Обретение мира - Николай Басов

Крейсер Ким все-таки поймал, выровнял, хотя они еще некоторое время скользили вперед и вбок, как по невидимому, но очень скользкому льду, обернулся, глядя на Гуляб в упор, отчеканил:

— Прекратить. Будешь тут эмоции поднимать, я тебя… спишу и не посмотрю… Сама должна понимать, — добавил он уже спокойнее.

Они поднялись, Ким покружил немного, выискивая следующий объект для атаки, но машина почему-то все время подрагивала, словно пилоты теперь, после гибели крейсера Израилева никак не могли собраться, чтобы идти на следующую штурмовку. Так, решил Ростик, кажется, сегодня ночью цирка с низким пролетом над пауками не будет.

Так и оказалось, едва выключилось солнце и река стала невидимой на фоне чуть более темной земли, едва ушло зарево на условном западе, Ким решительно направил крейсер к Водному миру, где было назначено место сбора для получения припасов и отдыха. Летели больше часа, на всех давило слишком близкое присутствие комши, хотя каменистый островок, где собирались машины, был надежно отделен от переправы через реку огромной, чуть не в тридцать километров, непроходимой для пауков болотиной.

Островок этот был уже набит крейсерами, видно его было издалека из-за костров, около которых расположились экипажи и бакумуры обслуги, которые исправно готовили ужин.

Едва они приземлились, едва расположились, усталые, замедленные, к ним тут же подскочили две пурпурные тетки. Одна с длинными и грязноватыми волосами, забранными в подобие конского хвоста, предложила фасолевой каши с крупно порубленной дичиной и чай, много чаю. Причитала она почему-то с певучим украинским выговором:

— Не-ед, к’шать дн-до, по-очем н’ко не к’шад…

— Дай хоть дух перевести, — мирно попросил Ким, на правах командира, — посидим, и кушать захочется. Пока только чаю давай.

Чай в больших солдатских кружках из алюминия, впрочем, тоже сначала показался невкусным. И чересчур горячим. Может быть, потому что в нем было слишком много меда, от этого он наводил на мысли о болезнях и потерях. К тому же Ростика от сырости стало знобить, он хотел было отправиться к грузовозам, чтобы отыскать какую-нибудь шинель взамен той куртки, которую до дыр изгваздал Сэм, когда тушил пожар. Но Ким, оказывается, уже этим озаботился, что-то приказал второй тетке, та осмотрела Ростика, не приближаясь к нему, и утопала. Шинель, длинную и тоже не вполне чистую, пахнущую сеном из незнакомой травы, принесла… Это была Лада, она была свежее всех летчиков, которые дрались на переправе, поэтому Рост решил, что она только что из Боловска. Так и оказалось.

— Мы сегодня почти не воевали, — стала говорить Лада, поглядывая, как измученные ребята оттаивают с кружками в руках, иногда поклевывая стынущий ужин, — так, постреляли немного, а потом сюда разгружаться пошли.

— Я бы тебя за такие художества… — неопределенно отозвался Ким. — Сколько раз говорено, сначала разгружаетесь, лишь потом летите в помощь.

— Я слышала, сегодня Израилев-Футболист? — спросила Лада.

Ей никто не ответил. Только Ким, порывшись на поясе под своей полетной курткой, вдруг достал солдатскую флягу, открыл ее и, мрачно сверкнув глазами, протянул Росту.

Ростик принюхался, это был спирт с чем-то растительным, таким пойлом Ким его угощал уже, после него становилось туманно, но сил прибавлялось. Рост поднял флягу, осмотрел всех, кого освещал костерок.

— За ребят. — Спирт был едким, как кислота, но после него стало не так темно и муторно. Хотел передать Изыльметьеву, у того, как ни удивительно, оказалась своя фляга, только в брезентовом чехле. Тогда Рост сунул флягу Ладе.

Выпили, молча присоединившись к словам Ростика. Потом Ким выпил еще раз, не отводя глаз от огня.

— Удивительно, как мы прошли тут позапрошлой зимой? — спросила Лада, чуть повернувшись к Росту. — Гиблые же места, даже я чувствую.

— Они тоже пройдут, — отозвался Изыльметьев, — сколько бы мы их ни утюжили… Пройдут. Слишком здорово у них все организовано.

— В городе это понимают, — продолжила Лада, выискав и себе кружку с чаем, хотя определенно уже не первую за сегодняшний вечер. — Из Лагеря пурпурных перетащили почти всех в Город, часть — в Одессу. На корабль, правда, не пускают, опасаются, что свалят куда-нибудь. Людей, кто не способен воевать, частично перевозят в Одессу, а других отправляют куда-то на восток, к Бумажному холму и даже еще дальше, к Бабурину.

— До Бумажного холма пауки допрут легко, — сказала Гуляб. — Они… любые расстояния покрывают, словно по дороге катят. — По голосу было слышно, что от спирта ее немного повело. — Даже если мы круглосуточно будем летать.

— И новый Перекоп не сделаешь, — добавил Изыльметьев.

— Так что же, Боловск погибнет? — спросила Гуляб.

— Не погибнет, — решил высказать свое мнение и Ростик, — достанется сильно, с этим спору нет. Но не погибнет. — Он помолчал. — Если только они не придумали что-то еще, с чем мы не сумеем справиться.

— Пауки? — удивился Изыльметьев.

— Нет, те, кто все это устроил. Кто на этот раз начал войну.

— Пурпурные? — спросила Лада. — То есть я имела в виду… Враждебные пурпурные. — И тут же спросила еще:

— Так они что, на кораблях опять к нам идут?

— Не знаю я, — с чувством отозвался Ростик. — Тут такая петрушка, что… В общем, когда Зевс задействовал эту свою комнатку под заводом, когда он стал слишком уж явно воздействовать на наше сознание, у меня предчувствие распалось, я теперь многого не понимаю, хотя должен.

— Интересная история, — сказал Ким. — А выключать Зевса из себя ты не пробовал?

— Я бы научился… Научусь, когда воевать прекратим, когда время на это появится, — отозвался Ростик.

— Воевать, конечно, нелегко. — осторожно сказала Лада. — Но раньше ты умел и воевать… и много чего еще попутно делал.

— Теперь не получается.

— Та-ак, — протянул Ким. — На, выпей еще. В конце концов, Москву тоже Наполеону сдавали, а кто в итоге победил?

— М-ны, — вдруг вступил Сэм, которому спирта по молодости не давали, но который все равно решил, что участвует в разговоре. — М-ны п’дили.

— Вот именно, — Ким посмотрел на него, улыбнулся устало, — не забывай этого, парень. И нам всем об этом помнить следует, когда драться будем. Пусть даже и над Боловском.

— А может быть, именно над Боловском, — добавила Лада, отхлебнув из фляги Изыльметьева, видимо, там была не такая крепкая смесь, как у Кима. И поднялась. — Пойдем, Сэм, я тебе руки чем-нибудь смажу, от ожогов.

22

Рост отвалился от пушек, Сэм молча развел руками, Ростик даже пожалел его, у парня могло сложиться впечатление, что все кончено, теперь биться нечем.