Русская комедия (сборник) - Владислав Князев

– Требуй от меня что только пожелаешь.

Федот не стал ломаться, как красна девица.

– Я все продумал, Захаровна, – деловито заявил он. – Сегодня же – в загс. У меня там блат, распишут за пять минут. «Волга» остается за тобой, а мне иномарку купишь… Далее. Грузчиком, сама понимаешь, мне теперь, твоему супругу, быть не к лицу. Устрой куда-нибудь заместителем директора… Далее. Насчет этой, как ее… насчет любви давай железно договоримся. Я с Нюркой завязываю, а ты с этими – с бабниками-маньяками. Подумаешь, невидаль! Да если надо, я тебе и вампиром буду. По рукам?

Не дожидаясь согласия на свое предложение руки и сердца, жених решительно воззвал к коллективу, который он только что по-рыцарски шуганул:

– Эй, земляки, куда разбежались? А ну подсобите!

С помощью коллектива рыцарь Федот взял свою ненаглядную королеву на руки и церемонно понес на выход. Правда, до сих пор ему доводилось носить не королев или хотя бы фрейлин, а лишь мешки на спине. Поэтому при дворе короля Артура рыцаря Федота, наверное, осмеяли бы или даже казнили бы за халтуру.

Но Степанида Голенищева не была в претензии. Она бы даже сама взяла жениха на руки, но ей вдруг пришло в голову использовать их в других целях. Когда меломанка-дверь «Утеса» распахнулась и заиграла свадебный марш Мендельсона, невеста Степанида обернулась к колдыбанцам и за спиной жениха послала им обеими руками воздушный поцелуй.

На сей раз, пожалуй, не будем опровергать небылицу. Во-первых, она вольно или невольно засвидетельствовала полную победу Луки Самарыча и его команды.

Вспомните: «…за спиной жениха послала… воздушный поцелуй». Это автоматически означает, что дева Голенищева стала действительно женщиной. Причем абсолютно полноценной. Глаз да глаз за ней! Чего же боле? Для женщины-то…

Во-вторых, стоит ли тратить время на дискуссии, если мы еще не уважили просьбу Захаровны выпить за ее счет трижды. Так поднимем дружно стаканы, а тем временем Лука Самарыч, как всегда, объяснится с тугодумом и маловером Гераклом.

Удивительно, но великий тугодум-маловер не стал копаться в небылицах, вымыслах и домыслах.

– Тут все ясно, – двусмысленно хихикая, сказал он. – А вот по легенде, или, как вы говорите, былине, у меня есть вопросы. Легенда-былина кончается почему-то на самом интересном месте. «Я – твоя», – сказала дева… Ну! И что же дальше было?

– О-о-о… – Лука Самарыч смущенно отвел глаза. – Дальше действительно – самое интересное, но…

– Какие еще могут быть «но»? – возмутился Геракл. – Давай подробности! А то убью от любопытства.

– Нет, деликатность не позволяет мне впасть в натурализм, – заупрямился колдыбанский гусар.

– Ну ты без матерщины. Как Гомер, – пошел на уступку полубог. – Значит, лег ты с ней рядом и… Ну пожалуйста. Умоляю!

– Нет, я не Гомер и даже не Гюго, – скромничал Лука Самарыч.

– Значит, у вас ничего не получилось, – злорадно сделал вывод древний секс-гигант. – И никаких легенд!

– Ах, так! – оскорбился колдыбанский супер. – Ну тогда умрите от зависти!

Он стал в позу поэта Гомера или поэта Гюго, то есть гордо выпятил вперед живот, и пошел бить по голове маловера удивительными фактами.

В первую же минуту, по его словам, недотрога-амазонка познала не виданную доселе радость и залилась слезами. Через час она уже рыдала от счастья. Ей пришлось дать валидол и сердечные капли. К вечеру была вызвана бригада «скорой помощи». Врачи дежурили около дивана до утра, периодически приводя в чувство пациентку, которая в экстазе то и дело теряла сознание. На следующий день влюбленных перевезли прямо на диване в отделение реанимации Колдыбанской клинической больницы. Через неделю для научного наблюдения за удивительной парочкой прилетели специалисты Международного центра по аномальным явлениям. Через месяц роман века был вписан золотыми буквами в Книгу рекордов Гиннесса. Дипломы и награды чемпионы приняли, не вставая с дивана. Церемонию чествования на городской площади Славы пришлось пока отложить.

– Не могу остановиться, – призналась Степанида. – Подождите еще денька два.

Наконец совершенно изнемогшая от счастья бывшая амазонка, не верившая в любовь, сделала официальное публичное заявление: «Вот это любовь!»

– Вот это любовь, – завистливо пробормотал Геракл. – Больше месяца и без перерыва. Как же такое тебе удалось, карп? «Виагры», что ли, пуд съел?

– Вы о чем, аналитик наш хилый? – подивился Самарыч. – Зачем мне «Виагра»? Вы меня еще шпанскими мухами накормите… Мы, чать, не глупостями занимались, которые в эротических фильмах показывают.

– А что же вы делали? – раскрыл рот полубог.

