Аттила, Бич Божий - Росс Лэйдлоу

— Что ж, ты волен поступать так, как того желаешь, друг мой, — в голосе монаха звучало злорадное презрение. Народ относился к подобным праведникам с таким благоговением, что любые попытки светских властей обуздать их активность легко могли спровоцировать массовые беспорядки. — Вы все признаете, что грех ведет в ад, — продолжил он, когда оппонент, прикусив язык, замолчал. — Но знает ли хоть один из вас, на что похож этот ад?

Драматическим жестом монах вытянул руку в сторону, — так, что ладонь оказалась прямо над горевшей на алтаре свечой. В течение нескольких секунд, с невозмутимым видом, он держал ее над пламенем; вздох ужаса пронесся по церкви, когда в помещении запахло паленой плотью. Убрав руку от свечи, монах сказал:

— Даже я, приученный умерщвлять плоть, могу терпеть эту боль не более пары десятков секунд. И если маленькая свеча может вызвать такую боль, подумайте, какую агонию вам придется испытать, когда вы попадете в адское пекло. И агония эта, не забывайте, будет длиться вечно. — К назидательной интонации примешалась гнетущая угроза. — Представьте вечные муки, крики, скорчившиеся от боли тела, которые никогда не будут уничтожены сжигающим их огнем. Минута подобных страданий покажется вам вечностью. Что стоят все мирские соблазны по сравнению со спасением ваших душ? Выбирайте: Христос или Рим — обоим служить вы не можете.

Спотыкаясь, потрясенный и испуганный, брел Крисп домой из церкви. Большинство из тех, кто слушал монаха, недельку-другую будут следовать советам праведника, а затем вновь ударятся в земные радости. Возможно, время от времени их и будет бить нервная дрожь вины, после того как они вернутся со свидания с любовницей, сжульничают на торгах или поставят деньги на одного из возничих; но вскоре мысль о возможном попадании в ад покинет их умы, главным образом потому, что большинство из них еще не проходили обряд крещения, держа этот ритуал про запас, как страховку против рисков грехопадения.

Как бы ему хотелось оказаться в числе этих «других»! Но Крисп знал, что все его грезы несбыточны. По натуре своей он был менее «толстокожим», иначе говоря, более ранимым и чувствительным, чем большинство из прихожан, следовательно — более уязвимым. Казалось, монах пробрался в его голову и открыл ящик Пандоры со всеми его ужасами, и их уже не водворишь на место. Конечно, он еще мог получить отпущение грехов — покаявшись. Но что, если он станет жертвой какого-либо фатального несчастного случая или умрет от какой-нибудь смертельной болезни еще до того, как успеет покаяться? На память ему то и дело приходили упомянутые монахом устрашающие картины ада, и изгнать их он был не в силах. «Выбирайте: Христос или Рим — обоим служить вы не можете». Послание клирика несло в себе категорическое и страшное предупреждение, которому, как бы ему ни хотелось поступить иначе, он должен был внять.

Почувствовав, что кто-то трясет его за плечо, Крисп очнулся от роившихся в голове мыслей. Словно выйдя из транса, он огляделся вокруг: тускло освещенный мерцающими масляными лампами зал судебных заседаний, склонившийся над ним defensor, обеспокоенный и, в то же время, раздраженный, по бокам — защитник с обвинителем и их клиенты.

— Тебе нехорошо? — резковато спросил defensor. — Если так, мы, полагаю, можем отложить дело до завтра.

Крисп покачал головой.

— Нет, я в порядке, господин, — пробормотал он извиняющимся тоном. — Голова что-то вдруг разболелась; но все уже прошло.

— Отлично, тогда продолжим. Освежу немного твою память: похоже, мы зашли в тупик, выйти из которого нам поможет Эмилиан Папиниан. Итак, что говорит по данному вопросу Папиниан?

Не без труда Крисп припомнил детали разбираемого дела. А. обвинял Б. в том, что тот, в то время как А. уезжал куда-то по делам, прибрал к своим рукам небольшой кусок его, А. земли, изменив границы наделов. Б. же обвинение отрицал. В суд были приглашены несколько свидетелей, показания которых оказались диаметрально противоположными. В результате к однозначному мнению суд прийти не смог, и вынесение окончательного решения отдавалось на откуп Папиниану, мнение которого он, Крисп, и должен был огласить.

Во время рассмотрения дела у Криспа появилось стойкое убеждение в том, что Б. показавшийся ему человеком жадным и беспринципным, подкупил как минимум одного из свидетелей, почему его и следовало признать виновным. Был Крисп убежден и в том, что Папиниан поддерживает иск А. Кроме того, — что потенциально представлялось крайне опасным для Б. — во время слушаний было безоговорочно установлено, что со стороны Б. звучали в адрес А словесные угрозы. Можно ли было рассматривать эти высказывания как угрозу насилием или оскорбление? Нет, утверждали двое юристов. Да, — согласно оставшейся паре; и, как знал Крисп, Папиниан склонялся к такому же мнению.

