Волна вероятности - Макс Фрай

Понапрятано было и правда немало. Глаза разбегаются, тяжело выбирать! В честь холодной весенней ночи открыли винтажный португальский портвейн, как оказалось, убойного действия. По крайней мере, Тим отправился в спальню буквально после первого же глотка. К середине бутылки Отто стал почти настоящим трупом, так что Самуилу пришлось его провожать. Заодно посмотрел, как там Миша. Черт его знает, что с ним случилось, когда увидел картину. В какой-то момент показалось, он сейчас зарыдает, порвет на себе одежду и с бессвязными воплями убежит босиком во тьму. Но ничего, как-то справился; Миша вообще крутой. А теперь так во сне улыбается, что даже завидно. И выглядит юным, как студент-практикант.

– Миша вроде в порядке, – сказал Самуил, вернувшись в гостиную Тима.

– А разве должен быть не в порядке? – удивилась Надя.

– Все должны быть в порядке. Но не у всех получается. Картиной его шибануло явно крепче, чем нас.

– Так это смотря как измерять, – усмехнулась Надя. – По каким критериям. Я вон влюбилась по уши. Как в человека, но не в человека. В нарисованную сизую тень. По-настоящему. В смысле, мне не просто понравилось смотреть на картину. Как бы не так! Я хочу, чтобы эта сизая тень меня обняла, окутала теплым облаком, пропитала насквозь своей сумрачной синевой и осталась со мной навсегда. Это нормально, по-твоему?

– По-моему, совершенно нормально. Проще простого влюбиться в ту сизую тень. Хотя зеленая рядом с ней еще притягательней. У нее такие протуберанцы! Как здесь выражаются, упасть и не встать.

– Да уж, нашла кого спрашивать про нормальное! – фыркнула Надя. – Ты все-таки очень странный чувак.

– Вот именно, – кивнул Самуил. И быстро, пока не передумал, продолжил: – Давным-давно, еще в юности, мне тогда и сорока не исполнилось, я закрутил роман. В Тёнси, с одним из веселых духов, как они себя называют. У нас было всего четыре свидания, не о чем говорить, мимолетная связь. Но такое не отпускает. Случилось, и уже навсегда. С тех пор с людьми у меня так себе получается. Делать могу что захочется, а чувствовать – ни хрена. В потусторонних реальностях еще более-менее, здесь все несерьезно и весело, а дома совсем беда. Я стал другим. Мне надо совсем другого. Того, чего нет у людей.

– Вот оно что, – почти беззвучно сказала Надя. Подразумевая: «так вот почему».

– Да. Давно хотел тебе рассказать, но не получалось. Не выговаривались слова. А тут само как-то вырвалось. Язык развязался. Портвейн у Тимки, конечно, чума. Где он такое выискал?! Но я даже рад. Теперь ты знаешь, почему у нас с тобой ничего не вышло. Жалко на самом деле ужасно. В жизни так ни о чем не жалел.

– Это ты правильно выбрал момент для признания, – улыбнулась Надя. – Раньше бы я горевала, узнав, что счастье было так близко, но все равно невозможно. А теперь – ну и ладно, подумаешь, мало ли что там когда-то случилось, я в сизую тень влюблена. А ты, дорогой, просто лучше всех в мире. Таких вообще не бывает. Какое же счастье, что мы друзья!

– Это да, – кивнул Самуил. – Я очень хотел стать тебе близким другом. Но не лез. Думал, тебе со мной будет трудно. Хорошо, что Тим в такие тонкости не вникает. Отлично он нас подружил.

– На самом деле еще как вникает, когда захочет. А тут забил. Знать ничего не желаю, главное – притащить вас обоих к Юрате, вы ей точно понравитесь, и тогда она нам откроет тайный источник никому не известных отличных книг. Ну так и вышло. Тим молодец! Типичный отличник: вижу цель, не вижу препятствий. Даже если не очень-то вижу цель.

Переглянулись и рассмеялись.

– Вот я, к сожалению, вообще не отличник, – сказал Самуил. – Вечно вижу препятствия. А когда не вижу, додумываю. Вот почему, спрашивается, я Юрате не позвонил сразу, когда Дана сказала, что ее не было в «Крепости» уже целых три дня?

– Так у тебя есть номер ее телефона? – ахнула Надя.

– Ага. Но я почему-то решил, что звонить не надо. Пусть она нас сердцем почует и приходит сама. Дурость ужасная. Но сейчас-то звонить точно поздно. Даже если она сова.

– Да уж пожалуй, – вздохнула Надя. – На часах половина пятого. Как считается здесь, утра. Самое смешное, что я бы наверное тоже не позвонила. Как-то это слишком уж просто! Где мистический трепет? Где чудеса? Звонят деловым партнерам, а не таким как она.

– Во-о-от! А Тим позвонил бы. И был бы прав. Потому что мистический трепет отдельно, а работа отдельно. И наша общая книга – вот же она!

– Если завтра вечером Юрате снова не будет в «Крепости», я стану как Тим. Так на тебя насяду, что никуда не денешься, придется звонить. Но она, можно спорить, сама объявится. Ее книга магнитом притянет. Должна.

– А что касается твоего сизого… – сказал Самуил, укрывая Надю дополнительным пледом. Но осекся и не договорил.

– Что – сизого?! – подскочила Надя. Сон с нее мгновенно слетел. И вместе с ним плед.

Самуил долго молчал. Наконец неохотно признался:

– Я не уверен. Не знаю. Может, я просто пьяный дурак, и слушать меня не надо. Но раз начал, лучше договорить. Мне показалось, эти тени с картины похожи на то, как нас видят жители Тёнси. Не только Ловцов из Лейна, а вообще всех людей. Я сам тоже так видел. И до сих пор иногда случается. Изредка, ненадолго, не по заказу, а жаль!

– Круто, – вздохнула Надя. – Я бы так тоже хотела. Ух как тебе повезло!

– Это да. Кто связался с веселыми духами, сам становится похожим на них. Не настолько, чтобы окончательно превратиться. Но достаточно, чтобы носить в себе несбывшуюся возможность. Или сбывшуюся невозможность… ай, один черт! Но речь сейчас не обо мне. А о том, что эти тени могут оказаться портретами. Причем живущих где-нибудь здесь людей. Картину-то нашли в этом городе. И она относительно новая. Уж точно не позапрошлый век. Так что, возможно, ты этого сизого однажды просто встретишь на улице. Если он жив, и ты очень сильно захочешь – наверняка.

– Встречу и не узнаю, – мрачно сказала Надя. – Я же не крутила романов с веселыми духами. И не умею видеть разноцветные тени вместо людей.

– Ну мало ли, – улыбнулся ей Самуил. – Вдруг увидишь. Или просто почувствуешь что-нибудь странное. Или даже не странное. Короче, как-нибудь да поймешь.

Вильнюс, сон, никогда

Миша (Анн Хари, и то и другое, ни то ни другое, кто он сейчас, поди разбери) сидел на балконе, на табурете, прислонившись спиной к стене, ярко-синей даже наощупь, глазами можно уже не смотреть. В Лейне этот оттенок называется «звездным» (потому что бывают такие звезды), а в ТХ-19 –