Спасая Амели - Кэти Гольке

– Прости! Прости! Я едва не выдала всех нас.

Лия покачала головой. В каждом ее движении сквозило участие. Она подошла к Рейчел с распростертыми объятиями, но та не могла пошевелиться, не могла шагнуть навстречу сестре. Однако это не помешало Лии обнять сестру, а Рейчел – тихонько разрыдаться у нее на плече.

Лия убрала волосы со лба Рейчел и прошептала:

– Когда любишь человека, это видно по глазам, по лицу, по осанке.

– Но это заметил и курат… и еще один священник постарше.

– Курат Бауэр – наш друг. Что бы там он ни знал или ни подозревал – он никому ничего не расскажет. А вот отец Оберлангер… не знаю. Но он ничего не знает наверняка, а родственницы, которая прогуливалась сегодня с бабушкой по деревне, завтра здесь уже не будет. Просто это была немного самодовольная женщина, которую взволновал молодой франт-американец – как и остальных жительниц деревни, присутствовавших на ярмарке! Но эта женщина исчезнет, как только ты смоешь седину с волос и снимешь этот ужасный наряд.

Рейчел ахнула.

Лия засмеялась и немного отстранилась от сестры:

– Я люблю нашу бабулю, но ее одежда нам не идет.

Рейчел вытерла слезы ладонью, подозревая, что весь ее грим растекся.

Лия достала из кармана платок, протянула его сестре.

– Когда Фридрих очнется, я стану каждый день, ежечасно повторять ему о том, что люблю его. Он поймет это по моему взгляду, по улыбке, по тому, как я мимоходом касаюсь его руки. Я не могу винить тебя за то, что ты влюблена.

– Но бабушка сказала…

– Что?.. Что ты не можешь рисковать драмкружком?

Рейчел кивнула.

– Бабуля боится. И у нее есть на то причины – она беспокоится за всех нас. Но это даже хорошо. Намного лучше, чем я думала вначале. Курат рассказал мне, что делают с евреями, которых отсылают в Польшу. Все гораздо страшнее, чем ты можешь себе представить.

– Но я могла бы… Может быть, ты сама будешь вести драмкружок? А я буду присматривать за детьми, которых ты будешь приводить.

Лия фыркнула.

– Рейчел, я не умею учить театральному мастерству. К тому же ты ужасно обращаешься с Амели; разве ты сможешь управиться с тремя-четырьмя малышами? Добиться того, чтобы они сидели тихо? Чем-то их занять?

– А как я стану их учить, если не умею этого делать?

– Театр – твоя страсть. По правде говоря, сегодня в деревне ты сыграла отлично. Всего лишь разок оступилась.

Рейчел смотрела на Лию, как будто видела ее впервые. Что случилось? Откуда взялась эта новая благородная сестра-близнец?

– Мы должны заключить перемирие. Теперь мы не просто сестры, не просто одна команда. Мы должны вести себя одинаково, думать одинаково. Только так мы убедим окружающих, что мы – это один человек.

– Я тебе об этом говорила, – напомнила Рейчел.

– Я не думала, что это возможно. Но сегодня я встретила первую сироту, которую мы должны приютить. Сегодня я знаю, что мы должны это сделать. Она единственная, кто выжил из ее семьи, – и только потому, что, когда гестапо пришло за ее родителями, была в гостях у подружки.

– А где…

– Она придет, когда стемнеет. Лесничий Шиф Шраде доставит ее как дрова.

– А кто такой лесничий Шиф Шраде? – Рейчел ощутила, как внутри у нее растет паника при мысли о том, что в этой операции будет задействовано еще больше доверенных лиц.

– К делу причастно больше людей, чем я предполагала, – произнесла Лия. – Они будут оказывать помощь, самую разную. Мы не одни. И тем не менее чем меньше мы знаем, тем безопаснее будет для всех.

Рейчел кивнула. Она знала, что это правда. Джейсон и Шейла говорили то же самое.

– И еще кое-что. – Лия лукаво улыбнулась. – Герр Янг… Мне кажется, что он тоже тебя любит. То, как он пожирал тебя глазами, было гораздо опаснее того, как ты на него отреагировала.

Сердце Рейчел затрепетало. Единственное, что она помнила, – красивую молодую американку, стоявшую рядом с ним… очень близко.

Из шкафа Рейчел услышала, как за человеком, которого бабушка называла Шифом Шраде, закрылась дверь кухни.

– Рейчел, – негромко позвала Хильда, – выходи. Познакомься со своей новой соседкой.

Девушка распахнула дверь шкафа, готовая встретиться с карими глазенками испуганного еврейского ребенка. Она не была готова к встрече с хрупкой, но соблазнительной юной блондинкой, которая вышла из мешка, оставленного посреди кухни.

– Вы! – воскликнула Рейчел. – Вы же фотограф.

Карие глаза девочки расширились от удивления. Она кивнула, переводя взгляд с одной сестры на другую.

– Это было прикрытие, – пояснила Лия. – Ривка, знакомься, это Рейчел, моя сестра.

