Приключение Питера Симпла - Фредерик Марриет
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я чуть не забыл рассказать о приключении, случившемся в день нашего отплытия и имевшем сильное влияние на мою последующую жизнь.
Я получил письмо от батюшки, носившее на себе отпечаток гнева и досады и уведомлявшее меня, что мой дядя, жена которого, как я уже говорил, имела двух дочерей и готовилась еще раз разрешиться от бремени, вдруг покинул свое жилище, отпустил всех слуг и отправился в Ирландию под чужим именем. Он не счел нужным объяснить причины такого непонятного поступка и даже скрыл свои намерения от дедушки и всех прочих членов семейства. Отсутствие его открылось совершенно случайно, и то неделю спустя. Батюшка всеми силами старался узнать его местопребывание; за ним следили до самого Корка, но в этом городе след потерялся. Полагали, однако, что он должен быть где-то там поблизости.
«Я не могу удержаться от подозрения, — писал батюшка в своем письме, — что брат мои, желая удержать за собой пэрство, решил выдать чужое дитя за свое собственное… Здоровье его жены очень плохо, и она нисколько не подает надежды на многочисленное потомство. Если ожидаемый теперь ребенок будет дочерью, то сына вряд ли она произведет на свет; вот почему я, не колеблясь, объявляю о своем убеждении в том, что мера эта принята с целью отнять у тебя возможность быть когда-либо призванным к заседанию в верхней палате Парламента».
Я показал это письмо О'Брайену, который, прочитав его два или три раза, сказал, что, по его мнению, мой отец прав в своих заключениях.
— Будь уверен, Питер, тут замышляют что-то недоброе.
— Но я не могу понять, О'Брайен, для чего дяде моему предпочитать чужое дитя собственному племяннику.
— А я так понимаю, Питер. Твой дядя, как ты знаешь, не может рассчитывать на долгую жизнь. Доктора говорят, что, благодаря его короткой шее, ему и на два года не стоит запасаться провиантом. Теперь — будь у него сын, дочерям его будет гораздо лучше: они могут составить выгодную партию. Да тут есть еще и другие причины, о которых я не хочу пока тебе говорить на том основании, что не в моем обычае намекав людям, что, мол, ваш дядя мошенник. Вот что я намерен сделать: я отправлюсь сейчас же в мою каюту и напишу к патеру Макграту письмо, в котором расскажу ему все дело и попрошу его отыскать твоего дядюшку и иметь за ним строгий надзор; пари держу на дюжину кларета, что не более как через неделю он разузнает все. Он подчинит себе его слуг-ирландцев; ты не знаешь, каким авторитетом пользуется в моем отечестве духовенство. Опиши, как можешь, приметы твоего дяди и его жены; укажи число членов его семейства и их возраст. Патеру Макграту нужно знать все подробности, и тогда-то уже, будь уверен, он справит все, что нужно.
Я исполнил, как умел, желание О'Брайена; он написал предлинное письмо патеру Макграту и отослал его на берег с верным человеком. Ответив на письмо батюшки, я перестал думать об этом предмете.
Наш запечатанный приказ был вскрыт, и оказалось, что мы действительно назначены в Вест-Индию. Мы пристали к Мадейре, чтобы запастись вином для корабельного экипажа, но так как мы оставались тут не более дня, то нам не позволялось выходить на берег. Лучше всего было бы вовсе не подходить к этому острову, потому что на другой день капитан, возвратись с обеда у консула, опасно заболел. Признаки болезни заставили хирурга опасаться, что он отравился, по всей вероятности, кушаньем, сваренным в худо луженной посуде. Все с нетерпением ожидали выздоровления капитана, но, напротив того, ему делалось все хуже и хуже; он таял и умирал, как говорится, по часам Наконец его положили в койку, с которой он уже не вставал. Это горестное событие, в сочетании с сознанием того, что мы вступаем в нездоровый климат, навевало грустное чувство на весь корабль, и хотя попутный ветер нес его быстро по широкому синему морю, хотя погода стояла теплая, солнце всходило во всем своем величии, все носило на себе печать красоты и веселья, однако ж состояние капитана убивало всякое расположение веселиться. На палубе все ходили на цыпочках и говорили шепотом; по утрам всякий с трепещущим сердцем ожидал рапорта хирурга; разговору только и было, что о зловредности климата, о желтой лихорадке, смерти и месте, где придется быть похороненным. Квартирмейстер Суииберн находился на одной вахте со мной, и так как он долгое время пробыл в Вест-Индии, то я осведомлялся у него обо всем, что хотел знать. Старик находил какое-то тайное удовольствие в том, чтобы стращать меня.