Беда была в том, что Б. тогда бы следовало признать виновным не в присвоении земли, а в latrocinium, краже. Defensor в этом случае будет вынужден передать дело Б. в уголовный суд, а сам Б. несомненно, оставшееся до следующего судебного разбирательства время проведет за решеткой. Условия пребывания заключенных в тюрьме были просто невыносимыми; многие умирали еще до суда. Если то же случится и с Б. то Крисп, в глазах Церкви, будет считаться виновным в смертном грехе убийства, а значит, и душа его попадет в ад.

Сгорая со стыда за то, что приходится предавать профессиональную этику, Крисп прочистил горло и важно произнес сфальсифицированный вердикт: «Согласно Папиниану, в делах, касающихся владения, если вескость конкурирующих претензий определена в пользу одной из сторон, оспариваемая собственность делится между претендентами в равных долях, согласно решению независимого судьи».

— Итак, ты хочешь вступить в наше небольшое братство? — спросил аббат Лерины у стоявшего перед ним взволнованного молодого человека. Будучи человеком добродушным и понимающим, аббат смотрел на Криспа с любопытством и тревогой. По покрою и качеству далматика он определил, что юноша принадлежит к высшим слоям среднего класса, то есть той части общества, откуда лишь единицы добровольно уходили в монастырь. Конечно, случались и исключения — даже один бывший сенатор, Павлин из Нолы, стал монахом, — но подобные примеры были наперечет. Этот же молодой человек, в отличие от тех, кто приходил в монастырь непоколебимым в своих убеждениях, смотрел на него обеспокоенным взглядом, свидетельствовавшим о неких душевных терзаниях.

— Всем сердцем, отец, — в голосе Криспа звучала безысходная пылкость.

— Должен предупредить тебя, что жизнь эта нелегка, — предостерег его аббат, — столь нелегка, что не каждый может к ней приспособиться, и, возможно, сильно отличается от той, которой ты жил прежде. Я должен убедиться, что призвание твое искренне. Ты бы удивился, узнав, сколь многие хотят попасть в монастырь лишь для того, чтобы избежать ответа перед законом либо же просто обеспечить себя предметами жизненной необходимости. — Он окинул Криспа оценивающим взглядом. — Скажи мне, сын мой, почему ты хочешь стать монахом?

— Ничего я не желаю так сильно, как жить жизнью, свободной от соблазнов, ведущих к грехопадению.

— Что ж, здесь их у тебя будет не много, — улыбнулся аббат. — Но ты так молод, чтобы желать уйти от мирской жизни! — Встав с престола, он положил руку на плечо Криспа и подвел юношу к окну. — Посмотри: там, за небольшой полоской моря, находится Гринник — шум и суета большого города, красивые женщины, возбуждение Игр, песни и смех, богатая еда и отборные вина, поэзия, музыка, театр. Действительно ли ты готов отказаться от всего этого? Здесь, на острове, тебя ждут лишь уединение, работа и молитва.

— И единение с Богом, если я останусь безгрешен?

— И это, полагаю, тоже, по милости Божьей, — мягко признал аббат, тронутый искренностью юноши. — Очень хорошо. Будешь пока кандидатом. Не изменишь своего решения — в скором времени станешь послушником.

Испустив вздох облегчения и благодарности, Крисп рухнул на колени и принялся целовать аббату ноги.

Глава 27

Живут там люди, которые избегают света и называют себя монахами; из-за страха своего они избегают того, что есть добро; подобные убеждения есть бред сумасшедшего.

Глаза Валентиниана засветились восторгом, когда два раба внесли в залу и поставили перед ним на цоколь заказанную им лично у одного из римских зодчих модель. Вырезанная из дерева и покрытая штукатуркой для имитации мрамора, она представляла собой триумфальную арку, на рельефном фронтоне которой была изображена скачущая посреди спасающихся бегством бургундов и визиготов победоносная западная конница. На одну из панелей автор поместил и союзников римлян, гуннов, низких и неуклюжих. Что ж, самодовольно улыбнулся Валентиниан, с данным ему поручением зодчий справился просто великолепно: при виде арки ни у кого не возникло бы сомнения, что в представленном на ней сражении победили именно римляне, ведомые своим императором, управлявшим вожжами летящей впереди войска квадриги. Конечно же, армией во всех кампаниях в действительности командовал не он, а Аэций, но ведь именно для того и нужны полководцы! В конце концов, думая о завоевании Британии, люди вспоминают Клавдия, а не Авла Плавтия.