Из пережитого. Воспоминания флигель-адъютанта императора Николая II. Том 1 - Анатолий Мордвинов

Красные финляндцы его узнали из-за его видной фигуры и выдали его русским большевикам. Те его перевезли в Петербург, а оттуда в середине апреля 1918 года выслали в Вологду, где он первое время находился под домашним арестом, но вскоре заключили его в тюрьму.

Затем последовали: 20 июня перевоз на Гороховую, 2, тюрьма на Шпалерной и ужасная кровавая ночь на 18 января 1919 года в Петропавловской крепости.

Он не падал духом и не переставал надеяться. История с неудавшимся заступничеством Горького уже известна91. Все время о нем заботились его верный камердинер из солдат Моторный, и управляющий делами Майхровский.

Меня с братом привезли на Гороховую, 2, всего 2-3 недели спустя, как там находился Георгий Михайлович вместе с некоторыми другими великими князьями, также расстрелянными в ту же ночь.

Рассказывали, что их возмутительным расстрелом руководил тот же комендант Чеки на Гороховой, Галкин, который так издевался и надо мной с братом (см. «Мои тюрьмы»).

О мученической кончине дорогого Георгия Михайловича я узнал лишь через очень долгое время…

В начале декабря 1907 года мы с Михаилом Александровичем покинули гостеприимный, еще цветущий Ай-Тодор и возвратились в уже покрытую глубоким снегом Гатчину.

Через несколько долгих лет мне снова пришлось увидеть Крым во всей его прежней красе, но при другой, еще более памятной мне обстановке.

Это было в конце лета 1913 года, по окончании красносельских маневров, в высочайшем присутствии, на которых присутствовал и будущий французский главнокомандующий генерал Жоффр.

Я тогда находился все время в свите государя и собирался, окончив эту мирную службу, уже ехать в разрешенный мне отпуск в деревню, как неожиданно получил от командовавшего главной квартирой графа Фредерикса срочное извещение, что государю императору угодно было назначить меня для сопровождения Его Величества в путешествие в Крым и для дальнейшего 3-недельного дежурства в Ливадии.

Отъезд предполагался уже через два дня. Я был тогда молодым, то есть еще недавно назначенным флигель-адъютантом, и этот выбор, которого удостаивались очень немногие, меня не только польстил, но и обрадовал.

Это было мое первое долгое путешествие совместно со всей царской семьей, с которой мне до того приходилось лишь ненадолго встречаться во время моих нечастых дежурств в Александровском дворце.

Мы выехали тогда в середине августа, в довольно большой компании. По дороге к нам присоединилась еще и великая княгиня Ольга Александровна.

В те дни в Севастопольской бухте для смотра государя был собран весь наш черноморский флот. Было и несколько парадов местных войск. Туда же, обогнув всю Европу, пришла и императорская яхта «Штандарт».

Мы провели на ней в Севастополе незабываемые две недели.

Ежедневно посещали военные суда, осматривали поля сражений, совершали длинные поездки по окрестностям и наслаждались всем тем, что может дать лишь жизнь на такой роскошной яхте среди еще более роскошной природы. Затем пошли морем в Ливадию. Дни тогда стояли безоблачные, сияющие, невыносимо жаркие (доходило до 52 градусов Реомюра), что я особенно любил. Каюта мне была отведена наверху – очень просторная и роскошная, но красное дерево ее стен накалялось от солнца невыносимо.

Южный берег Крыма, столь очаровательный, когда к нему подъезжаешь с суши, показался мне еще более прекрасным с подхода к нему морем.

Жил я тогда в Ливадии в прекрасном свитском доме, стоявшем рядом с новопостроенным дворцом92. Там же помещалась и остальная ближайшая свита.

С балкона моего обширного помещения открывался восхитительный вид на море и частью на Крымские горы. В особенности были очаровательны тогдашние ночи со звуками цикад, пахучим от цветов воздухом и плещущимся тихо невдалеке морем.

Сам дворец, построенный на средства уделов архитектором Красновым и подаренный государем своей супруге, был очень обширен, выдержан и красив, с прекрасной стильной обстановкой, но мне он казался почему-то холодным и неуютным – как неуютны бывают все новые, еще «необжитые» постройки.

Зато его внутренний мраморный белый дворик, весь покрытый в промежутках густым ковром роз, являл собою красоту неописуемую.

Жизнь в Ливадии протекала хотя очень размеренно, но и очень непринужденно. Начало дня свита проводила большей частью по своему усмотрению. К утреннему кофе на дому приносились всем фрукты и прекрасный виноград из царских садов. Полагался каждому и придворный экипаж, что позволяло делать длинные прогулки по красивым окрестностям.

В свободные часы я пользовался своим экипажем и ездил часто в Харакс к великому князю Георгию Михайловичу, которого я очень любил.

Представляющиеся в Ливадии обыкновенно бывали очень редки и малочисленны, так что дежурному флигель-адъютанту приходилось надевать дежурную форму только на эти короткие промежутки. В остальное время ему разрешалось быть по-домашнему.

К завтраку все собирались вместе с царской семьей в большой столовой зале внизу. Иногда по праздникам там играл военный оркестр.

После завтрака подавались обыкновенно автомобили. Государь, великие княжны и часть свиты по приглашению выезжали до какого-нибудь места, где устраивали пикник или шли в длинную, иногда небезопасную прогулку в горы.

Императрица из-за частого недомогания редко принимала участие в этих прогулках. В таких случаях, чтобы не оставлять ее одну, при ней всегда находилась очередная «дежурная» великая княжна. Его Величество очень любил Крым, знал до мельчайших подробностей местность около Ливадии и собрал библиотеку по истории этого края.

Обедала царская семья обычно без посторонних в своем уютном помещении наверху. Исключения бывали лишь в тех случаях, когда истекал срок приглашения и флигель-адъютант или другое лицо свиты должны были покинуть гостеприимную Ливадию.

Их Величества тогда устраивали у себя наверху, в семейной обстановке, «прощальный» обед уезжающему, не приглашая никого другого.

Обедала свита поэтому почти всегда за так называемым гофмаршальским столом, и вечер обычно проводили все вместе. Кроме ближайшей свиты государя и императрицы, которых я уже знал хорошо, я в эти часы общения познакомился ближе лишь с новым духовником Их Величеств, еще совсем не старым отцом Васильевым, и Елизаветой Алексеевной Нарышкиной, назначенной обер-гофмейстериной на место скончавшейся княгини М. М. Голицыной.

Отец Васильев произвел на меня глубокое впечатление своей изумительной по искренности и задушевности церковной службой. Его молитвы и возгласы во время обедни шли не только от всего сердца, но были даже как-то особенно проникновенными. Подобного впечатления я до того не испытывал ни от одного священника. Кто так молится, не может быть плохим человеком или неискренним проповедником, действующим лишь напоказ, то есть «духовным карьеристом».