которой лежала скатанная постель, покрывала только половину земляного пола, другая половина была голая.

На полу, на рваном одеяле, Ферох увидел изможденное, худое, едва живое человеческое существо.

Ферох узнал Джавада. Но разве это был тот полный силы и отваги крепыш Джавад, которого он знал три месяца назад?

Джавад не мог пошевелиться. Он был почти в параличе и почти слеп. От сырости тюрьмы он заболел ревматизмом, а от темноты у него ослабело зрение.

Ферох подошел ближе, всмотрелся. Лицо Джавада было желтое, похудевшие руки его были, как палочки, глаза казались подслеповатыми, а под кожей лица выступали кости. На него было страшно смотреть.

Ферох тихонько его окликнул. Джавад поднял голову. Всмотревшись, он узнал Фероха и тихо, сдавленным голосом сказал:

— Для этого-то вы меня к себе на службу взяли? Для этих мучений?

В эту минуту в комнату вошла мать Джавада и поставила перед ним чашку с лекарством. Взгляд ее встретился с взглядом Фероха.

— Нечего сказать, ага, хорошо вы позаботились о моем сыне, — сказала мать.

Что сделалось с Ферохом?

Эти две, полные укора фразы чуть не разбили Фероху сердце. Чем он мог утешить и подкрепить их и себя? Он мог только плакать. И он заплакал. Подняв с грязной подушки голову Джавада, он положил ее к себе на колени. Слезы лились из его глаз.

— Я не виноват. Я старался изо всех сил, но враг был сильнее.

Мать поняла это и больше не терзала ему сердце упреками. Джавад иногда принимался рассказывать, что с ним было. Так прошло около двух часов.

Вдруг взгляд Фероха упал на спину Джавада, и он увидел, что она вся изранена и сочится кровью.

Казалось, последние остатки веры в человечество исчезали из сердца Фероха. Он говорил себе: «Если людям так нравится истреблять и мучить друг друга, с какой стати я и такие, как я, будем против этого бороться? Мы тоже должны идти этим путем и, когда придет время, предать их жестоким мукам».

Странно блестели при этом его глаза. Ферох дал клятву страшной мести.

Простившись и обещав прийти еще, узнать о здоровье Джавада, Ферох пошел домой. Джавад, почти слепой, с больными ногами, едва живой от слабости, не выходил у него из головы, и в безумном гневе против всего мира и против живших в мире людей Ферох всю дорогу думал о мести. К несчастью, мысль его не могла указать ему никакого пути, которым можно было бы достигнуть этой великой цели.

Тотчас же по приходе домой Ферох взял у няньки свой дорожный саквояж и положил туда необходимые вещи: полотенце, щетки и гребень — он решил в этот же вечер ехать в Шимран.

Была осень. Тегеранцы, забирающиеся на лето в Шимран наслаждаться чистым воздухом и прохладной горной водой, уже перебрались из Шимрана в город, и там было почти пустынно.

Ферох зашел ненадолго в чапарханэ к Ахмед-Али-хану сообщить ему радостную весть об освобождении Джавада. Он рассказал и о способе, с помощью которого ему удалось этого достигнуть.

— Отличный способ, — сказал Ахмед-Али-хан. — Что же делать, в этой стране все делается с помощью тоусиэ. Без тоусиэ никто не может ни цен поднять, ни зажилить налога. Но на все это нужны деньги, а без денег об успехе и удаче не мечтай: далеко, как до Марса.

— Теперь, — сказал Ферох, — когда я за Джавада спокоен, я займусь Мэин.

И, сообщив Ахмед-Али-хану все, что узнал от Шекуфэ, Ферох простился с ним и пошел. Но ему нужно было еще заглянуть в дом Р... эд-довлэ.

Он не успел еще сесть, как вошла Эфет. Он не видел ее с того дня, когда приезжал к ней с просьбой простить Али-Эшреф-хана, если тот согласится помочь. Эфет нашла, что Ферох побледнел, что у него запали глаза, и спросила, в чем дело.

— Так, нездоровится, — сказала Эфет.

Эфет, краснея, спросила его, как живет Мэин. Ферох рассказал, что знал, и добавил, что уезжает в Шимран и поэтому зашел повидаться с ней.

— А что с Джавадом? — спросила Эфет.

Ферох сказал ей, что Али-Эшреф-хан не захотел оказать услуги, которой от него ожидали и прибавил, что это лучше.

— Если бы он согласился, мне пришлось бы жалеть об этом: ведь он заслуживает мести.

Посидев минут десять, Ферох простился с Эфет. Эфет хотелось задержать его, побыть с ним хоть час — какое-то внутреннее чувство говорило ей, что теперь она уже не скоро увидит Фероха. Но Ферох не согласился: ему нужно было ехать. Наконец ему удалось вырваться.

На сердце у Эфет было тревожно и смутно, точно она провожала Фероха на войну, где его ждала смерть.

