В час, когда взойдет луна - Хидзирико Сэймэй

— Капуцин, — проворчал монах, закрывая дверь со своей стороны. — И разгильдяй. Это синонимы.

Он склонился над Игорем и расстегнул фиксаторы.

— У тебя уже должны были зажить переломы. Вставай и ходи, грешник.

Игорь сел, растирая запястья. Брат Михаил тем временем взял пакет, принесенный Мартином, поставил на стол и раскрыл.

— Та-ак… огурцы солёные, картошка, пироги с вишнями… Пиво… Ты пиво пьешь, грешник?

— Пью, — сказал Игорь.

Уже два года он не пьянел ни от чего, кроме крови — но вкус пива находил приятным и считал этот напиток вполне подходящим для утоления жажды — простой, человеческой. И простого человеческого голода заодно.

— Брат Михаил, а сколько нас таких?

— Арморацея знает. Мне известны два живых данпила, кроме вот этого грешника, — он постучал себя по груди. — Один львовянин — над ним экзорцизм совершил, кстати, раввин — и ещё одна женщина, она где-то в Белоруссии сейчас. Ты третий, — монах расставил на столе кружки и тарелки из облезлой тумбочки в углу. — Видел когда-нибудь слепорождённых, которым операцией вернули зрение, но они не знают, как им пользоваться? Натыкаются на предметы, потому что не умеют прикидывать расстояние на глазок. То и дело норовят пройти сквозь стекло. А если встречают знакомую вещь — то опознают только наощупь. Их надо учить видеть. Одной способности мало — нужно, чтобы кто-то показал, как ею пользоваться. Так вот, я буду заново учить тебя радости. Иди сюда.

Игорь встал. Подошел к столу.

— А теперь повторяй за мной: благослови, Господи, это пиво… И людей, которые его варили… и людей, растивших ячмень… И людей, которые будут пить его вместе с нами, ничего не зная о нас… И научи нас делиться пивом и радостью с теми, кто в них нуждается…

…Он сидел рядом с водителем и чувствовал, как встаёт солнце. Была такая манера у разных его компаний — сначала романтическая, потом ёрническая — встречать рассвет. Предполагалось, что новый день может принести что-то хорошее. На этот раз — он действительно мог, но вот смотреть на этот самый день совершенно не хотелось. «Понемножку, — сказал брат гвардиан. — По чуть-чуть, Игорь. Будем отыгрывать у ночи по четверть часика».

Машину вел Костя. Потенциальный епископ. Четыре года назад служивший под началом действующего епископа в санвойсках. Тут оказалось десятка с два приходов, где двенадцать священников и епископ служат по очереди, приходская школа — то есть, обычная начальная школа, но сельская коммуна «почему-то» назначает туда учительницами монашек-урсулинок, то есть, конечно, не монашек и не урсулинок, что вы… но сплошь незамужних женщин, предпочитающих одеваться в серое. А директриса совмещает должность церковного старосты. То есть, не церковного старосты — а хозяйки того пустующего амбара, который в деревне используется для собраний. Семейное дело. Конечно, если бы их хотели искать, нашли бы. Но вот беглый взгляд не обнаруживал ничего.

Поля, луга, где по колено в тумане пасутся кони (что-то тронуло сердце Игоря — но поверхностно, мазком), пруды, заболоченная речка… Епископ, он же врач, жил где-то в другой деревне. Тут этих деревень было как грибов по осени — хотя больше половины пустых, вымерших — слишком много молодых подавалось в город. Игорь не следил за названиями на указателях. Ему было все равно.

— Подъезжаем, — сказал Костя.

— И что мне делать? Готовиться рассыпаться в прах?

— Проснуться. Глаза из собственного пупка вынуть.

Остановились перед высокой, щербатой кирпичной оградой. Ещё одна примета жилой деревни — высокие кирпичные ограды. Костя посигналил — ворота открылись. Монастырский — пардон, свинофермерский — грузовичок въехал во двор. Игорь «вынул глаза из пупка», увидел машину под навесом — и узнал обшарпанный фургон «косуля».

— Здорово! — Роман Викторович, он же владыка Роман, он же майор Филин, стоял на крыльце в джинсах фасона «чехол корабельного орудия главного калибра» и белой майке. Не похож он был на филина. На пингвина был похож.

Игорь поднялся на крыльцо просторного дома, шагнул в слегка покосившиеся двери. Чувствовалось, что жилец и владелец дома — не хозяин в том смысле, в каком это слово произносят тут, не 'газда'. Еще одно забавное совпадение: из местного диалекта узнать, что значит имя человека, убитого тобой мимоходом… не попал Газда в хозяева…

В доме скрипел деревянный пол, налет пыли покрывал книжные полки и обшарпанные шкафы — и только гостиная-смотровая была тщательно прибрана, ухожена, вылизана.

— Роман Викторович, — хозяин, который не 'газда', протянул руку для пожатия.

— Игорь.

— Температура тела приходит в норму, — кивнул врач, отпуская его руку. — Костя, разбуди ребят и сообрази мне чаю. Игорь, раздевайтесь.

В самой процедуре было что-то успокаивающее. Что-то из детства. Сейчас добрый дядя доктор… Игорь посмотрел на застекленные шкафы с медицинской параферналией, которую в этом самом детстве вообще-то ненавидел — и понял, что обрадовался-то он не мысли, что станет лучше, а мысли, что может быть плохо. Последние годы ему был совершенно не нужен доктор.

Он бросил одежду — все ту же рабочую армейскую форму, полученную от монахов — на стул. Добрый дядя доктор включил медицинский сканер и провел им вдоль всего тела Игоря.

— Переломы вот здесь, здесь и здесь выглядят как травмы двухнедельной давности, — сказал он. — А когда вы ломали стопы?

Игорь зажмурился, вспоминая.

— Двадцать девятого числа, утром. Примерно в это время.

— Четверо суток назад, — доктор присвистнул. — Но вы тогда были ещё вампиром. А вот сейчас… Боли?

Игорь пожал плечами.

— В той жизни я был каскадером.

— Ну, хорошо, скажем — «неприятные ощущения»?

— Есть. Ноет — так, слегка.

— Температура тела и давление ниже нормы. Шестьдесят на сорок. По идее, вы должны лежать пластом. Сядьте. Дайте руку.

Не снимая манжеты для измерения давления, Филин протер сгиб локтя спиртом и ловко ткнул иглой, с первого раза и почти безболезненно попав точно в вену. Подставил мензурку под ленивую гранатовую капель.

— Игорь, на вас нет ни одного шрама. Раньше они были? Ведь, учитывая профессию — не могло не быть.

— Были. И пропали не сразу. Я недели через три после инициации сильно побился, — Игорь скривился, — на улице. Вечером какой-то кретин с незажженными фарами попытался развернуться через двойную осевую. Ну, в него и въехали с двух сторон. И пошло. У меня хватило ума уползти оттуда. К утру и сам был в порядке — и старые шрамы как корова языком.

Игорь замолчал. Доктор прижал ваткой прокол, вынул иглу. Игорь отнял ватку. Крохотная дырочка затянулась на глазах. Была — и нет.