Утро дней. Сцены из истории Санкт-Петербурга - Петр Киле

Т р е п о в (рассмеявшись и вытягиваясь). Простите, государь!

АКТ  III

Сцена 1

Санкт-Петербург. Таврический дворец. "Историко-художественная выставка портретов". Публика из светских дам, офицеров, студентов, курсисток, чиновников и художников в постоянном движении на фоне портретов XVIII-XIX веков и начала XX века.

               1-я  д а м аМне кажется, мы были здесь.

                2-я  д а м а                                                  Мы кружимПо веку восемнадцатому, будтоОтправились к праотцам, даже жутко.

                1-я  д а м аВек девятнадцатый нам ближе будет,Да нет уж сил, рябит в глазах от лиц,Столь строгих, важных, умных и надменных,С достоинством взирающих на нас,Не снисходя до нашего вниманья.

              1-й  о ф и ц е рНачнем мы с восемнадцатого века,С времен Петра, преобразивших Русь,И, вместо лика Спаса и святых,И богородицы, икон в церквахИ дома по углам живые лицаИз тьмы веков на белый свет впервые,Как в зеркале, явились на портретах.

              2-й  о ф и ц е рКак некогда в эпоху Возрожденья,Замкнув Средневековье в храмах.

              1-й  о ф и ц е р                                                          Да!Смотри! Две барышни премиленькие.Ну, прямо просятся на холст... во вкусеЛевицкого?

              2-й  о ф и ц е р                      Нет, Сомова скорее.Но я "два века ссорить не хочу".В них юность, свежесть хороша, не спорю.С искусством жизнь прекрасней предстает.

            1-й  л и т е р а т о рНа пьедестале царского служеньяЕкатерина всюду величава.Но женщина, страстей своих не скроешь.

            2-й  л и т е р а т о рМала и ростом, и полна, но ум,Лукавый, женский ум, как у Дашковой,Обеих несомненно украшаетИ сходит за величье у царицы.

            1-й  л и т е р а т о рПетр Третий, ну, какой забавный, право.Фигляр несчастный, прототип Петрушки,Героя балаганных интермедий.

             2-й  л и т е р а т о рВот Павел Первый, рыцарь и капрал,Полубезумный Гамлет русской сцены,Со скипетром российским и в короне,Судьбы своей избегнуть не посмел,Чтоб славой осенить отцеубийцу.Скажи, ужель по воле Провиденья?

          1-й  л и т е р а т о рА если Рока, Рока над Россией,Что вновь взывает к жертвоприношеньям,И царь благословляет действо СмертиВо имя знает ли чего, о Боже?

          Х о р  у ч е н и к о в     Границы разума и верыС усмешкой и в сомнениях измерив,Век восемнадцатый меж тем      Старел, в плену фривольных тем.И, кажется, впервые на аренуВыходит юность, как на сцену,Неся души высокий идеал,Весь в пламени сияющий кристалл.Но мир дряхлеющий, в руинахВоздушных замков, как в садах старинных,        На рубеже вековВ борьбе страстей извечных и убогихНе принял юности завет и зовВзошедшей романтической эпохи.

Дягилев в окружении художников, среди которых и Серов.

1-й  х у д о ж н и к. Это воистину настоящий праздник. И ваш триумф, Сергей Павлович!

2-й  х у д о ж н и к. Однако столь не ко времени, что даже не верится. Как у вас не опустились руки?

Г о л о с а. Виват, Дягилев!

3-й  х у д о ж н и к. Пир во время чумы.

Д я г и л е в. Нет сомнения, что всякое празднование есть символ и итог, всякий итог есть конец... И с этим вопросом я беспрерывно встречался за последнее время моей работы. Не чувствуете ли вы, что длинная галерея портретов великих и малых людей, которыми я постарался заселить великолепные залы Таврического дворца, - есть лишь грандиозный и убедительный итог, подводимый блестящему, но, увы, и омертвевшему периоду нашей истории?

2-й  х у д о ж н и к. Несомненно!

Д я г и л е в. Я заслужил право сказать это громко и определенно, так как с последним дуновением летнего ветра я закончил свои долгие объезды вдоль и поперек необъятной России.

           Серов, рассмеявшись, жестами винится.

                                                                                         Что, Валентин Александрович?

С е р о в. Не обращай внимания. Я представил, как ты заезжал в уездные и губернские города и дворянские усадьбы, производя немалый фурор. Совсем, как Чичиков. Да не чета ты ему.

