Венера плюс икс. Мечтающие кристаллы - Эдвард Гамильтон Уолдо

взял с пола бумажный пакет, заглянул в него, хмыкнул, аккуратно закрыл и отложил в сторону. Потом вынул из внутреннего кармана куртки большой серебряный портсигар, достал сигару, сунул ее в рот, покрутил, смачивая слюной, зажег и окутал себя облаком сладковатого едкого дыма. Он не пытался завязать разговор, и Горти, по-видимому, задремал, потому что, открыв глаза, увидел, что у него под головой лежит чужая свернутая куртка. На улице уже стемнело.

Когда Горти сел, из непроглядного мрака послышался голос толстого мальчишки.

– Спокойно, пацан. – Пухлая рука поддержала Горти со спины. – Как самочувствие?

Горти попытался ответить, подавился собственными словами, сделал вторую попытку:

– Нормально, кажись. Есть хочется… Ух ты, мы выехали из города!

Присевший рядом на корточки толстяк убрал руку со спины Горти. На мгновение мальчика испугала вспыхнувшая спичка; лунообразное лицо толстяка колыхнулось в зыбком свете, тонкие розовые губы кольцом обхватили черную сигару. Заученным щелчком пальцев толстяк отправил горящую спичку в ночную темноту за бортом.

– Куришь?

– Никогда не курил, – признался Горти. – Хотя как-то пробовал – кукурузные рыльца. – Он с тревогой посматривал на красный рубин, мерцающий на кончике сигары. – А ты много куришь, да?

– Чтобы не расти, – ответил толстяк и залился визгливым смехом. – Как рука?

– Болит немного. Терпимо.

– Ты не слабак, пацан. Я бы на твоем месте орал и просил морфия. Что случилось?

Горти рассказал – сбивчиво, непоследовательно, но толстяк уловил суть. Он задавал короткие точные вопросы, не делая замечаний. Беседа выдохлась сама собой, видимо, потому что у толстяка закончились вопросы, Горти показалось, что собеседник заснул. Сигара тлела бесконечно долго, временами роняя с краев искорки и вспыхивая ярче, когда налетал шальной сквозняк.

Неожиданно совершенно не сонным голосом мальчишка-толстяк спросил:

– Работа нужна?

– Работа? Ну-у… пожалуй.

– Что тебя заставило есть муравьев?

– Ну-у… не знаю. Просто захотел и все.

– Ты это часто делаешь?

– Не очень. – Вопросы не напоминали тон Арманда. Мальчишка задавал их без оттенка отвращения, скорее из любопытства, как если бы спрашивал, сколько ему лет и в каком классе он учится.

– Петь умеешь?

– Ну-у… пожалуй. Немножко.

– Спой что-нибудь. Если ты в духе, естественно. Нарочно не напрягайся. «Звездную пыль» знаешь?

Горти некоторое время смотрел на освещенное звездами шоссе, выбегающее из-под шелестящих колес, вспышки желтого света, сменяющиеся на удаляющиеся красные огни пролетающих мимо встречных машин. Туман рассеялся, боль в руке рассеялась, а главное – постепенно рассеивался образ ненавистных Арманда и Тонты. Кей провела по душе перышком доброты, а этот странный мальчишка проявил доброту другого рода. Внутри занимался чудесный теплый свет, ощущение, посетившее Горти всего два раза в жизни, – один раз, когда он выиграл бег в мешках и получил в награду носовой платок цвета хаки, второй, когда четверо мальчишек свистом подзывали к себе бродячую собаку, а собака подбежала прямо к нему, не обращая внимания на других.

Он запел. Грузовик шумел, поэтому петь приходилось громко, выкладываться. Для этого требовалось поддаться песне, уступить ей частичку себя, как монтажники-высотники поддаются ветру.

– Ого, – произнес толстяк.

Без дальнейших слов он подобрался к кабине и заколотил в маленькое стеклянное окошко. Грузовик сбросил скорость, съехал на обочину и остановился. Толстяк осторожно вылез из кузова на дорогу.

– Никуда не уходи! Дальше я поеду в кабине. Слышишь? Не уходи.

– Не уйду.

– Черт, как ты можешь так петь с раздавленной рукой?

