Аттила, Бич Божий - Росс Лэйдлоу

Пока Аттила дожидался Ореста, на память ему пришли слова, которыми Ву-Цзы описал вторую часть своего видения: «А вот осел преследует второго орла и ранит еще до того, как тот успевает взлететь». Как и раньше, когда он посылал гуннов на помощь Аэцию, смысл пророчества стал ему ясен. Диким ослом степей были гунны, вторым орлом — Второй Рим: гуннам следовало напасть на Восточную империю. Предсказание пророка — не более чем совпадение, попытался убедить себя Аттила, но так и не смог избавиться от дурного предчувствия.

«…Вот так Фортуна, еще недавно улыбавшаяся Аэцию [писал Тит, возобновляя свой рассказ], закрутила колесо против полководца. В мгновение ока все его завоевания оказались под угрозой. Галлии вновь грозит опасность: визиготы не сломались, а, набравшись сил и амбиций, устремили свой взор в сторону Провинции; на северо-восток посягают франки.

Катастрофически не хватает денег: наличные нужны на выплату жалованья солдатам, пополнение запасов провианта, оружие и обмундирование. Действующая римская армия по-прежнему является противником, ни в чем не уступающим врагам империи, но месяцами не получая денежного довольствия, солдаты все чаще не видят необходимости сражаться за Рим. А казна пуста. Африка, некогда главная жемчужина имперской короны, чье зерно и подати наполняли как живот Рима, так и его денежные сундуки, безвозвратно утеряна (хотя на Сицилии сейчас готовится объединенная западно-восточная экспедиция, перед которой ставится цель вернуть империи самую богатую ее провинцию).

Серьезно ударило по полководцу массовое истребление гуннов в Толозе. Безрассудное поведение Литория стоило ему жизни, а Аэцию — дружбы и поддержки Аттилы, давнишнего и наиболее влиятельного его союзника. Без помощи гуннов Запад вряд ли справится со своими врагами. А что, если Аттила пойдет против нас?..

Лишь один солнечный луч пробивается сквозь сгустившиеся тучи: Аэций и Теодорид, король визиготов и сын великого Алариха, примирились. Когда, после возвращения Аэция из Италии в Галлию, римская и готская армии сошлись лицом к лицу, два полководца решили, что кровавая схватка, исход которой вряд ли кто-либо смог предсказать, не представляет интереса ни для одной из сторон. Обозначенные Авитом условия мирного соглашения устроили как готов, так и римлян.

Бонифаций и Литорий вполне могут стать для Аэция карающей Немезидой. Не обрати он во врага первого и не доверься второму, Африка и Галлия, чьи судьбы, возможно, решат жребий Запада, и сейчас, наверное, оставались бы в составе империи, которой бы ничто не угрожало».

Глава 29

Легкие и подвижные, они [гунны] вдруг специально рассеиваются и, не выстраиваясь в боевую линию, нападают то там, то здесь, производя страшное убийство. […] Они заслуживают того, чтобы признать их отменными воителями, потому что издали ведут бой стрелами, снабженными искусно сработанными наконечниками из кости, а сойдясь врукопашную с неприятелем, бьются с беззаветной отвагой мечами и, уклоняясь сами от удара, набрасывают на врага аркан, чтобы лишить его возможности усидеть на коне или уйти пешком.

Декурионы, собравшиеся на экстренное собрание городского совета в базилике Сирмия, могущественного иллирийского города, где размещался штаб первого Валентиниана во время его кампаний против германцев и где великий Феодосий был провозглашен императором, пребывали в предпаническом состоянии. Когда все расселись по своим местам и обменялись надлежащими приветствиями, на трибуну поднялся председатель, добродушный круглолицый мужчина, который тут же был атакован валом вопросов: «Правда ли, что гунны захватили Сингидун и направляются в нашу сторону?.. Что делает армия?.. Где были limitanei?».

Подняв руки, президент призвал декурионов к порядку, и мало-помалу в огромном зале воцарилась тишина.

— С сожалением должен признать, господа, — заявил он успокаивающим тоном, — что Сингидун действительно пал. — Но произошло то, — продолжал он, когда поднявшийся гам утих, — исключительно по вине самих сингидунцев. Мало того, что гунны застали жителей Сингидуна врасплох, так последние даже и не подумали о том, чтобы как-то попытаться договориться с врагом. Мы, в Сирмии, находимся, по сравнению с ними, в гораздо лучшей позиции. Наши стены, крепчайшие в Иллирии, практически неприступны. У нас превосходная система оповещения и десятки наблюдательных пунктов. На случай же, если гунны придут сюда, предлагаю наделить нескольких членов нашего внутреннего комитета, principales, полномочиями вести переговоры с гуннскими вождями. Все мы знаем, как сильно они любят золото. Если мы задарим их ценными подарками и пообещаем щедрые субсидии в дальнейшем, думаю, они оставят Сирмий в покое.