– Вы так… похожи, – запинаясь, произнесла Ривка.

Ее речь совершенно не походила на речь американки.

– А это наша бабушка, фрау Брайшнер. Добро пожаловать к нам, Ривка.

– Да, добро пожаловать. – Хильда потянулась к девочке. – Они близнецы… мои внучки близнецы, – сказала она в ответ на удивленный взгляд Ривки. – Рейчел, покажи Ривке, где она будет спать, пока я нагрею для нее тарелку супа. – Бабушка похлопала девочку по плечу – девочку, у которой был такой взрослый, серьезный взгляд. – Ты, наверное, умираешь от голода.

Ривка кивнула, не сводя глаз с Рейчел, как будто боялась, что та ее укусит.

– Ступай, – подбодрила девочку Лия. – Рейчел все тебе покажет. А я наведаюсь к Фридриху.

Внутри у Рейчел все сжалось, но она жестом пригласила Ривку следовать за ней – через небольшой шкаф, через стену, вверх по лестнице на чердак.

– Очень хитро придумано, – прошептала Ривка, как только они оказались на чердаке.

– Да. Но сидеть нужно тихо… Ни словечка. Ни звука.

– Да. – Ривка опустила взгляд.

– Это Амели. – Рейчел указала на маленькую кучку одеял рядом с печной трубой. – Она не слышит и не умеет говорить, но у нее обострены другие чувства, поэтому не пугай ее. Она может расплакаться, и кто-то может ее услышать.

Ривка молчала. Рейчел ощутила незнакомую ей ранее потребность защитить Амели.

– Она реагирует на жесты и мимику, но не слышит, что ты говоришь.

– Об этой малышке мне рассказывал Джейсон. Он так за нее волновался! – негромко воскликнула Ривка. – Он научил меня нескольким жестам на случай, если Амели до сих пор здесь. Как называть тебя «тетя Рейчел». И еще многому. Я очень рада, что девочка в безопасности!

Рейчел разозлилась. Она не знала, то ли радоваться, что Джейсон научил Ривку знаку «тетя Рейчел», то ли обидеться на то, что он настолько доверял этой девице. Рейчел подвинула свой тюфяк ближе к Амели, оставив Ривке место у лестницы.

– Сестра говорила мне, что ты приехала одна. – Рейчел произнесла это из упрямства, желая лишний раз подчеркнуть, что Лия ее сестра, что у нее есть сестра, семья.

– Одна. – Ривка отвернулась.

Рейчел тут же пожалела о своих словах, ей стало стыдно за намеренную грубость, но тон менять она не стала.

– У тебя есть одежда для сна?

– Сорочка, – прошептала Ривка. – Все, что у меня есть, надето сейчас на мне.

Рейчел прикусила губу.

– Переодевайся в сорочку, а потом спускайся на кухню – скоро бабушка нагреет тебе суп. Но ты должна быть готова спрятаться в шкафу в любой момент – карабкайся по лестнице каждый раз, когда услышишь посторонний шум на улице или стук в дверь. Люк на чердак всегда должен быть закрыт, чтобы нас не застали врасплох. Мы не можем рисковать.

– Понимаю.

– Надеюсь… ради нас всех.

Девушка не могла смотреть Ривке в глаза. Рейчел спустилась по лестнице, прошла через шкаф, предоставив юной соседке самой о себе заботиться.

Как только в доме воцарилась тишина и Рейчел услышала ровное свистящее дыхание Амели и Ривки, она повернулась на бок. Она вела себя с Ривкой недопустимо грубо. Почему? Эта девочка потеряла всех, кто ей дорог, а Рейчел, хотя и оказалась заложницей в Обераммергау, была окружена членами своей семьи, людьми, которые ее любили, рисковали жизнью, чтобы ее спасти. Почему же она не может быть так же добра к Ривке, ведь той так необходимо участие?

Рейчел перевернулась на спину, зная ответ. «Джейсон просто помогает этой девочке или она ему нравится? Он явно смотрел на нее завороженно, когда она примеряла перед ним цепочку».

Фридрих, который все еще находился в коконе темноты, слышал, как шепотом молится Лия и читает Библию бабушка. Снились ему и другие сны, слышались и исчезали голоса – женский шепот, молитвы пастора, настойчивые просьбы мужчин, которых он не узнавал. Но все это кружилось, смешивалось, переплеталось с жуткими, лающими приказами сержанта, гулом артиллерии и взрывами динамита. Временами Фридрих ощущал жар огня, слышал безумные, чудовищные крики. И так же неожиданно дул прохладный альпийский ветер, прямо с гор, охлаждал его разгоряченный лоб. Иногда по руке Фридриха струилось что-то мокрое – то ли теплые ручейки дождя, то ли слезы. То ли он это чувствовал, то ли видел сон. Однажды Фридрих был уверен в том, что ест бабушкин суп. Он изо всех сил пытался протянуть руку… Если бы он мог заставить двигаться свои руки! Если бы мог открыть рот и заговорить, распахнуть глаза и увидеть… Однако вокруг по-прежнему царила темнота и Фридрих не мог из нее вырваться.