Королевская кровь. Проклятый трон - Ирина Котова

Он уже не видел, как Март накрывает обратным щитом яростно отбивающегося Эдика, и тот визжит «Не надо!!», бьется изнутри, пытаясь проломить откачивающий энергию купол, а его подружка лежит рядом без движения. Как бледный, шатающийся Алекс, потративший на Эдуарда слишком много сил и сдерживавший его, пока Март создавал щит, буквально складывается пополам и валится с хрипом, как кричит Виктория, пытающаяся помочь Дмитрию Поляне, как сидит на холодной земле, обхватив голову руками, мелкая Богуславская и как неуверенно держащийся на ногах Ситников трясущимися руками пытается напитать Свидерского стихией Жизни.

Как наконец затихает и со стоном теряет сознание одержимый семикурсник, и Мартин, связав обоих темных Сетью, страшно, лающе ругается по-блакорийски, докачивая Алексу источники, пытаясь восстановить внутренний резерв друга, и одновременно оглядывается на лежащего Макса.

Как открывается в измочаленном битвой лесу Зеркало, и оттуда выходит изумленный Зигфрид Кляйншвитцер, которого тут же припахивают к помощи раненым. Как появляются рядом оперативники во главе с бледным Тандаджи, как пытаются увести Алину, а она яростно кричит «Никуда я не пойду без них!!» и вырывается.

Как переносят Макса и других пострадавших в Королевский лазарет, и сонные, срочно вызванные виталисты и врачи быстро распределяют неожиданных пациентов по палатам.

Как ругается с главным штатным виталистом фон Съедентент, отстаивая свое право помогать при реанимации Тротта. Как Виктория держит за руку Алекса, которому ставят капельницы и над которым колдуют виталисты, продолжая упорно докачивать ему резерв, и сереет на глазах: губы трескаются, краснеют глаза.

Как вцепляется Богуславская в ладонь прислонившегося к стене Матвея, наблюдая, как завозят Поляну в операционную.

Как быстро стучат по коридору лазарета каблуки королевы Василины, за которой тяжело и мрачно идет принц-консорт, как со вздохом облегчения обнимает она поцарапанную, угрюмую младшую сестру, как бегут следом принцессы Марина и Полина, и шагает Святослав Федорович, и как они расспрашивают ее, ругают, и радуются спасению, и каким больным взглядом смотрит на это Ситников.

Глава 13

Конец октября, пятница

Королевский лазарет

Королевский лазарет никогда не был так переполнен, как после этой ночи. В палатах лежали по двое, а то и по трое пациентов, почти все крайне истощенные, и персонал даже с некоторой ностальгией вспоминал те времена, когда лазарет назывался правительственным и в нем было гулко и пусто – разве что какой-нибудь аристократ, страдающий подагрой или несварением, вдруг заглянет.

В соседних палатах лежали охранники, студенты, маги и даже парочка демонов, лишившихся силы. Последних на всякий случай сторожили штатные боевые маги, хотя лохматый, злой, путающий блакорийский с рудложским фон Съедентент ночью заверил, что они теперь не опасны.

Постепенно приходили в себя охранники; чуть дольше находились в вызванном истощением сне студенты МагУниверситета. Тандаджи с командой работали как проклятые, не спали уже вторые сутки – опрашивая, сверяя показания, предупреждая о неразглашении, проверяя состояние пострадавших, ожидая, когда очнутся арестованные темные. В камерах Управления ждали своей очереди заговорщики, но сейчас тидуссу было не до них.

Поэтому он просто сунул Стрелковскому папку с разработками по делу заговора и попросил отработать. Выпил неизвестно какую по счету чашку кофе, вколол себе стимулятор, разработанный, кстати, периодически бредящим в палате лазарета рыжим Троттом, и пошел работать дальше.

Шаг за шагом вырисовывалась картина произошедшего. Охранники, расположившиеся на верхних этажах базы, наблюдавшие в предварительно установленные камеры за первым этажом, один за другим попадали в сон, как будто кто-то распылил усыпляющий газ.

Ближайший патруль, охранявший территорию, не получив ответа от центра наблюдения, пошел к базе и заметил неладное – всполохи, крики. Сообщил о происходящем двум другим группам охраны, осматривавшим периметр, и пошел проверять: по всем канонам штурма, с боевым магом во главе. Вошли через лоджию, увидели пытающихся отбиться и проигрывающих падающих студентов, а также двоих темных, но даже пикнуть не успели – полегли там же, рядышком.

Однако смогли отвлечь одержимых на мгновения, которых агенту Дмитро Поляне хватило на то, чтобы выставить щит, выбраться в коридор и организовать эвакуацию принцессы.