Д я г и л е в (высокомерно). Спасибо. (Продолжает в прежнем тоне.) И именно после этих жадных странствий я особенно убедился в том, что наступила пора итогов. Это я наблюдал не только в блестящих образах предков, так явно далеких от нас, но главным образом в доживающих свой век потомках.

3-й  х у д о ж н и к. Замечательно!

Д я г и л е в. Конец быта здесь налицо. Глухие заколоченные майораты, страшные своим умершим великолепием дворцы, странно обитаемые сегодняшними милыми, средними, невыносящими тяжести прежних парадов людьми. Здесь доживают не люди, а доживает быт. И вот когда я совершенно убедился, что мы живем в страшную пору перелома, мы осуждены умереть, чтобы дать воскреснуть новой культуре, которая возьмет от нас то, что останется от нашей усталой мудрости.

1-й  х у д о ж н и к. Пророк!

Д я г и л е в. Это говорит история, то же подтверждает эстетика.

2-й  х у д о ж н и к. Изумительно, право!

Д я г и л е в (направляясь в буфет). И теперь, окунувшись в глубь истории художественных образов, и тем став неуязвимым для упреков в крайнем художественном радикализме, я могу смело и убежденно сказать, что не ошибается тот, кто уверен, что мы - свидетели величайшего исторического момента итогов и концов во имя новой неведомой культуры, которая нами возникает, но и нас же отметет. А потому, без страха и неверья, я поднимаю бокал за разрушенные стены прекрасных дворцов, так же как и за новые заветы новой эстетики!

Г о л о с а. Виват, Дягилев!

Кружение публики по залам и явление портретов, вплоть до современных, продолжается.

Сцена 2

Москва. Квартира Андреевой М.Ф. и М.Горького на Воздвиженке. Мария Федоровна и Горький.

        М а р и я  Ф е д о р о в н аСейчас придет Серов. Одет ты так же,Как в прошлый раз?

                Г о р ь к и й                                      А как еще? Наряд,Изысканно простонародный мой,Не мною выдуман; фасон извечный.

        М а р и я  Ф е д о р о в н аТебе идет, я знаю, как мальчишке,Который любит пофрантить, и онХорош в любом костюме.

                 Г о р ь к и й                                               В самом деле?Серова я не знал, хотя и слышал,Царей все пишет, да еще из знати...

         М а р и я  Ф е д о р о в н а   (неприметно приводя порядок в гостиной)Отец его - известный композиторИ критик; умер он давно, когдаСерову было очень мало лет,И мать его была столь молода,Что сына оставляла у родных -Творить и всякому придти на помощь.Не просто музыкантша, композитор,Да где, в России; вместе с тем в деревнеНарода музыкальным просвещеньемУж много лет увлечена, а нынеСтоловую открыла для рабочих,Бастующих и бедных; сын ей в помощьВедет сбор средств по всей Москве.

               Г о р ь к и й                                              Ах, вот как!Да вы из одного, я вижу, поля.Какая только ягода, не знаю.

        М а р и я  Ф е д о р о в н аНу, да, конечно. Я его боюсь,Как, впрочем, и тебя боялась страшно,Пока не потеряла голову.Он щепетилен, говорят, и прям.

              Г о р ь к и йШаляпин дружен с ним и то боится,Как я заметил, друга своего;Развеселясь при нем, шалит с оглядкой.Да это Человек! Не бойся, онВсе видит, прост и даже весел с нами,Решив, друзья друзей - мои друзья.

         М а р и я  Ф е д о р о в н аОн строг, как режиссер, как Станиславский,Но взглядом выразительным и жестким,Артист мог выйти из него прекрасный,Пусть ростом невысок и неуклюж,Все кажется, он плотен и подвижен,Артист во всем, в художнике то диво.

              Г о р ь к и йРисует он уверенно и быстро,Все схватывает разом хорошо.Казалось бы, и лучше невозможно,А взял и стер - все сызнова начать.

         М а р и я  Ф е д о р о в н аВот он идет. Могу ль остаться яНа первые минуты, как хозяйка?

               Г о р ь к и йЯ думаю, ему приятно будет.

Входит Серов и молча раскланивается, тут же приступая к приготовлениям к работе. У художника столь непринужденный вид, что ясно, ничто и никто его не стесняет, и Мария Федоровна, отступив к двери, невольно останавливается; Горький, усевшись по жесту Серова, оглядывается на нее, при этом рукой касается груди, словно желая остановить кашель.