– Плакали, – сообщил Лука Самарыч. – Плакали и рыдали.

– Шутишь? – аж икнул Геракл.

– На полном серьезе, – заверил его, даже не икнув, Лука Самарыч. – Лег я, значит, рядом с красной девицей, положил ее голову себе на плечо. «Ну, душа-зазнобушка! – говорю. – Четверть века я лежал-плакал по тебе и познал, что это и есть особое, высшее счастье в любви. Теперь твой черед страдать». Вот она и дала рёву. За все двадцать пять лет. Женщины – они ведь такие. Им всё счастье враз получить хочется.

– Не утонул? – участливо поинтересовался Геракл. – Слез-то небось целое море было?

– Само собой, – согласился Лука Самарыч. – Но я это предусмотрел. Ватник-телогрейку надел, а сверху еще махровую простыню вчетверо сложил. Все равно, конечно, промок. До нитки. Но не до живота. Потому как на живот под ватник еще клеенку постелил. Учитесь, Геракл Зевсович, пока я жив.

– Герой ты у нас, герой, – двусмысленно хихикнул Геракл. – Только не верю я, что таких героев полюбить можно.

– На скептиков не обижаемся, – парировал выпад Лука Самарыч. – Это, может, в древней Элладе девицы только писаных красавцев любовью и лаской жаловали, а у нас – не так. Бывает, что какой-нибудь писаный красавец изо всех сил за какой-нибудь пигалицей ухлестывает, а она его в упор не замечает. Но стоит какому-нибудь мужичонке слезу майкой утереть, так любая красавица – на тебе. В смысле все ему отдаст.

– О времена, о нравы! – прошептал эллин, конечно же, с завистью. – Но признай же, волжская ты мормышка, хоть один неоспоримый факт! Не кажется ли тебе, Дон Жуан в ватнике и царь Соломон в памперсах, что сорок юных царевен все-таки лучше королевы конкурса толстушек бальзаковского возраста?

– Циник, – вздохнул Самарыч. – Неисправимый циник. Пошто душу зря травите?

Всё. У Геракла больше вопросов нет. У нас же, конечно, есть. К большой нашей науке.

Вот рухнула Степанида Голенищева на мешок с комовым сахаром. И стал он, естественно, уже не комовым сахаром, а как бы пиленым рафинадом. А если учесть, что Степанида была вся в любовных страстях, то комовой сахар превратился, может, даже в сахарную пудру.

Так с какой наценкой пылкая Голенищева пустит теперь этот легендарный мешок в продажу? Очень любопытно…

Глава двенадцатая

Ну что, читатель? Обучаешься потихоньку, глядя на нас, как надо рыцарски служить своей эпохе? Давай не ленись! Заведи специальную тетрадку для конспектов. Если умеешь линейку в руках держать, начерти какие-нибудь графики и диаграммы. Ежели вслух наш учебник по рыцарству штудируешь, то включи магнитофончик, чтобы запись для внуков и правнуков сделать. Особенно хорошо – под гитару или фортепиано. Но можно и а капелла. Только сначала уточни, читатель: не наступил ли тебе медведь на ухо. А то дашь петуха на какой-нибудь ответственной ноте. Например, правительственной ноте. В адрес какой-нибудь Латвии, какой-никакой Грузии или же – таких растаких Соединенных Штатов.

Да, да, мы не оговорились, наша миссия приобретает все больший размах. Новое легендарное деяние истинных колдыбанцев, о котором сейчас будет поведано, совершено на особом поприще: международном и даже межконтинентальном. Здесь так легко промахнуться, ошибиться и заплыть в какой-нибудь Бермудский треугольник, где исчезает все живое. Или еще хуже: в Жигулевский затон. В Бермудском треугольнике работают всякие спецподразделения, которые все-таки иногда спасают. В Жигулевском затоне работает браконьер Акулов, и после него спасать уже нечего.

Итак…

– Да что там царевны-девы! – раздосадовался Геракл после нашей очередной блистательной победы. – А вот однажды мы гигантов метелили. Вот уж это была шпана – зашибись!

– Не волнуйтесь, – отмахнулись мы, допивая второй стакан, – зашибем. По всем олимпийским правилам: ни одна больница не примет.

Но Лука Самарыч, как всегда, оказался дотошнее соратников:

– Позвольте, Геракл Зевсович, уточнить: кто это «мы»?

– Ясно кто. Я и со мной эти… ну, которые боги Олимпа, – заносчиво отвечал герой всех времен.

– Как же так? У вас же первее и выше всех был всегда Зевс. Его что – скинули?

– Скинуть Зевса?! – замахал ручищами Геракл. – Типун тебе, волжская селедка, на язык. Ты мне антизевсовщину не шей. Это вот они, гиганты, хотели его скинуть. Зевса и всю его олимпийскую канцелярию. Да не тут-то было! Канцелярия, то есть боги, как завопят: «Наших бьют!» А я как раз свою дубину из капремонта забрал. Вот, думаю, сейчас и проверим гарантию ремонтной фирмы. И как пошел эту шпану, в смысле гигантов, по башкам трескать! Ух! Аж у самого башка затрещала: очень уж сильный треск был…