Антология современной британской драматургии - Кэрил Черчил

ТОДД. Как ты думаешь, разбудить ее или дать ей поспать? У нас совсем не будет времени, чтобы побыть вместе.

ХАРПЕР. Ты согласен со мной насчет крокодилов?

ТОДД. В чем дело? Ты что, не знаешь, на чьей я стороне?

ХАРПЕР. Я не знаю, что у тебя на уме.

ТОДД. У меня на уме то же, что у всех нас.

ХАРПЕР. Или возьми оленей.

ТОДД. Ты имеешь в виду милых малышей бэмби?

ХАРПЕР. Это была ирония?

ТОДД. Это был сарказм.

ХАРПЕР. Потому что они вырываются из лесов, скатываются с гор и терроризируют торговые центры. Если самкам удается убежать, когда в них стреляешь, они нападают на кого-то еще и топчут их своими страшными глянцевыми копытами, оленята пугаются под ногами у покупателей, и те падают с эскалаторов, молодые самцы врезаются в стеклянные витрины…

ТОДД. Меня не надо учить ненависти к оленям.

ХАРПЕР. …а старые, ты знаешь, какие тяжелые у них рога, какие острые, когда они врываются в толпу подростков, удирающих по улице?

ТОДД. Да, я это знаю.

Он задирает рубашку и показывает шрам.

ХАРПЕР. Это был олень?

ТОДД. Вообще-то это был медведь. Мне не нравится, когда во мне сомневаются.

ХАРПЕР. Это было, когда слоны пошли войной на голландцев, я всегда доверяла слонам.

ТОДД. Я стрелял в коров и детей в Эфиопии. Я травил газом объединенные войска испанцев, программистов и собак. Я голыми руками разрывал на части скворцов. И мне нравилось делать это голыми руками, я был точно в лихорадке, когда мои руки были в крови и перьях, я мог это делать целый день, это было лучше, чем секс. Так что не надо говорить, что на меня нельзя положиться.

ХАРПЕР. Я не отрицаю, что ты умеешь убивать.

ТОДД. Я знаю, что это не только восторг. Я выполнял скучную работу. Я работал на бойне, забивая свиней и музыкантов, и к концу дня спина болит, а перед глазами только люди, подвешенные за ноги.

ХАРПЕР. Так ты считаешь, что олени — зло?

ТОДД. Мы это уже проехали.

ХАРПЕР. И если голодный олень придет сюда во двор, ты его не покормишь?

ТОДД. Конечно нет.

ХАРПЕР. Как же так, ведь олени за нас. Вот уже три недели.

ТОДД. Я не знал. Ты сама говорила.

ХАРПЕР. Их природная доброта стала явной. Достаточно посмотреть в их кроткие карие глаза.

ТОДД. Это хорошая новость.

ХАРПЕР. Ты ненавидишь оленей. Ты обожаешь крокодилов.

ТОДД. Я запутался, потому что очень устал.

ХАРПЕР. Ты должен уйти.

ТОДД. Я же не чужой.

ХАРПЕР. Думаешь, я могу заснуть?

ДЖОАН выходит и попадает в объятья ТОДДА.

Ты не можешь здесь оставаться, они придут за тобой. Что ты скажешь, когда вернешься, что ты сбежала, чтобы провести день со своим мужем? У всех есть кто-то, кого они любят и хотят повидать, и уж во всяком случае, они скорее повидают их, чем будут лежать в какой-то дыре и ждать, пока их искусают муравьи. Или ты вообще не собираешься возвращаться, потому что если так, то лучше бы ты застрелила меня прямо сейчас. Кто-нибудь видел, как ты уходила? какой дорогой ты пришла? за тобой следили? Здешние орланы могли видеть, как ты пришла сюда. И ты рискуешь жизнью, сама не зная ради чего, ведь он говорит неправильные вещи. Разве тебе все равно? Может, ты не умеешь отличить добра от зла, что я знаю о тебе, два года прошло, я должна бы радоваться тебе, но как?