Второй патруль, пропустив убегающих, вышел наперерез преследователям, и завязался короткий бой с печальным результатом: все были выпиты точно так же, как и предыдущие. Третий патруль сразу поспешил на прикрытие ее высочества, и в составе там был штатный маг, который планировал моментально открыть Зеркало, но им ударили в спину, обездвижили и мгновенно иссушили резерв.

Картину финального боя Тандаджи составил по рассказам Алины и студента Ситникова, а также после разговора с магами.

Осталось дождаться пробуждения темных, чтобы ответить на вопросы, почему и зачем.

Хотелось бы, конечно, чтобы очнулся Тротт – что-то подсказывало опытному тидуссу, что у одержимых студентов стоит такой же сложный ментальный блок, как и у руководителя школы воров, арестованного Стрелковским. А единственный, кто мог снять подобный блок, валялся в больничной палате, приходя в себя лишь на мгновения, а потом снова проваливаясь в беспамятство.

Максимилиан Тротт ощущал себя странно. Картинки окружающей действительности в те моменты, когда он пребывал в сознании, были приглушенными, почти бесцветными и безвкусными. Звуки казались то слишком тихими, то, наоборот, невыносимо громкими, и минуты бодрствования быстро сменялись черными провалами с неприятными снами, будто организм уставал мыслить и чувствовать и отключался. Как аппарат с однажды перегоревшим предохранителем: чуть скачок напряжения – и все, не работает.

Каждый раз, когда он осознавал себя, мозг лениво оценивал происходящее вокруг, анализировал, пытался нащупать потоки стихий, но был еще слишком слаб. Только и оставалось, что слушать и наблюдать из-под опущенных ресниц – иначе слишком уж резал глаза свет в палате.

– …Типичный неврологический шок, острая реакция на раздражители органов чувств…

Это врач, его халат ослепительно белый, общается с коллегами.

Провал.

– …Молодой человек, вы куда?!! Наденьте быстро бахилы!

– Да я профессору пирога принес домашнего. А бахилы мне на ноги не налезают, рвутся…

Тяжелый бас Ситникова, от которого болят уши. Вкусно, но очень резко пахнет выпечкой, и хочется смеяться от нелепости ситуации. Какие пироги? Он же весь на капельницах.

– Молодой человек, он пока не может есть, не видите?

– Спасибо, профессор Тротт, – говорит Ситников грустно. – Выздоравливайте, я очень хочу, чтобы вы дальше с нами занимались.

Он уходит и уносит с собой гостинцы, а запах дрожжевого теста и какой-то сладкой начинки еще долго витает в воздухе палаты.

Провал.

– Малыш, хватит притворяться, я вижу, что ты не спишь.

Улыбается сухими губами.

– Сгинь, Март.

– Ты ж моя умница, – утрированно сюсюкает фон Съедентент, и что-то мелькает перед глазами. Макс пытается поднять веки – точно, его сканируют. – Теперь, когда тебе поджарили мозг, может, ты станешь немного тупеньким, как мы? Мы тебя все равно будем любить, герой.

Он язвит, но слышно, что переживает.

– Пить, – просит Тротт шепотом.

С ловкостью заботливой бабушки Мартин приподнимает его голову и поит из специального поильника.

Провал.

Никак не разомкнуть веки. В палате кто-то есть. Но перед глазами – темнота, зрение отказало не вовремя. Ничего, вернется.

Всхлип, сопение.

Его пальцев касаются, осторожно, будто опасаясь, легко, почти ласково гладят, тут же отдергивают руку.

– Спасибо, – шепчет темнота голосом Богуславской.

Снова провал.

Пятая принцесса вышла из палаты, где лежал Тротт, и потопала к выходу из лазарета. В коридоре сновали туда-сюда врачи, стояли охранники, в уголке расположился Тандаджи, внимательно слушавший какого-то сотрудника. Мимо медленно прошли два семикурсника – друзья Матвея, они тоже были у него на дне рождения, – окинули ее настороженными взглядами, остановились, чтобы заговорить, но были окликнуты всевидящим Тандаджи, который интересовался самочувствием и готовностью ответить на вопросы следователя.

Алина извиняющеся улыбнулась, сказала вежливо «потом поговорим» и пошла быстрее.

Она, до того как заглянуть по какому-то наитию в палату Тротта, видела в лазарете Матвея, видела издалека – тот стоял у реанимации, где лежал Димка, вглядывался за стекло, – и хотела подойти, но побоялась. Вдруг не будет больше прежнего Матвея, вдруг он станет чужим и почтительным? Тогда бы она точно расплакалась.