В час, когда взойдет луна - Хидзирико Сэймэй

— Всё равно нелогично, — качнул головой Игорь. — Допустим, бесы. Допустим, враги рода человеческого. Так на кой черт чертям нас во время Полуночи спасать? Дали бы уже довести Апокалипсис до конца.

«Интересно, — подумал он, — стану ли я заядлым спорщиком. Помогает же… Мне ведь на самом деле интересно».

— Апокалипсис, — наставительно сказал брат Михаил. — До конца уже доведен. Ибо в переводе с греческого это значит «Откровение», и книга с таким названием написана две тысячи лет назад. Сейчас она только сбывается.

— И почему вы решили, что мы знаем, что им нужно? — спросил Роман Викторович. — Вернее, что конкретно им нужно. Мы знаем, что они хотят нам только зла. Что они склоняют нас ко злу. Может быть, они спасли нас, чтобы мы не вытащили себя сами. Ведь уже начинало что-то наклевываться. Да и никакие вампиры не смогли бы ничего починить, если бы люди сами не хотели. А может мы даже тогда не были достаточно плохи… Не знаю. Но Игорь, эта штука была у тебя внутри — ты мне скажи, ты видел что-нибудь хуже?

Игорь открыл было рот, остановился. Потом всё-таки заговорил.

— Я её или его полностью только дважды… чувствовал. Первый раз — после инициации, когда в коме лежал… И тогда — над Ван… над Андреем. Я тоже не знаю. Есть люди, о которых я не могу заставить себя пожалеть, — он опять начал сворачивать вилку, заметил, остановился. — Вот чего я никогда не видел, так это того, что состояло бы из… пакости целиком. Без просвета.

Он поднял голову. В окна рвался ярко-белый — даже сквозь очки — солнечный свет. Мамочки мои. А также, видимо, Боже мой.

— Так вот, почему… — вдруг глухо произнес Ван Хельсинг.

Все посмотрели на него. Выражение лица у него было… другие, видимо, раньше такого не видели, а Игорь вспомнил — в Екатеринославе, в мотеле, когда его допрашивали

моторовцы.

— Вот, почему вы просто сидите и прячетесь, — задыхаясь, сказал террорист. — Вот, почему не кричите об этом на всех углах — вы верите, что уже все равно… что один хрен все пропадут: конец света! Да чем же вы… чем же вы тогда лучше остальных!?

Он резко встал, потом сел.

Брат Михаил и Игорь, не сговариваясь, подхватили его с обеих сторон и помогли дойти до смотровой, где он сел на стол, спустив с плеч халат.

— Андрей, — заговорил брат Михаил, в то время как Роман Викторович снимал старую повязку — действительно уже подплывающую кровью — и накладывал новую. — Вы славный и чистый мальчик, и у вас редкий дар: оголённый душевный нерв, чувствительный к несправедливости и лжи. Только это и не давало вам до сих пор превратиться в хладнокровного убийцу, возблагодарим Бога. Поверьте, мы делаем всё, что можем, и причина тому, что мы делаем так мало — совсем не та, что вы подумали. Вы увидели, что у нас есть эффективное оружие против вампиров — а у подполья есть армия. Вам, наверное, кажется, что нужно просто свести эти два конца вместе, а искра проскочит сама собой и от неё возгорится пламя. Отчасти вы правы: у нас хватает таких же, как вы, горячих и чистых юношей. Какое-то их количество могло бы пойти за вами. Но Андрей — я всё-таки инквизитор. Я знаю историю нашей Церкви и знаю, сколько в ней кровавых страниц. Все крестоносные армии… были, в первую очередь, армиями. Это в лучшем случае. О худших вы наверняка читали в учебниках — и, поверьте мне, учебники сильно преуменьшают. Даже в войнах между людьми средства меняют цель. А мы воюем не с людьми. Нашему противнику все равно, именем чего будет твориться зло.

— Всё, я понял, — Ван Хельсинг сидел пристыженный, опустив голову. — Непротивление злу насилием и тэ дэ. Вы, наверное, правы…

Роман Викторович ударил кулаком по столу с такой силой, что задребезжал стеклянный шкаф.

— Я ему сейчас сам врежу, честное слово, — заклокотал он. — Я, в конце концов, тоже холерик. При чем тут непротивление злу, Андрей, дорогой мой?! Мы сопротивляемся, мы сопротивляемся, как можем, — вы просто не знаете, сколько всяких «случайностей» каждый год происходит со священниками в одной России! Официально ничего такого нет — но я не помню за последние двадцать лет, чтобы поп, который не пошел на союз с воскрешенцами, спокойно закончил свои дни! А в присутствии католика мне и доказывать-то что-либо стыдно: если брата Михаила схватит безопасность, он ухнет «по процедуре» за одну только принадлежность к Римской Церкви! Безотносительно того, что он исцелившийся вампир! Мы применяли бы силу — если бы могли. Если бы знали, как это сделать, не сыграв им на руку. Не погубив всё вокруг ещё более окончательно.

На террориста совсем уж стало жалко смотреть. Обычно он казался старше своих лет — видно, привычка к боли изменила лицо — но теперь выглядел растерянным мальчишкой.

— Ладно, я дурак, — сказал он. — Извините. Я умею только убивать варков, вы умеете исцелять, но вас самих за это убивают — а делать-то что?

— Знал бы прикуп — жил бы в Сочи, — проворчал уже перегоревший Роман Викторович. — Вы меня тоже извините, Андрей. У нас тут маленький островок, на котором можно вести достойную жизнь. Не врать, не выслуживаться перед бесами, никого не продавать. Мы, конечно, люди, а не ангелы, все не без греха, но и лишних грехов стараемся не делать. Всё, полежите перед дорогой, — доктор накинул халат на плечи Андрею и тот слез со стола. — Антон, иди собирайся.

— Кто-то у ворот, — сказал брат Михаил.

Игорь вслушался во внешнее.

— Женщина, — добавил он к словам монаха. — Молодая.

— Япона мать, — закатил глаза епископ. — Очередная паломница. Доконают меня эти девки.

— Паломница? — удивился Игорь. Как-то не сочетался тон священнослужителя с представлениями о паломницах.

— Угу, — Костя, промолчавший весь разговор и незаметно перебравшийся в смотровую, фыркнул со смеху. — Вон к нему, — он показал большим пальцем в сторону двери, за которой скрылся Андрей.

— Видите ли, Игорь, — с глубоким вздохом пояснил епископ. — Немного пожив в нашей местности, вы заметите, что женское население тут, как бы это выразиться, преобладает над мужским. Поэтому когда прошел слух, что в доме владыки Романа поселились его родственники, два «файных хлопчика»…

— Ой, мама, — выразил сочувствие Игорь.

— Именно.

Прошло не больше четверти часа с тех пор, как фургон с Игорем, Андреем и Антоном уехал в направлении Августовки, когда во двор отца Романа въехала другая машина: заляпанно-фермерского вида «опель» двадцати лет от роду. Водитель этой машины, невысокий полный дядька с аккуратной бородкой, одетый все в ту же списанную рабочую форму, поднялся на крыльцо и тихо поприветствовал отца Романа и брата Михаила. Он вообще всегда говорил тихо: во время армейской службы словил пулю в горло, а пересаживать гортань не стал.