Волна вероятности - Макс Фрай

class="p1">Короче, Анн Хари тогда, по идее, полагалось – ну, может быть не орать от ужаса, а все-таки внутренне именно что орать. Но он был совершенно спокоен. И даже отчасти доволен. Как будто всю жизнь чего-то такого ждал. Как будто не впервые попал сюда неизвестным науке способом, а вернулся. Хотя никогда раньше здесь не бывал. Как будто и правда занял предназначенное ему место, как обещала старуха, черт бы ее побрал.

Спал, сидел, вспоминал, как вышел на улицу и первое, что увидел – вход в кофейню рядом с подъездом. Распахнутую настежь дверь и мальчишку за стойкой. То есть молодого мужчину, но слово «мальчишка» ему подходило больше. Тонкие руки, длинная шея, вихры во все стороны, глаза в пол-лица. И звали его, как мальчишку – Митей (но это Анн Хари уже позже узнал).

А тогда мальчишка спросил Анн Хари, застывшего на пороге, не «что вам приготовить?» – а «чем вас удивить?» Это было так неожиданно и в то же время привычно (дома в Лейне и дома в Грас-Кане незнакомый бариста тоже мог бы себя так вести), что Миша (Анн Хари) расслабился окончательно. Решил: да нормальная у меня галлюцинация, вполне можно тут жить.

Как в воду глядел (хотя глядел он тогда не в воду, а в кофе, который, кстати, оказался на высоте). Жить оказалось не просто можно, а нужно. Ему, именно здесь. Кто бы мог подумать, что для уроженца Грас-Кана, Ловца книг из Лейна где-то (нигде) однажды наступит такая прекрасная жизнь, что возвращаться домой – ну не то чтобы совсем не захочется, но это можно пока отложить. Потому что здесь каждый день как последний (не «как», он и есть последний, но ты своей любовью и волей можешь его почти бесконечно длить). Потому что здесь глаза постепенно учатся видеть, как выглядит тайная подкладка реальности. Потому что здесь воздух звенит от радости, ты им дышишь и тоже звенишь. Потому что здесь люди, для которых ты – свет и опора, и они тебе тоже свет и опора; оказалось, это и есть «дружить». Потому что здесь есть Аньов; в этом сне его вспомнить вряд ли получится, в сон Аньов не поместится, и в память он не поместится, он огромный, до неба, но когда Аньов рядом, небо – везде.

«Да и когда еще (никогда!) мне бы выпал шанс стать художником, для которого „быть художником“ – единственный способ быть, – думал Миша (Анн Хари) и не плакал только потому, что этого слишком мало (и еще потому, что не умеет плакать во сне). – Боже, какое счастье. Со мной это было. Я все это действительно пережил. Значит, у Отто и правда моя картина. Не представляю, откуда она там взялась, но это не морок. Не ложная память. Не примерещилось. Ну ни хрена же себе».

Он почувствовал, что просыпается, вспоминать больше не было сил. В последний момент спохватился, сказал на родном языке: «Все, что вспомнил, уже никогда не забуду». Ну слава богу, сообразил.

Вильнюс, май 2021 года

Миша проснулся рано. Ну то есть как – рано. В десять утра. Но «рано» – это не время суток. Это когда ты проснулся, а все вокруг еще спят.

«Повезло, – думал Миша (Анн Хари). – Никто на меня не смотрит и ни о чем не расспрашивает, можно молчать и не следить за лицом. Не притворяться, будто со мной все нормально, когда оно не нормально. Когда не знаешь, что делать и думать, что помнить, о чем поскорее забыть, кто вообще сегодня проснулся, кем, каким мне теперь придется быть».

С другой стороны, ему очень хотелось кофе. С кофе начинается разумная жизнь! «А уж чья она, потом разберемся, – думал Миша (Анн Хари), стоя под душем. – Ну или нет».

В доме Отто даже растворимого кофе не было, он об этом заранее предупредил. Кофе, джезва, френч-пресс и еще какие-то новомодные прибамбасы совершенно точно были у Тима, но там все еще дрыхнут, жалко будить. «Я-то первым срубился, – думал Миша (Анн Хари). – А они небось до рассвета сидели, знаю я их».

Долго разглядывал полотенца. Какие из них мои? Наконец вспомнил, что красные, Отто так говорил.

Удивился: надо же, какой я вменяемый. Даже про цвет полотенец вспомнил. И что у каждого человека должны быть свои отдельные полотенца, сообразил. И что люди после душа сперва вытираются, а уже потом натягивают штаны. И, кстати, с кофе теперь тоже все ясно, не хуже, чем с полотенцами и остальным. В ТХ-19 полно кофеен; по крайней мере, в больших городах. А Вильнюс – не просто большой, он столица. Какой-то европейской страны.

«Литвы! – вспомнил Миша (Анн Хари). – Не „какой-то“. Чего это я. Как студент».

Вышел на улицу, огляделся по сторонам. Ну и куда идти? Где здесь кофейни? Ни черта не понятно вообще. «В моем сне, – вспомнил он, – кофейня была прямо в доме, где я жил. Очень удобно. Я иногда по утрам по-соседски прямо в пижаме туда заходил».

«Стоп, – сказал себе Миша (Анн Хари). – Не надо об этом думать до кофе. И после кофе не факт, что надо, но я же буду. И ладно. Но пожалуйста, не сейчас».

Сказал вслух: «Я быстро найду кофейню», – и, не задумываясь, пошел. Был уверен, кофейня обнаружится сразу же, буквально за ближайшим углом, но пришлось пройти аж четыре квартала. Справедливости ради, довольно коротких. Так что ладно, зачет.

В первый момент его почти по-настоящему испугало лицо бариста, закрытое хирургической маской. Как будто вместо кофейни внезапно оказался в местной больнице, жуть. Он впервые с таким столкнулся, потому что больше года не работал в ТХ-19 и весь карнавал пропустил. Ну то есть не весь – вот же, пожалуйста. Остатки сладки. Наслаждайся потусторонней экзотикой, дорогой.

Потом он понял, что вышел из дома без кошелька и без банковской карты, такой молодец. Ладно, что делать, не бежать же обратно. Сказал на родном языке: «Ты сейчас подаришь мне один черный кофе», – и получил изумленный взгляд из-под маски и картонный стакан. Пообещал себе сегодня же вернуться с деньгами и возместить недостачу. Свинство, если девчонке придется из своего кармана платить. И вообще так делать не надо. Нельзя расходовать силу слова на мелочи. С другой стороны, какие же это мелочи. Кофе был срочно, позарез, как воздух необходим.

Уселся на лавку под отцветающим, но все еще роскошным каштаном, попробовал кофе. Изумился: ну надо же! Почти как в «Мы сами». Не в хозяйскую смену, не в лучший их день, но сам факт! В ТХ-19 не умеют готовить кофе, сравнимый с нашим. А эти… хирурги внезапно умеют. Чудны дела твои, господи.