Том 17. Джимми Питт и другие - Пэлем Вудхауз

Так-то, друг мой Уолкот, а если вы спросите, что делать, я ничего не отвечу. Как говорят французы, «impasse»[45] (а-а-а-нг-пас). Теперь буду ждать гневных писем от Фора, Пинэ, Шевалье, Мендес-Франса, О-ла-ла и Разгневанной Парижанки.

Говорят, можно шутить над дикобразами, но я в этом сомневаюсь. Попробуйте — и посмотрите, как быстро обнаружится в ящике такое письмо:

«Сэр!

Прочитав ваши бестактные и бестолковые замечания о дикобразах…»

Недавно один мой собрат пошутил над устрицами, и ему досталось. Письмо от Устрицелюба, полное горьких упреков, заняло полколонки на следующий же день. Должно быть, то же самое случилось и с тем, кто прошелся насчет блошиных бегов, заметив, что хозяин мешает актерам своей густой бородой. И не говорите мне, что никто не защищает этих хозяев или дрессированных блох!

Во всяком случае, бородатых пловцов заботливо оберегают от обиды. Недавно в Лос-Анджелесе хозяин бассейна сказал служащему с бородкой: «Сбрейте эту пакость, а то мы всех распугаем». Калифорнийский Департамент труда немедленно заявил, что слова эти «нанесли тяжелую травму члену свободного общества, который имеет право выглядеть так, как считает нужным…». После чего присовокупил, что вандейковская бородка по сути своей не может никого распугать.

Какая чушь! Еще как может. Мало того, она заставляет усомниться в том, что человек — венец природы. Если Ван Дейк считал, что этот кустик его украшает, у него было что-то со зрением.

Я лично этих лиг не боюсь, чихать я на них хотел, простите за выражение. Мы, юмористы, знаем, на что идем.

Роберт Бенгли писал в одном из своих эссе: «Нам, американцам, нужно бы поменьше мостов и побольше смеха». О, как он прав!

Когда я впервые приехал в Нью-Йорк, все шутили и резвились. И в утренних и в вечерних газетах были команды юмористов, ежедневно поставлявших прозаические и стихотворные шедевры. Журналы предлагали смешные рассказы, издатели — смешные романы. То был золотой век, и ему пора вернуться. Для этого нужна хоть какая-то смелость молодых авторов и старая добрая широта редакторов.

Если же молодой автор считает смех недостойным, дайте ему Талмуд, который, надо заметить, создавали в такое же мрачное время.

Сказал пророк Илия: «И у этих есть доля в грядущем мире». Подошел раби Брока к ним и спросил: «В чем служение ваше?» — «Мы, балагуря, шутками поднимаем дух скорбящих».[46] Да, кто-кто, а эти люди унаследуют Царство.

VIII

ЧЕЛОВЕК ЗАТРАВЛЕННЫЙ

Пока золотой век не вернулся (если он вернется вообще), я смиряюсь с долей изгоя. Да что там, в конце концов! В ней есть и свои радости.

Подойдут ко мне на улице и скажут:

— Эй, Вудхауз, хотите быть знаменитым? А я и отвечу:

— Нет, дорогой Стоук, Смит или Бивен (если подойдет сам Эньюрин[47]). Не хочу. Сдашься в минуту слабости, и все, конец. Лезть к знаменитостям — наш национальный спорт.

Так было не всегда. Когда-то знаменитых людей почитали. И вдруг — что такое? Словно туча москитов, налетели молодые люди с блокнотами и вечными перьями, чтобы следить за каждым шагом, каждым твоим словом. Теперь знаменитость можно опознать по затравленному взгляду и нервным прыжкам.

Справился с этим только Ивлин Во. Быть может, вы еще помните, что примерно год назад из «Дейли Экспресс» позвонили ему в Глостер и спросили, нельзя ли к нему приехать их сотруднице, Нэнси Спейн, чтобы взять интервью для серии «Трезвый взгляд на тех, кого мы любим». Мистер Во, имевший дело с «Д.Э.», ответил: «Нельзя». Однако мисс Спейн приехала вместе с лордом Ноэль-Бакстоном, а Великий Во, Во Освободитель, твердой рукой довел их до ворот и вернулся к прерванному обеду.

