Человек рождается дважды. Книга 2 - Виктор Вяткин

Техноруку Попову было уже за сорок. Был он плотный, краснощёкий, с большими усами, мохнатыми бровями и таким грозным взглядом, что сразу пробирал страх. Когда он заходил в зону, то Его громовой голос слышался во всех палатках. Ругался он крепко. Перепадало всем, включая и начальника лагпункта. Особенно доставалось обслуге и ворью. Его боялись.

Обратиться к техноруку Белоглазов так и не решился. Но когда Кротов категорически стал настаивать, объясняя это общими интересами, он подал заявление начальнику лагпупкта. Через несколько дней Его вызвал уполномоченный.

— Э-ээ. Плохи ваши дела, Белоглазов. С такими процентами не много надежды вылезти из общего котла. Да и статьишка у вас?

Если бы не статья… Но что делать? Он и сам знал, что с таким формуляром дальше забоя — запретная зона…

Разговор зашёл о Его взаимоотношениях с Красновым, Колосовым и другими. Это Его потрясло. Почему уполномоченный спрашивал о старых друзьях? Неужели что-нибудь и у них?

Нет, нет, этого не может быть. Но правильно ли он поступил, отрёкшись от прежней дружбы?

Анатолий снова начал вспоминать весь свой разговор в оперотделе.

Он не мог понять, почему уполномоченный так интересовался Кротовым. Куда он гнул? Что имел ввиду?

Знает ли он Улановского? Уполномоченный назвал Его шпионом из Коминтерна. Весь лагерь знает, что это старый большевик, и с ним считаются даже жулики.

Белоглазов повернулся лицом к стене. Вспомнил, как уполномоченный неожиданно спросил фамилию «ошпаренного». Так звали Налимова за содранную на виске кожу.

Налимов тоже заметная фигура в лагере. Иногда он приносит Кротову газеты и подолгу разговаривает с ним. Но что в том плохого, Если их бригадир живёт не одной заботой о пайке?

«Я бы за вас похлопотал, но надо сначала убедиться, что вы не против нас и не враг».

Враг? Белоглазов сосредоточенно наморщил лоб. Да разве тут много, врагов? Ну Если посчитать заключённого их бригады Мелевского, в котором много озлобленности… Не скрывает своего возмущения Гурунидзе. Но почему-то о них уполномоченный даже не заикнулся, хотя грузин больше всех болтает.

«Научиться читать мысли по отдельно оброненным словам… А там откроется дорога не только в геологическую службу».

Неужели уполномоченный посчитал, что он готов схватиться за любую соломинку? Какая же мерзость! За кого он Его принимает?

Анатолий схватился за голову и прикусил губу.

Загрохал дровами Кротов.

— Ну что, бывший, крутитесь? Идите погрейтесь, пока свободно и Ещё горит, — проговорил он, посмеиваясь, и покосился на нары. Люди уже спали. У второй печки сидело трое, докуривая общую самокрутку.

Белоглазов подошёл и сел рядом.

— Напрасно мучаетесь. Предложили — или соглашайтесь, или сразу отбой. По мне так лучше бывший кандидат, чем какой-нибудь прохвост, — заговорил он весело.

— Откуда вам известен мой разговор с уполномоченным? — вспыхнул Белоглазов.

— Догадаться немудрено. Я же стреляный воробей. Удивляться тут нечему: служба Есть служба, она была и будет. Важно, чтобы выполняли Её люди, не утратившие порядочность.

— Но почему он предложил это мне?

— Почему вам? — Кротов улыбнулся. — Вы инженер, бывший кандидат, человек молодой, попавший впервые в жизненную бурю. Фигура самая распространённая, так сказать, представитель большинства интеллигенции. Предложение заманчивое…

Лёгкость тона, с каким говорил Кротов, обидела Белоглазова.

— И вы могли подумать… — перебил он Его с возмущением.

— Тогда я не говорил бы с вами. Я вижу, вам нужен совет, — посмотрел на него мягко Кротов.

— Да.

Анатолий Белоглазов рассказал, о чём с ним говорили в оперотделе.

— То что вы отреклись от друзей, может быть, не совсем правильно. Теперь забудьте и думать об участии их в вашей судьбе. Любая ложь — это уголок для паутинки. А как поступить, решайте сами. — Кротов похлопал Его по плечу и ушёл…

В этот день Белоглазов особенно устал. Кружилась голова, перед глазами плыли радужные пятна, да и бушлат стал чужим, широким.

Кротов шёл рядом и разговаривал со стариком. Анатолий не прислушивался, улавливая лишь отдельные фразы. Они говорили что-то о дополнительных «довесках», выносимых тройкой НКВД по Дальстрою малосрочникам с пятьдесят восьмой статьёй.

Мороз опять спал, и шёл сухой мелкий снег. Недалеко от проходной стоял домик охраны. Рядом с крылечком чернела помойка, и тут же, скатившись вниз, валялась оленья голова. Эта смеющаяся безгубая голова произвела на Белоглазова потрясающее впечатление. Ночью Ему снились целые пирамиды голов.

