Волна вероятности - Макс Фрай
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Тебе только кажется, – улыбнулась Юрате.
– Да, наверное. Я больше не знаю, какой я. Слишком много противоречивой информации, концы с концами не сходятся. А сколько еще отыщется неведомых мне концов! Те сны про поезд были мрачными и тяжелыми, но я их ждал, хотел повторения, они мне казались мостом между памятью и беспамятством, между мной и другим, неизвестным мне мной. Иногда я специально ради этих снов напивался, потому что поезд мне обычно снился в похмелье. На трезвую голову не хотел.
– Напивался?! – рассмеялась Юрате. – Так ты наконец научился бухать?
– Пришлось. Не то чтобы мне понравилось. Но сила воли творит чудеса.
– Прямо вижу, как ты открываешь бутылку: «Я сильный, я справлюсь, надо так надо, возьми себя в руки, слабак и тряпка, стисни зубы и наливай!»
– Именно так все и было. Ради того сна про поезд. И про другого меня. Теперь понятно, что этот поезд и привез меня в Улан-Батор…
– В Улан-Батор?! Ты не вернулся в Лейн, а попал в столицу Монголии? Я готова кричать, что быть такого не может. Хотя, конечно, все может быть.
– По крайней мере, очнулся я в Улан-Баторе. В гостинице. В страшном похмелье. С документами на имя Казимира Танатоса, жителя города Борисова, гражданина СССР. Там были паспорт, медицинские справки, командировочный лист…
– Танатоса?! Прекращай издеваться.
– Ты же знаешь, я не умею врать и выдумывать.
– Ну мало ли. Если уж ты даже пить научился…
– Это гораздо проще. Пьянству не препятствует наш язык.
– Да уж догадываюсь, – вздохнула Юрате. – Но Танатос – это все-таки перебор.
– Мне тоже так кажется.
– И как ты выкручивался? – спросила Юрате. – Улан-Батор, Танатос с советским гражданством. Ситуация так себе.
– Да проще простого. Я же помнил, что я Ловец книг из Лейна. И все остальное, только про Кастанеду и свою, прости господи, экспертизу забыл. Не представлял, как меня занесло в Улан-Батор, зато знал, что следует делать, оказавшись в беде. Позвонил своим, и меня тут же вернули в Лейн. Там я выяснил, что больше трех лет отсутствовал и понятия не имею, как эти годы прожил. Думал, ерунда, скоро вспомню, но нет, за полвека так и не вспомнил. Мне все говорили – забей, главное, что вернулся живой и своем уме. Но я, конечно, не мог забить. А вчера пришел в Вильнюс с друзьями, увидел в гостях картину и вспомнил, как ее рисовал. Сам себе не поверил, решил, это просто морок. Но тебя и всех наших я сразу на ней узнал. Чуть не чокнулся. Но взял себя в руки, сдержался, никому ничего не сказал. А когда уснул, мне приснилось, как я сижу на своем балконе. В синем доме на Доминиканской. И вспоминаю, как впервые туда попал…
– А что за картина? – перебила его Юрате.
– Которую я рисовал в «Исландии». Общий портрет. Может быть, помнишь? Вы еще не хотели позировать. Но пришлось, потому что на меня накатило. Я на вас страшно орал. И вы на меня орали. Но, спасибо, сидели, не расходились. Все как мы любим, шикарный получился скандал.
– Да помню, конечно, – вздохнула Юрате. – И ты увидел свою картину в Вильнюсе? Просто у кого-то в гостях?
– В том-то и дело. Это как вообще, а? Чувак говорит, нашел ее ночью на улице. Стояла в сугробе. Просто так.
– Что за чувак?
– Я с ним толком не успел познакомиться. Говорят, хороший фотограф. Моего приятеля Тима здешний сосед.
– Тима сосед, – повторила Юрате. – Ну надо же. Интересные танцы пляшет судьба.
– Погоди, а ты что, с ним знакома?
– Еще как знакома. И с Отто, и с Тимом. Со всей их компанией. Так ты с ними из Лейна пришел?
– Да. Напросился из любопытства, потому что все уши мне прожужжали, какой удивительный город Вильнюс, как будто здесь не ТХ-19, а другая реальность. А тут и правда оказалась другая реальность. Где ты вот так запросто гуляешь по улицам. Смешно.
* * *
– Я пока мало что вспомнил, – говорил Миша (Казимир и Анн Хари), пока они шли то ли через огромный двор, то ли через маленький парк, по периметру окруженный домами. – Синие стены дома, пятно от краски в форме дракона, кофейню внизу. И как Митя встретил меня вопросом: «Чем вас удивить?» Зеркальную черепицу, музыкальные лекции по понедельникам в «Кофе и соль». Беседку Сердец в Бернардинском; я сам однажды наклеил там зеркало в форме сердечка. Смешную лавку сувениров для инопланетян, которую держали две девчонки-художницы, с открытками «Схема строения землянина», футболками «Мама, я на третьей планете» и наборами по три с половиной носка. И тот удивительный факт, что у них все время толклись туристы, которых больше нигде в городе не было, откуда взяться туристам, когда за окружной дорогой вместо всего остального мира только туман. Своих соседей, кошку Бусину из «Исландии» и нашу компанию, хотя пока не всех могу вспомнить по именам. Но это неважно, я помню, какие у вас голоса и тени. Как я вас всех, оказывается, любил! До тех пор был уверен, что у меня с любовью не очень. То ли слишком мелкое сердце при рождении выдали, то ли вход туда был закрыт. Я за всю жизнь только папу и близкого друга в него вместил. Но рядом с вами все стало иначе. Сердце оказалось огромное. Примерно как твоя тень… Слушай, мне страшно спрашивать, но все равно скажи, это самое главное. Наша исландская банда, мои соседи, те девчонки-художницы, хозяева Новой Прачечной, Митя и все остальные – они еще есть?
– Есть, – кивнула Юрате. – Тоже, как ты, ни черта не помнят. Вернее, помнят, как выросли здесь. В этой реальности у них своя биография.
– Звучит пугающе.
– Да. Но по сути все остались такими, как были. Их почти не затронула неизбежная здесь деформация. К счастью, память – не сам человек.
– Ты всех нашла?
– Только тех, кто в Вильнюсе. За пределы этого города я выходить не могу. Поэтому остальных потеряла из виду. Даже Лех куда-то исчез. Но он есть, живой, я его чувствую. Надеюсь, однажды придет.
– Иначе и быть не может. Все-таки Лех это Лех.
– Тоже так думаю. Рано или поздно все тут соберемся. Вильнюс всех наших притягивает как магнит… А вот смотри кто! – воскликнула она, толкнув калитку в высоком заборе.
Калитка открылась. За ней был двор, в центре которого росла огромная, вдвое выше всех окрестных домов, очень густая ель.
– Это… нет, что ли, правда?
Миша бросился к дереву, обнял его ствол, прижался лбом, спросил:
– Сонечка, это ты? – и расплылся в улыбке, всем телом услышав ответ.
Эта ель была его старым другом. Или