– Не знаю. Сейчас уже не так больно.

– А кузнечиков ты тоже глотаешь? Червяков?

– Нет! – в ужасе вскричал Горти.

– Ладно. – Мальчишка пересел в кабину, хлопнула дверца, грузовик тронулся с места.

Горти осторожно пробрался в дальний конец кузова и присел на корточки у стенки кабины, чтобы заглянуть в квадратное окошко.

Машину вел высокий мужчина со странного вида кожей – бугристой, серо-зеленой. Нос у него был как у Джанки, зато подбородок практически отсутствовал, что придавало водителю сходство со старым попугаем. Рядом с водителем сидели две девочки. Одна с копной белых – нет, платиновых – волос; вторая – с двумя толстыми косами, челкой, идеальными зубами. Толстый мальчишка сидел рядом со второй и что-то оживленно рассказывал. Водитель участия в разговоре не принимал.

В голове Горти все еще стоял туман, однако нездоровым он себя не чувствовал. Происходящее имело волнующий, фантастический оттенок. Он отполз от кабины и улегся, положив голову на куртку толстяка. Но тут же вскочил и принялся шарить в темноте, пока не нащупал рукой бумажный пакет. После чего снова улегся, упокоив левую руку на животе, а правую сунув в пакет, чтобы поглаживать пальцами нос и подбородок Джанки. Горти сморил сон.

3

Когда он проснулся, грузовик стоял на месте. Даже сквозь смеженные веки в глаза пробивался яркий свет – красные, оранжевые, зеленые и голубые сполохи на золотистом фоне.

Он приподнял голову и поморгал; сполохи сформировались в неоновые вывески на огромном столбе – «Двадцать сортов мороженого», «Отдельные номера», «Бар-закусочная». Золотистый фон создавало освещение бензоколонки. В хвост грузовику выстроились три тягача с прицепами.

– Проснулся? – спросил толстяк.

– Э-э… Привет! Да.

– Мы идем перекусить. Айда с нами.

Горти неуклюже поднялся, встав на колени.

– У меня нет денег.

– К черту деньги! Пошли.

Он крепко взял Горти под мышки и спустил на землю. Сквозь дребезжание бензиновых насосов пробивался ритм музыкального автомата, подошвы приятно скрипели на шлаковом покрытии.

– Как тебя зовут? – спросил Горти.

– Гавана. Но я там ни разу не был. Это из-за сигар.

– А меня Горти Блюэтт.

– Мы дадим тебе новое имя.

Водитель с девочками ждали у входа в закусочную. Горти не успел их толком рассмотреть, пока они не расселись за стойкой. Его усадили между водителем и девочкой с серебристыми волосами. Вторая, с темными косами, заняла следующую табуретку, Гавана сел последним.

Первым делом Горти посмотрел на водителя – глянул, вытаращил глаза и тут же отвел взгляд. Кожа у водителя действительно была серо-зеленого цвета, сухая, обвисшая, жесткая, как пергамент. Под глазами – покрасневшие, воспаленные мешки, из-под отвисшей нижней губы торчали длинные белые резцы. Сморщенная кожа на тыльной стороне ладоней была такого же зеленого, лаврового оттенка, однако пальцы выглядели нормальными – длинные, с ухоженными ногтями.

– Это – Солум, – сказал Гавана, наклонившись к стойке, чтобы не говорить поверх голов девочек. – Человек с кожей аллигатора. Самый уродливый из невольников. – Словно прочитав мысль Горти о том, что Солум мог обидеться на такое обращение, мальчишка добавил: – Он глухой. Не слышит, что вокруг говорят.

– Меня зовут Зайка, – представилась сидящая рядом с Горти девочка. Она была пухленькая; не толстая, как Гавана, а кругленькая, как профитролька, и с тугой кожей. Ее плоть была обычного оттенка, розовая, без примеси желтизны. Волосы – белые, как хлопок, но глянцевые. Глаза – невероятного рубинового цвета, как у белого кролика. Голосок тоненький, как у мышки, а заливистый смех и вовсе на грани ультразвука, что она немедленно и продемонстрировала. Девочка едва доставала до плеча Горти, но сидя они были одного роста. Единственное нарушение пропорций – длина ног,