Он проснулся в холодном поту, встал, напился воды и снова лёг. И только закрыл глаза, как снова увидел себя в колонне. Вот уже развод подходит к домику — и душа замирает: не утащил ли кто? Нет, тут. Вон она, только присыпана снегом. Тагиров задержался у вахты, лучшего и не надо. Одним прыжком он у свалки. Даже удивился, как ловко у него получилось. Он тянет изо всех сил, но что такое? Слышится голос Сергея: «Не трогай, моя». Им овладевает Ярость. Он рвёт, тянет…

— Ложыс! Стрелат буду! — Это уже голос Тагирова.

Он падает в снег и старается громко крикнуть, как тогда Кротов.

Но кто-то сдавливает горло. Тагиров. Он.

— Вы что, геолог, никак заболели? Это, брат, совсем плохо и не вовремя. Надо держаться. — Над ним озабоченное лицо Кротова. — Да, придётся идти к начальнику прииска.

Сергей жил в палатке напротив бани. Кроме дежурства, Ему приходилось принимать бельё, колоть дрова и Ещё охранять их, чтобы не растащили.

Когда выдавалась свободная минутка, Сергей забегал в бригаду навестить старика. Жилось Ему нелегко, но он никогда не жаловался. Как-никак это был не забой, работал он в тепле, а иногда удавалось что-нибудь постирать, погладить и заработать кое-какую мелочь.

После ужина Белоглазов задремал. Разбудили Его совсем непривычные звуки. Кто-то рядом тихо всхлипывал.

Анатолий выглянул из-под бушлата. Старик гладил по голове Сергея, Ероша Его мягкие волосы.

— Вызыва-а-ли в оперотдел и дали-и синенькую-ю бумажку. Распи-и-шись… А там десять ле-ет, — говорил, вздрагивая, Сергей.

— Значит, никто не спрашивал, не разговаривал?

— Никто.

— А та-а-ам написано за учас-ти-е в повста-а-анче-ской организации. Та-а-ак что же это такое? За что-о?

— Держись, Сергей, Еще немного, и всё будет хорошо, — убеждённо гяворил Русинов. — Тебя гнут, а ты стой, да Ещё голову выше. Так, чтобы самому себя не было стыдно. Хочется плакать, а ты смейся. Не можешь, кусай незаметно губы и молчи, не подавай вида. Гордись своей чистотой. Пройдёшь через всё это, на всю жизнь прозрачным останешься. Тогда захочешь сфальшивить, разменяться, да не сможешь.

— Как это трудно, я даже не представлял. Ведь плохого я ничего не успел сделать.

— Но не успел и хорошего. Это Ещё больней. Ты думаешь, другим легче?

Сергей уткнулся в плечо старика, а тот ласково продолжал:

— Человека с чистой совестью трудно согнуть, вот ради неё и держись. Теперь не время для слёз. Пусть не видят твоей слабости, не надо. Иди.

Сергей вытер рукавом лицо.

— Хорошо. Я буду так же, как вы.

— Вот так-то лучше. — Русинов проводил Его до двери, вернулся и сел.

К начальнику прииска Кротов попал Ещё до поверки. Утром он подал заявление, а вечером надзиратель доставил Его в контору.

Приёмная была в конце коридора. Направо — кабинет технорука, налево — начальника. За деревянным барьерчиком сидел молодой человек и переписывал телефонограммы в толстую книгу. Постоянно звонил телефон, он поднимал трубку и отвечал, не переставая писать.

Начальник прииска вёл приём посетителей, разговаривал по телефону и тут же отдавал распоряжения забегающим к нему сотрудникам.

Через дощатую перегородку слышался Его простуженный голос.

Когда дошла очередь до Кротова, снова раздался телефонный звонок. Дежурный, поднял трубку и постучал в стенку.

— Петр Иванович, Магадан!

Начальник прииска прикрыл дверь, но из-за фанерной перегородки всё было слышно.

— Балахонов у телефона, — донеслось из кабинета. — Как с планом? Откуда Ему быть? Какой там саботаж. Людей везут в открытых машинах, а то и пешком. Они прибывают Еле-еле. К тому же большинство — работники интеллектуального труда. Они и кайла-то не видали. Разве тут можно говорить о выработке, когда и опытному забойщику установленные нормы, не всегда под силу. А на общем котле разве, мыслимо, да Ещё на таких работах и морозах?

Кротов прислушался. Значит, он пришёл не с открытием. Разговор накалялся. Балахонов занервничал и повысил голос.

— …Поймите хоть, вы. Люди слабеют, снижают выработку и попадают в штрафной, а там… Это же замкнутый круг. А что механизмы? Механизмы обслуживаются кем попало.

В кабинет начальника прошёл технорук. Это совсем испортило настроение Кротову. Есть ли смысл разговаривать по столь деликатному вопросу в присутствии этого неприятного человека? Может быть, просто отложить разговор и уйти? Тогда чем объяснить свой уход?