— Право, мистер Симпл, вы уж много задаете вопросов, — говаривал он, когда я, бывало, подойду к его посту. — Желал бы я, чтоб вы не спрашивали так много; это лишает вас спокойствия. А уж если вы хотите знать, так Желтый Джек, как называем мы желтую лихорадку, — право, воплощенный дьявол! Утром вы здоровы и с аппетитом съедаете свою порцию, а к ночи умираете, как сельдь. Сначала вы чувствуете маленькую головную боль, приходите к доктору, он пускает вам такое количество крови, как будто бы имеет дело со свиньей, потом наступает рвота, и все пропало: вы отправляетесь к морским ракам, которые обгладывают ваши кости так чисто и бело, как зуб морского слона. Одно только можно сказать в похвалу Желтому Джеку: вы умираете в прямом положении, как прилично джентльмену, а не скрючившись, как рыба, которую вытаскивают из-подо льда на реке Св. Лаврентия, не с задранными к носу коленками или пятками под мышкой, как бывает в других иностранных болезнях; нет, вы лежите прямо, совершенно прямо и свободно, как джентльмен. Все-таки Джек — порядочный злодей, это несомненно. На корабле «Эвридика» у нас был самый лучший экипаж, который когда-либо повиновался звуку свистка… Мы бросили якорь в Порт-Ройяле и тотчас же почувствовали, что веет несчастьем: тридцать восемь акул вошло за нами в гавань; они и день, и ночь резвились вокруг нашего корабля. Ночью во время вахты я обыкновенно наблюдал за ними и любовался, как они скользили по волнам, выставив плавники над водой и оставляя за собой светлые полосы. На вторую ночь я курил на корме и сказал стоявшему около меня солдату:
— Послушай, солдат, этим акулам делает смотр в настоящую минуту предводитель их, Желтый Джек.
Едва я произнес имя Желтого Джека, как акулы весело нырнули все до одной, как бы желая этим сказать: «Да, черт вас возьми! » Солдат так испугался, что упал бы через борт, если бы я не схватил его за ногу; он стоял на самом верху гакаборта. Однако ж мушкет его упал в воду, и акулы бросились на него со всех сторон, осветив море ярким огнем; у бедняги вычли из жалованья, что стоило ружье. Как бы то ни было, судьба его мушкета дала ему некоторое понятие о том, что случилось бы с ним, если б он упал; с тех пор он никогда не решался войти на гакаборт… — «Гей, бакборт! Смотри за своим рулем, Смит; это тебе не помешает слушать меня… » — Ну, так, мистер Симпл, Желтый Джек и не замедлил явиться. Сначала казначей был призван отдать отчет в своих мошенничествах. Мы не очень-то беспокоились, когда морские раки поедали его; он заставил многих бедных покойников жевать табак, надувая их жен, родственников, или гринвичский госпиталь, как случалось. За ним последовали двое мичманов, одних лет с вами, мистер Симпл; эти бедняги отправились со страшной поспешностью, потом шкипер и так далее, пока осталось не более шестидесяти человек на корабле. Последним умер капитан, и тут Желтый Джек почувствовал, что он достаточно наполнил свою пасть, и оставил в покое остальных. Лишь только умер капитан, акулы оставили корабль, и мы уж больше их не видели.