Руководство астронавта по жизни на Земле. Чему научили меня 4000 часов на орбите - Кристофер Хэдфилд

Когда вы бортовой член команды, у вас есть, наверное, 50 способов загубить все дело, даже не подозревая об этом, пока не будет слишком поздно. Например, достаточно неправильно подключить камеру на шлеме скафандра. Очевидно, это был идеальный момент, чтобы стремиться быть никем. Моя цель состояла не в том, чтобы вытолкнуть Тома с Крисом за дверь в рекордно короткое время; цель была в строгом следовании процедурам, которых мы никогда раньше не выполняли — ни вместе, ни по отдельности. Эта работа требовала педантичности и полного внимания, и я получил огромное удовольствие от тщательного ее выполнения, от того, что мои языковые навыки позволили мне быть эффективным и надежным при постановке задач для Павла. Я был рад, что подготовил своих ребят, свою команду для выполнения трудной, опасной и очень важной работы.

Облачить астронавтов в скафандры, правильно все настроить, установить оборудование — все это напоминает сборку огромного детского робота Meccano. Том и Крис не могли больше помочь, потому что на них уже были надеты маски, через которые они начинали дышать чистым кислородом. Давление внутри скафандра намного ниже давления в кабине, поэтому астронавты должны дышать чистым кислородом, чтобы выгнать из организма азот и избежать декомпрессионной болезни — так называемой высотной болезни. На все это потребовалось несколько часов, но в итоге мы были готовы затолкать наших астронавтов, одного за другим, в шлюзовую камеру, задраить люк и начать сбрасывать давление.

Я чувствовал некоторое волнение. Как только ты закрываешь люк шлюзовой камеры, переделать, исправить уже ничего нельзя. Я знал, что я был внимателен, но, если я что-то напутал или они остались без какого-то элемента обмундирования, мы сможем это обнаружить уже на полпути к выходу в открытый космос. Я наблюдал за ними, пока они не оказались снаружи, а затем начал быстро работать по программе, подготовленной для меня Хьюстоном. Но меня не оставляла мысль, что мои коллеги по команде сейчас снаружи и делают что-то чрезвычайно важное; и еще я отлично знал об их уязвимости. Облегчение наступит не раньше, чем они вернутся обратно на станцию.

Между тем моя роль сводилась к тому, чтобы просто оказывать поддержку во всем по мере возможности, так что я решил оставить все свои занятия, кроме этого. Я внимательно следил за тем, какие действия выполняют Том и Крис, поэтому я точно знал, на какой стадии операции они сейчас находятся; я слушал их переговоры с наземными службами. Когда МКС выходила из зоны приема сигнала спутников, обеспечивающих связь с Хьюстоном, я был на радиосвязи и предоставлял необходимую информацию, подсказывал, что делать дальше, поэтому Крис и Том продолжали работать по плану. Один раз я напомнил Крису, о чем он попросил меня заранее: сказать несколько слов о Марке Гиббсе, который в течение долгого времени работал ведущим водолазом в гидролаборатории Космического центра Джонсона, где помогал нам готовиться к работе в открытом космосе. Неделей ранее Марк умер во сне, совершенно неожиданно. Ему было всего 43 года. Перед тем как вернуться на МКС, Крис отдал дань уважения Марку, отметив, что любой выход в космос возможен только благодаря усилиям тысяч разных людей.

В процессе почти шестичасовой работы астронавтов в открытом космосе я испытывал ощущения, которые, наверное, испытывает хореограф, наблюдающий за выступлением танцоров; это были чувства участия и ответственности, общей опасности и вознаграждения, но еще и ощущение необходимости отстраниться и довериться астронавтам, поверить в то, что они хорошо справятся с работой. Когда астронавты вернулись и были в безопасности в шлюзовой камере, а мы проводили тесты на загрязнение аммиаком, было очень здорово иметь возможность сказать: «Хорошо, теперь давайте сделаем то, что мы отрабатывали вчера». Та часть работы, которая была сопряжена с неопределенностью, закончилась. Настроение значительно улучшилось, когда выяснилось, что скафандры не были загрязнены и нам не нужно воспроизводить всю сложную, затяжную и скучную процедуру, которую мы отрабатывали.

Самой лучшей новостью было то, что астронавтам удалось не только найти проблему, но и устранить ее. Когда они вытащили ящик, в котором находился насосный узел, рассчитывая увидеть доказательства утечки под ним, то там они ничего не нашли. Кроме того, сам ящик оказался нетронутым, без повреждений, а значит, утечка была внутри него. Они заменили узел на запасной, прикрутили его на место, и к тому моменту, когда они вернулись на станцию, специалисты в Хьюстоне осторожно повысили давление в трубопроводе, в котором циркулирует аммиак. Больше никаких утечек не обнаружили.