Случай этот так умилил меня, что я взял арфу и спел такую песню:

Мой добрый отецСказал мне: «Юнец,Ты можешь стать юристом,Шофером, актером, танцором, вахтеромИ даже плохим дантистом,Но я умоляю,Прошу, заклинаю,Не становись романистом,Не становись, остановись,Лучше стань аферистом.Ибо писателя посетятНе холод, не голод, не мор, не град,А парочка журналистов,Ноэль-Бакстон и Нэнси Спейн.Бакстон и Нэнси Спейн, мой друг,Которые хуже и зноя и вьюг,Мышей, клещей, насекомых.Однако писатель их должен принять,Слушать, кормить, поить, отвечать,Иначе ему придется бежатьИз милого сердцу дома.Ах, я не слушал советов отца,Писал романы в поте лица,Имел немалый успех.Однако настал неприятный час,Несчастный, нет, злосчастный час,И появились в доме у нас,Как, собственно, и у всех,Кто нарушает волю отца,Два посторонних и мерзких лицаБакстон и эта Нэнси.Бакстон и эта Нэнси, мой друг,Которые хуже загробных мук,Голода, холода, мыши,Поскольку ты должен их утешать,Кормить их, поить их, что там — читатьТо, что они напишут.О, не надейтесь обманутьЗлою судьбой предначертанный путь,С верной дороги недолго свернуть,На пагубную тропу!Помните опыт печальный мой,То, как я утратил покой,Обретя вместо жизни простой,Тихой, смиренной, не показнойБессовестную толпуВсяких лордов и Нэнси Спейн.Лордов и Нэнси Спейн, мой друг,Лордов и Нэнси Спейн».

Начал «Нью-Йоркер» со своими «Профилями». Он решил, что, если выследит знаменитость, разговорит ее, а потом напишет статью, изображая ее слабоумной, все, кроме знаменитости, посмеются от всего сердца. Года два назад обработали Хемингуэя, заслав к нему дамочку, которая записала каждое слово. Вышло очень смешно. Если записывать все несколько часов кряду, непременно изловишь какую-нибудь глупость.

Заметьте, знаменитость трудится даром, хотя есть хорошие предвестия. Вероятно, читатель не знает Джона Харрингтона, и я объясню, что он возглавляет спортивный отдел на чикагском радио. Вчера он получил такой удар, что до сих пор ходит кругами, бормоча: «Кровопийцы» или что-нибудь похуже.

Дело в том, что он хотел взять интервью у членов бейсбольного клуба, а они обрадовались, но сказали, что берут авансом по 50 долларов на рыло. Нет долларов, нет интервью. Он удивился и пал духом, как герой русского романа.

Слава бейсбольному клубу, скажу я. Сколько нас терзали, сколько мучили в прямом смысле — ни за грош, предполагая, что с нас хватит двух-трех хвалебных фразочек.

Вот что писали в «Дейли Экспресс» о Сесиле Битоне:

«Он похож на доброго и ловкого волшебника в сером костюме и элегантных черных ботинках».

Поистине, жалкая плата! А беседа, между прочим, была очень важная, ибо, рассказывая о посещении какого-то французского ресторана, СБ. поделился сенсационными фактами:

«Стояло лето, сияло солнце. Нам подали очень вкусное блюдо, консистенцией близкое к крему. Названия я не запомнил, но знаю доподлинно, что там были трюфели».

Представляете? Тираж подскочил. Лорд Бивербрук, хочешь — не хочешь, купил на Ямайке еще два дома. Журналистка, вполне заслуженно, получила неслыханный гонорар и право называть мисс Спейн просто Нэнси. А что получил Битон? Ничего, кроме преходящей радости увидеть себя волшебником в черных ботинках. Справедливо это? Нет. Ботинки или не ботинки, но за жилье с вас возьмут, как миленькие. Молодцы эти бейсболисты.

Однако они — не первые. Видимо, есть что-то такое в бейсболе. Вчера я читал довольно давнюю беседу Уильяма (Билла) Терри, возглавлявшего нью-йоркских «Гигантов», и журналиста, который пристал к нему с этим «Профилем» (в упомянутом журнале статья этой серии занимает 83 страницы).

— Где вы родились, мистер Терри? — спросил для начала журналист.

— Парень, — ответил Билл, — за такие сведения платят. И немало.

На этом и кончился пир любви. Пришлось заполнить 83 страницы весомыми, умными мыслями Эдмунда Уилсона.

Так что, слава Биллу. Однако, соглашаясь с таким подходом, я вижу и опасности. Пока нет четкой таксы, можно ожидать весьма прискорбных препирательств.

Предположим, вы — мистер Боррот, обыгравший в кегли весь город в тихий летний день, когда манит сень и мешает тесный ворот. Вскоре у ваших дверей зазвонит звонок, а там — появится джентльмен в роговых очках.

— Доброе утро, мистер Боррот, — скажет он. — Я из «Тайме». Читатели хотели бы узнать…

— Сколько?

— Фунтов десять?

— Двадцать.

— Ну, пятнадцать.

— Смотря что вы напишете. Человек под тридцать, в очках, уже лысеющий?..

— Ну, что вы! Скорее, в духе веселого, ловкого чародея.

— Это хорошо.