Не в силах оторвать взгляда от его мужественного лица, она проводила его через несколько комнат. Во дворе никого не было, и она могла следить за ним взглядом, пока он не вышел за ворота. Вот он вышел, повернул направо. Сердце Эфет сжалось сильнее прежнего. Две слезы выкатились у нее из глаз.

«Что это? Что со мной?» — спрашивала она себя.

Ферох направился сначала домой. Темнело. Оставалось не больше получаса до заката солнца. Ферох решил ехать вечером, чтобы было меньше шансов с кем-нибудь встретиться в дороге. Дома он захватил свой саквояж, простился с нянькой, сказав, что вернется завтра или послезавтра, и вышел. Он хотел нанять извозчика до Шимрана, но извозчиков возле дома и на соседнем перекрестке не было.

Он подождал немного — извозчики не подъезжали. Тогда он решил пройти к воротам Дервазэ-Доулет, надеясь там встретить какого-нибудь извозчика, возвращающегося из Шимрана. Дошел до ворот. Но и там извозчика не было. Тогда он прошел в ворота и тихо зашагал по направлению к шимранской дороге. Вокруг было пусто, прохожих было мало.

Выходя из дому, Ферох не обратил внимания на то, что возле лавки башмачника сидел Реза-Кули, а тот, как только увидел Фероха, сделал знак двум конным жандармам, остановившимся на другой стороне улицы. Не обратил он внимания и на то, что эти жандармы сейчас же повернули и поехали вслед за ним, держась от него в ста шагах.

Ферох свернул на шимранскую дорогу.

Он не прошел и ста шагов, как жандармы, пришпорив коней, быстро поравнялись с ним.

— Стойте! — сказал один из них.

Ферох остановился. Он спокойно спросил:

— Что вам угодно?

Тот же жандарм ответил:

— Нас, ага, здесь с самого утра держали. Приказано взять человека с такими приметами, как у вас.

— Ничего не понимаю, — сказал Ферох. — В чем дело?

Второй жандарм сказал:

— А в том дело, что пожалуйте с нами к командиру. Он уж сам все подробности объяснит.

— Что это за командир? Зачем я к нему пойду? Вы, очевидно, ошиблись.

Жандарм засмеялся.

— Нет, не ошиблись. Никакой тут нет ошибки.

Ферох хотел протестовать, кричать. Но в это время — полчаса после заката солнца — в этих местах никого не бывает.

Один из жандармов, быстро спрыгнув с коня, схватил его сзади за руки. Другой в это время снял с его головы шапку и надел на его голову другую, которую вытащил из своего седельного мешка.

Ферох не знал, что делать. Кричать? Но кричать не имело смысла. Он не понимал, что жандармам от него нужно. Удивление его еще более возросло, когда он увидел, что один из них стаскивает с него одежду. Тут же в темноте он напялил на него куртку из грубой шершавой ткани.

«Может быть, они хотят меня ограбить?» — спрашивал себя Ферох. Это казалось ему очень вероятным. «Во-первых, в Персии, где у самых ворот Тегерана иногда грабят правительственную почту, это совсем не редкость, а во-вторых, — думал Ферох, — эти жандармы много месяцев не получали жалования. Наверно, с голоду взялись за такие дела».

Но Ферох ошибся. И он понял это, когда почувствовал возле сердца дуло приставленной к груди винтовки.

Больше уже не оставалось места сомнениям и нельзя было задерживаться. Ферох двинулся. От перекрестка шимранской дороги жандармы повели его в сторону, противоположную той, откуда он пришел: к воротам Дервазэ-Шимран.

Ферох понял, что протесты и крики не помогут. Оставалось одно: идти к командиру в надежде, что тот все объяснит.

Глава тридцать восьмая

СОВЕЩАНИЕ ЧЕТЫРЕХ ПРЕСТУПНИКОВ

По выяснении сумасшествия Фероха Ф... эс-сальтанэ авторитетно заявил:

— Хоть он и тихий помешанный, а все же надо принять меры, чтобы он не вздумал с другими такие шутки шутить.

Со вчерашнего дня Ф... эс-сальтанэ ненавидел Фероха в сто раз больше, чем раньше. И, делая это предложение, он имел в виду нанести Фероху жестокий удар — если удастся, такой, чтобы он не выжил.

Кроме Али-Реза-хана, которому это не приносило никакой прямой выгоды, все одобрили эту мысль. Все страстно желали подобной расправы.

Ф... эс-сальтанэ, как ему казалось, мстил за дочь. Али-Эшреф-хану необходимо было убрать Фероха, чтобы быть спокойным, что ему самому в один прекрасный день не придется попасть в руки правосудия. Сиавуш, после полученного им три дня тому назад письма Фероха, тоже его возненавидел, и ему тоже хотелось смерти Фероха: люди, подобные ему, любят доставлять себе иногда такие развлечения.