Горькая жизнь - Валерий Дмитриевич Поволяев

в замке. Хоть и бесхитростен тот был, как детская пищалка, но в темноте, когда нельзя даже спичкой себе подсветить, и на эту пищалку требовалось время. Магаданский «кум» сопел, как паровоз, пытавшийся на малых парах забраться в гору. Не было слышно только холостого вращения колес, скользящих впустую по рельсам.

Беззвучно приблизившись к «куму», Китаев прошептал ему в спину:

– Я с тобою, Брыль.

Прошло несколько минут. Наконец Брыль перестал пыхтеть и аккуратно приподнял дужку замка.

– Дурак ты, Китаев. Я же велел ждать, а не ходить за мной хвостом.

– Как видишь, «кум», не могу расстаться с другом даже на десять минут. Прикипел.

– Прикипел, прикипел, – пробормотал взломщик недовольно и, распахнув дверь, вошел в магазин. Внутри было тепло, словно бы догорали в печке дровишки, либо в помещении кто-то находился.

Китаев осторожно вошел следом, огляделся. Полки были наполовину пусты. Может, они напрасно забрались в этот старый бедный сундук?

Вдруг Китаев засек, что внутри магазина, в темном пространстве что-то шевельнулось, большое темное пятно передвинулось с одного места на другое, и он выкрикнул предупреждающе:

– Брыль!

Но Брыль и сам уже заметил, что в помещении кто-то находится. Кто? Засада? А что если продавщица оставила в помещении кота? Мыши ведь проедают в ботинках дыры, портят ткань и мех на шапках, отгрызают зубцы на черепаховых расческах – тот самый случай, когда без кота и евойной супруги кошки никак не обойтись…

Нет, это были не кот и его супруга. В темноте звякнуло что-то металлическое, звук был похож на клацанье взводимого затвора. Китаев похолодел: неужели попались? Боже, пронеси беду!

На магаданского «кума» кто-то прыгнул. Брыль опередил противника, извернулся, уходя в сторону, нанес удар кулаком – целил в темноту, но не промахнулся, чуть не выбил себе руку, – прохрипел надсаженно:

– Уходим!

Китаев поспешно развернулся. Разворот был крутой, неустойчивый, и он едва устоял на ногах. В следующий миг он увидел перед собой плоское темное лицо человека с ощеренными, необычно яркими, почти светящимися зубами и, не раздумывая ни секунды, ударил по этим зубам. Ударил низом кулака, мякотью, ощутил, как у человека – вероятно, обычного ночного сторожа либо лесного бродяги, нанявшегося в магазин, чтобы подработать, – хрустнули разламываемые зубы – слабенькими были, поскольку бедняга не раз болел цингой, – затем нанес второй удар.

Китаев бил кулаком, словно молотом, – вспомнил, как на фронте, в разведке, отрабатывали самые различные боевые удары, из разных положений. Среди них был и этот. Человек замычал немо и как подкошенный рухнул ему под ноги. В следующее мгновение Китаев вывалился в сухую прохладу ночи, прокричал приглушенно «Брыль!» и, постаравшись пригнуться как можно ниже, нырнул в темноту.

Вслед ему ударил луч немецкого карманного фонаря – Китаев хорошо знал эти фонари по фронту – сильного, с лезвистым острым лучом. Потом, почти дуплетом прозвучали два выстрела. Заряды Китаева не задели, ушли в пространство.

Аня находилась на месте. Сидела, вжавшись в развесистый черный куст. Китаев вышел на нее точно – помогла привычка, выработанная в разведке.

– Что случилось? – испуганным, каким-то севшим голосом спросила она.

– Не знаю, Ань. Ничего не сумел понять – споткнулись на ровном месте. Налетели на засаду.

– А где «кум»?

– Мне он крикнул: «Уходим!» Поскольку я стоял сзади, то первым и рванул к двери. Кого-то огрел кулаком, потом ударил еще – в общем, вырвался на улицу.