Получив надежду на то, что визита гуннов можно избежать — а именно это и хотели услышать все до единого члены совета, — декурионы с радостью поддержали предложение главы совета. Тут же была выбрана депутация, возглавил которую, с общего одобрения, сам председатель. Вскоре пришли сообщения, что гунны приближаются к городу, и делегация решила направиться к главным воротам. Но едва она покинула базилику, как была окружена разгневанной, испуганной толпой горожан, которым о плане декурионов стало известно от любопытного привратника базилики. Обычные горожане, давным-давно потерявшие право избирать городской совет, заподозрили, что делегаты, ради спасения собственных шкур, решили сдать город гуннам. Подозрения их лишь усилились, когда у обысканных и слегка побитых членов совета обнаружились дорогие подарки.

То, что начиналось как гневная демонстрация, быстро переросло в полномасштабный бунт из числа тех, которые так не любят все римские консулы, чья власть поддерживается зачастую недостаточными полицейскими силами. Сирмий из их числа располагал лишь отрядами ночной стражи и небольшим гарнизоном limitanei, но ни тех, ни других, как водится в подобных случаях, поблизости не оказалось. Агрессивная кучка граждан в мгновение преобразовалась в бушующую толпу, которая, после избиения делегатов и лишения их приготовленных для гуннов подарков — так декурионы распрощались с мечтами о покупке собственной безопасности, — перешла к штурму базилики и преследованию оставшихся советников.

Будучи человеком мудрым и хитрым, председатель городского совета еще в начале волнений спрятался за рядом кресел. Теперь же, под прикрытием побоища и общей сумятицы, он выскользнул в боковую аллею и, крадучись, направился к городским стенам. Вытащив из-под далматика тяжелый ключ, чиновник отворил задние ворота и лицом к лицу столкнулся с шестью конными воинами из передового гуннского отряда, посланного произвести разведку в окрестностях города. Напустив на лицо заискивающую улыбку, с ключом от городских ворот в одной руке и набитой монетами тяжелой сумой — в другой, председатель направился в сторону всадников.

Первая стрела пронзила его грудь, вторая — горло. Какое-то время глава горсовета еще бился в агонии, затем затих. Подобрав ключ и суму с solidi, один из разведчиков ускакал прочь с донесением командиру, другие продолжили обход городских окрестностей.

Несмотря на массивные укрепления, Сирмий продержался против гуннов еще меньше времени, чем Сингидун. Не прошло и часа с момента появления их у крепостных стен, как город, словно скала в бушующем море, оказался окруженным кружащей в водовороте гуннской ордой. С мужеством, основанном на страхе, горожане, используя импровизированное оружие — кухонные ножи, садовые инструменты, даже выбитые из мостовых булыжники, — сбрасывали вниз возникавших на крепостном валу гуннов. Несколько часов жителям Сирмия удавалось отбивать наскоки врага. Зараженные настроениями лихорадочного триумфа, они удвоили свои усилия, сталкивая вниз лестницу за лестницей, сражаясь с такой отчаянной яростью, что даже беспощадные варвары вынуждены были отступить.

Но оптимизм горожан оказался преждевременным. Внезапно они обнаружили, что сражаются на двух фронтах: гунны, проникшие в город через задние ворота, пробрались на вал по лестничным пролетам с внутренней стороны стены. Недолго жившая в сердцах жителей Сирмия вера в победу быстро иссякла, и через считаные минуты они были окружены.

Горожан вывели на близлежащую равнину и разделили на три части. Первая состояла из гарнизонных солдат и мужчин, способных носить оружие. Образовав вокруг них кольцо, конные гунны закидали их градом стрел. Вторая группа, куда вошли молодые привлекательные женщины и ремесленники, вроде кузнецов и плотников, была распределена между гуннами по жребию. Остальных — людей, не представлявших ни пользы, ни угрозы для кочевников, — варвары отпустили; многие из них умерли от голода на сожженных дотла землях северной Иллирии. Разграбив город, гунны сравняли его с землей, подтвердив справедливость бывшей в те годы в ходу поговорки: «Трава не растет там, где ступила лошадь Аттилы».