ДЖОАН. Конечно, птицы видели меня, все видели, как я шла, но никто не знал, зачем, я могла выполнять задание, все куда-то идут, и никто не знает, зачем, и, кстати, я убила двух котов и ребенка до пяти лет, так что это вполне может сойти за задание, и я не понимаю, почему я не могу уйти на день и вернуться, потом я пойду до конца. И я не так боялась птиц, как погоды, погода тут на стороне японцев. В горах были грозы, я шла через селения, в которых прежде не бывала. У крыс кровь идет из горла и ушей, и это хорошо, и так же сочилась кровь у девочек вдоль дороги. Это было так утомительно, потому что все было призвано на службу, там тела лежали штабелями, и если ты спрашивал — один был убит булавками, другой кофе, они были убиты героином, бензином, бензопилой, лаком для волос, отбеливателем, наперстянками, и пахло дымом там, где мы жгли траву, которая не желала служить. Боливийцы занимаются гравитацией, это секрет, чтобы не сеять панику. Но мы продвинулись с шумом, и тысячи погибли от света в Мадагаскаре. Кто мобилизует темноту и молчание? — вот о чем я думала по ночам. На третий день я с трудом могла идти, но я спустилась к реке. Там был лагерь чилийских солдат, выше по течению, но они меня не видели, и четырнадцать черно-белых коров пришли на водопой ниже по течению, так что я понимала, что мне придется пересечь реку там, где я была. Но я не знала, на чьей стороне река, поможет ли она мне плыть или утопит меня. Течение на середине было намного быстрее, вода была коричневой, я не понимала, значит ли это что-нибудь. Я долго стояла на берегу. Но я знала, что только так я могу попасть сюда, так что в конце концов я одной ногой ступила в воду. Она была очень холодной, и больше ничего. Когда ты делаешь первый шаг, ты еще не знаешь, что произойдет потом. Но в любом случае ты уже по щиколотку в воде.

Джо Пенхолл

СИНИЙ АПЕЛЬСИН

КРИСТОФЕР, двадцать четыре года.

БРЮС, чуть старше двадцати.

РОБЕРТ, за пятьдесят.

Действие происходит в течение суток в государственной психиатрической больнице в Лондоне.

Консультационный кабинет. Прозрачный кулер. На круглом столе большая стеклянная ваза с тремя апельсинами. БРЮС и КРИСТОФЕР стоят друг напротив друга.

КРИСТОФЕР. Мистер БРЮС…

БРЮС. КРИСТОФЕР…

КРИСТОФЕР. Мистер БРЮС…

БРЮС. Как дела?

КРИСТОФЕР. Брюсик-Брюсик-Брюсик, у тебя как?

БРЮС. Спасибо, хорошо.

КРИСТОФЕР. Хорошо. Ага, хорошо. А у меня-то как хорошо, чувак.

БРЮС. Садись.

КРИСТОФЕР. Это у меня сегодня все хорошо. Понял — нет?

БРЮС. Падай на стул.

КРИСТОФЕР. Зашибись! Сегодня мой день, ага. Самый мой день. Чего уж тут…

БРЮС. Ну да, конечно, а теперь садись.

КРИСТОФЕР. Дай пять.

БРЮС. Ну держи.

БРЮС протягивает КРИСТОФЕРУ руку. КРИСТОФЕР вместо обычного рукопожатия выделывает всякие штуки. Они ударяются кулаками.

КРИСТОФЕР. Я теперь свободный чел. Понял — нет?

БРЮС. Ну… Кхе-кхе… Так.

КРИСТОФЕР. Я счастливый чел. Меня щас разорвет, блин, я не могу.

БРЮС. Крис?

КРИСТОФЕР. А, э-э… О… Ладно. Буду вести себя хорошо. Ты прав. Сяду, пожалуй.

КРИСТОФЕР садится с наигранным спокойствием.

БРЮС. Расслабься.

КРИСТОФЕР. Я должен расслабиться и успокоиться.

БРЮС. Дыши глубже. Хочешь воды?

КРИСТОФЕР (ерзает на стуле). А?

БРЮС. Хочешь выпить воды?

КРИСТОФЕР. Колы.

БРЮС. Нет, тебе нельзя…

КРИСТОФЕР. Ледяной колы. Всегда кока-кола!

БРЮС. Ты же знаешь, тебе нельзя колу…

КРИСТОФЕР. Нет, можно, потому что…

БРЮС. Что я говорил про колу?

КРИСТОФЕР. …завтра я еду домой.

БРЮС. Почему вредно пить колу?

КРИСТОФЕР. Да ладно, че ты, я же домой еду.

БРЮС. Крис, не валяй дурака. Ты же знаешь, как это важно. Почему вредно пить колу?

Пауза.

КРИСТОФЕР. Зубы портятся.

БРЮС. Нет, то есть да, но… Почему еще вредно?

КРИСТОФЕР. Башню сносит.

БРЮС. Нет, нет, все-таки, что она с тобой делает?

КРИСТОФЕР. Ну башню сносит… Короче, док, я знаю, ну все, брат, понял я.

БРЮС. Тебе вредно пить колу, так?

КРИСТОФЕР. Так. Она вредная.

БРЮС. Какое у нас здесь первое правило?

КРИСТОФЕР. Ни кофе, ни колы.

БРЮС. Правильно, ни кофе, ни колы. Один вред от них.

КРИСТОФЕР. М-м.