– В кого стреляли?

– Не знаю. Может, в Брыля, может, в меня… В кого-то из нас.

– Что будем делать?

– Ждать Брыля. Тихо! По-моему, кто-то идет, – Китаев вытянулся в полный рост, прислушался, потом махнул рукой: – Отбой. Это ветер шелестит листвой. Думал, «кум» идет, а это не «кум».

Ветру действительно не нравилось что-то в ночи, он нервничал, сдирал с ветвей листья, швырял их вниз, на землю, заставлял стонать стволы деревьев, с треском ломал высохшие стебли чернобыльника.

Аня неожиданно всхлипнула, прижала к вискам пальцы. Китаев дернулся:

– Пойду назад, в магазин. Если «кума» задержали – попробую освободить.

– Нет, нет, нет! – испуганно завсхлипывала Аня.

Китаев остался.

Надо заметить, что и ему, и магаданскому «куму» не повезло – ровно день назад в магазин залезли зеки с пятьсот первой стройки, которые тоже шли на юг, – взяли водку, консервы, хлеб, прессованные брикеты горохового супа и несколько буханок хлеба. Все остальное не тронули, в том числе и одежду.

Лесхозовское начальство решило – налет может повториться, и отрядило четырех мужиков с ружьями – охранять народное добро.

Мужики, таежные жители, прятаться умели – замаскировались внутри и приказали запереть их на замок. Естественно, они слышали, как магаданский «кум» ковырялся с запором, хрюкал себе что-то под нос – наверное, ругался. А когда оказался в помещении, прикинули свои возможности и дружно попрыгали на него. Китаева они засекли, когда тот уже находился в магазине, внутри, иначе бы им никогда не удалось вырваться из капкана.

Китаев отбился и вовремя нырнул за дверь – успел уйти, несмотря на два выстрела, ударившие ему вслед.

А добровольные охранники, сидевшие в магазине, словно бы с цепи сорвались – били «кума» прочными сырыми дубинками, вырезанными специально, заранее. Брыль кряхтел, стонал под смачными сильными ударами, потом затих, потерял сознание и перестал шевелиться.

Брыля забили в этом магазине – не только стены и товар, выставленный на полках, даже стекла в окнах были забрызганы кровью…

Ни Китаев, ни Аня этого не знали.

Днем по позициям Хотиева прошлись самолеты – нанесли несколько бомбовых ударов. Поработали и пулеметы. После авиационной штурмовки от воинства Хотиева осталась треть. Стало понятно, как Божий день – такими силами Воркуту никогда не взять – не дано. Надо было отходить на юг, в леса, в места, где и спрятаться было можно, и народ, способный подкормить, укрыть от холода, наверняка имелся. Так считал Хотиев. Верить в то, что борьба проиграна, он не хотел… Не мог просто.

Аня Богданова и Китаев прождали магаданского «кума» до утра. Китаев даже выходил на окраину леса, окаймлявшего деревню, высматривал Брыля, но так и не высмотрел. Все, это был конец – «кума» уволокли, скорее всего, в местную сигуранцу.

На фронте Китаев сталкивался с румынской сигуранцей, а точнее, с воинским подразделением, которое было к ней приравнено. Чикаться не стали – перебили всех, забрали документы, горку золотых орденов, приготовленных для особо отличившихся вояк (а вояками они были плохими), и ушли назад, к своим.

Пойти по домам деревни в этот серый рассветный час с вопросом «А не видели ль вы такого-то?» было глупо, нелепо, смешно, страшно. Такой поход мог кончиться для Китаева только одним – гибелью.

Вернувшись к Ане, Китаев сказал:

– Это все, финиш. Магаданского «кума» мы никогда больше не увидим.

Аня ладонью стерла слезы с глаз.

– Что делать? Что? – всхлипывая тонко, будто девчонка, спросила она.

– Уходить отсюда надо. Иначе мы тут тоже останемся.