Когда после герметизации шлюзовой камеры мы с Павлом снимали с наших коллег перчатки и шлемы, ощущения были прекрасными. Мы побороли серьезные трудности, отлично сделали свою работу и устранили проблему, чем, может быть, даже спасли станцию. Более того, мы все еще укладываемся в расписание и сможем покинуть станцию менее чем через 48 часов.

Команда объединилась, чтобы осуществить выход в открытый космос за беспрецедентное время. Наше общее чувство гордости было очевидным. Я был горд за профессионализм Тома и Криса, за мастерство Павла, проявленное им, несмотря на то что некоторые вещи он делал первый раз в жизни, за готовность Саши взвалить на свои плечи дополнительную нагрузку, чтобы Павел имел возможность нам помочь, за упорные усилия Романа, продолжавшего готовить «Союз» к возвращению, так что мы смогли улететь вовремя.

И еще я был горд тем, что смог оправдать доверие, оказанное мне в НАСА, когда они решили, что я смогу быть командиром международного космического аппарата. В свой первый день в Космическом центре Джонсона я не был самым очевидным кандидатом на эту роль. Я был летчиком. У меня не было большого опыта руководства. Хуже того, я был канадским летчиком без опыта руководства. Квадратный астронавт, круглый люк. Но тем не менее я справился и протащил себя через этот люк, и в этом было кое-что по-настоящему удивительное: по пути я принял нужную форму, потратив на это всего-то 21 год.

Часть III

Возвращение на землю

12. Мягкая посадка

Когда в 1995 г. в конце моей первой космической экспедиции мы собирались покинуть станцию «Мир», настроение было праздничное. В суматохе мы делали последние фотографии экипажа, подписывали пачки конвертов (у космонавтов такая традиция: по какой-то причине русские — заядлые коллекционеры конвертов, которые побывали в космосе) и перепроверяли, не оставили ли мы на станции какое-нибудь шаттловское оборудование. В качестве прощального подарка мы отдали экипажу «Мира» все оставшиеся у нас специи типа пакетиков с сальсой и горчицей, которые делают космическую еду чуть менее пресной.

Я не испытывал разочарования из-за окончания нашей экспедиции. Я чувствовал, что получил опыт, который теперь никто не сможет у меня забрать, — пусть и скоротечный, но он навсегда останется частью меня. В общем, я был полностью готов к отлету. Мы сделали кое-что беспрецедентное и почти невозможное, построив стыковочный модуль для шаттлов, и выполнили эту работу очень хорошо. Пока мы готовились к отстыковке, ощущение триумфа в нашем космическом корабле было почти осязаемым.

Я нажал кнопку, чтобы привести в действие механизмы, разъединяющие Atlantis со станцией «Мир», и через пару минут пружины оттолкнули наш шаттл от станции — расставание прошло легко. Как только мы начали удаляться, затрещал радиопередатчик, обеспечивающий связь между кораблем и станцией, и шаттл заполнила меланхоличная мелодия песни «Those Were the Days», исполняемая на русском языке. Днем раньше мы пели эту песню на станции «Мир» все вместе под наш с Томасом Рейтером аккомпанемент на гитарах. В момент отделения шаттла от станции эмоциональность этой песни как нельзя лучше соответствовала нашему настроению. Мы все были в приподнятом состоянии духа, как будто взяли золото на Сумасшедшей космической олимпиаде.

Мы сделали облет станции, один полный круг, чтобы закончить фотографическое инспектирование станции. Мы пытались понять (и до сих пор пытаемся) степень опасности космического мусора — часто ли он сталкивается со станцией и насколько велики осколки и частицы пыли. Очень небольшая часть этого мусора создана человеком; в основном это «отходы» Вселенной — метеоры и хвосты комет. Подробное изучение увеличенных снимков, на которых можно посчитать все дырки и отметины, позволяет получить основные, ключевые данные. Совершив полный круг вальса бегемота, когда Atlantis медленно вращался вокруг «Мира», словно кит, оплывающий гигантского кальмара, мы запустили маневровые двигатели, осторожно отдалились от станции и направились домой. При этом мы оставались на радиосвязи, болтали, включали музыку Чайковского для наших друзей, оставшихся на станции, пока не потеряли сигнал.