Вредность не порок - Лариса Ильина

Кусая, чтобы не зареветь, губы, я прислонилась спиной к забору, стала опускаться на корточки и неожиданно вскрикнула. Нащупав полыхнувшую вдруг болью левую лопатку, я сообразила, что ободралась о торчащую из досок железяку. Пошарив по забору, я нащупала железный штырь, поискала вокруг и даже перестала дышать, боясь спугнуть такое везение. Это была дверца. Вернее, не дверца и даже не калитка, а что-то вроде собачьего лаза. Кто мог использовать эту лазейку, пролезть в которую можно было лишь на четвереньках? Вряд ли собака. Решив не ломать голову, я живо потянула задвижку. Она легко поддалась, я перевела дыхание, встала на четвереньки и бодро сунулась вперед. Передняя моя половина уже оказалась на свободе, когда я наткнулась на что-то рукой. Раздалось звяканье, весьма похожее на звон разбитой банки, я испуганно подалась в сторону и вляпалась.., в яйца. Под ладонью захрустела раздавленная скорлупа, и я осторожно лизнула ладонь. Так и есть, сырые яйца. Я протянула вперед руку. Передо мной на земле белело какое-то смутное пятно. Все ясно, я кокнула банку со сметаной. Вот откуда их тащил тогда Бешеный!

Кто-то все это приносит и оставляет возле дверцы, а Бешеный, вероятно, оставляет деньги. То есть оставлял.

Значит, где-то здесь неподалеку есть жилье… Сдвинув в сторону плетеное лукошко, я пролезла дальше и встала.

Во все стороны от забора тянулся лес, а прямо под ногами виднелась едва заметная тропка.

Чертыхаясь и прихрамывая, я добралась до здоровенного дубового пня и в изнеможении села. Правая нога нестерпимо ныла, разувшись, я обнаружила, что стерла большой палец до крови. Неприметная тропка увела меня довольно далеко, хотя трудно, конечно, в ночном лесу точно определить расстояние. И теперь я растерянно осматривала внезапно представшее взгляду огромное засеянное поле и огибающую его дорогу, силясь разобраться, в какую сторону теперь идти. Я поднялась и пошла вправо по тропе, рассудив, что в любом случае земля круглая.

На востоке светлело, в лесу послышались бойкие голоса ранних птах, а я терпеливо хромала по пыльной дороге, радуясь тому, что наконец-то свободна. Вскоре поле закончилось, дорога пошла в горку, бодро одолев крутой подъем, я остановилась. Перед глазами возникла веселенькая картинка, здорово напоминающая обертку от пачки сливочного масла: встающее над лесом солнышко, домик и пестрые коровки, бездумно жующие нечто наполненное ароматом альпийских лугов.

Едва не пустив слезу от умиления, я направилась вниз, очень рассчитывая на то, что здесь не проживают родственники Бешеного по бабушкиной линии. Через пару минут я осторожно постучала в невысокую голубую калитку, решив удостовериться, что во дворе нет хвостатого охранника. А еще через минуту я от всей души радовалась своей предусмотрительности, потому что хоть и не сильно хвостатый, но охранник был и теперь многообещающе морщил нос по ту сторону забора.

— Чего ты скачешь, вахлак? — раздался из сарая недовольный голос, и на пороге появилась маленькая старушка в длинной ситцевой юбке. Увидев меня, она удивленно вытаращила глаза, но потом весьма мило улыбнулась. — Ах, вот он чего запрыгал! Здравствуйте! Иди отсюда, Мотька! А вы не бойтесь, проходите!

Я недоверчиво покосилась на мордастого ротвейлера с необычайно подходящей кличкой Мотя. Ротвейлер ответил мне тем же, однако, к большому моему облегчению, пожелание хозяйки выполнил безропотно. Оказавшись во дворе, я жалостливо сморщилась и доходчиво объяснила сочувствующе кивающей бабульке, что вчера вечером, собирая грибки да ягодки, заблудилась. Не дослушав до конца душещипательный рассказ, она повела меня в дом. По дороге мы представились друг другу, звали мою новую знакомую Еленой Петровной.

— Вы пока присядьте, я сейчас с коровами управлюсь — молоком вас напою.

Елена Петровна направилась к двери, я торопливо спросила:

— А далеко отсюда до Горелок?

— Да нет, — качнула головой старушка, — не очень…

Километров сорок…

Я крякнула. Не знаю, какими расстояниями привыкла оперировать она, для меня сорок километров — это много. Старушка вышла. Я присела к столу, с интересом оглядывая немудреную обстановку. Горница здорово напоминала дом бабки Степаниды, чистый и аккуратный, и на меня вдруг напала такая тоска, хоть вой. Только я набрала в грудь воздуха, чтобы горько вздохнуть, как возле дверей произошло движение, и на пороге показался кабаноподобный Мотя.

— Ик… — сказала я и, торопливо зажав рукой рот, добавила:

— Извините…

Мотя усмехнулся и сел. Какое-то время мы смотрели друг на друга, потом я стала застенчиво косить в сторону.

Мотин взгляд впечатлял, соревноваться, кто кого переглядит, расхотелось. Ротвейлер удобно устроился в дверях, чуть отставив в сторону правую заднюю лапу. С интересом разглядывая торчащий из стены гвоздь, я мимо-" ходом сообщила:

— Вообще-то, я собак очень люблю… И воровать ничего здесь не собираюсь…

Мотя снова хмыкнул: пой, мол, ласточка, а я пока здесь посижу.

— Может, ты и прав, — согласилась я, — столько сейчас всякого дерьма…

Так мы и сидели вместе с Мотей до самого прихода Елены Петровны, которая, завидев в доме широкую песью спину, грозно протянула:

— Сколько раз, — ротвейлер встал и попятился, — я тебе говорила… — Мотя улыбнулся мне на прощанье и скрылся в сенях, — чтобы ты не болтался по комнатам?

В горнице появилась хозяйка, осуждающе качая головой:

— Ну такая любопытная собака, беда! — Она поставила передо мной банку с молоком и стакан. — Сейчас хлебушка вам принесу… Устали? Может, хотите отдохнуть?

Я затрясла головой и, торопливо прожевав, спросила:

— Нет, спасибо, мне домой надо. Как мне отсюда до Горелок добраться?

Не успела Елена Петровна ответить, как со двора донеслось радостное собачье взвизгивание. В сенях послышались шаги, я подняла голову, и в горницу вдруг вошло.., солнышко…

— Ленечка! — обрадованно всплеснула руками старушка и шагнула навстречу высокому улыбающемуся парню. — Приехал уже! А я тебя, касатик, к обеду ждала!

Я зажмурилась и потрясла головой. Первый раз в своей жизни я увидела такие ослепительно золотые волосы и пронзительные синие глаза. Владелец всего этого богатства улыбнулся еще шире:

— Доброе утро!

Воображение немедленно нарисовало богатырский шлем, меч и щит. В следующее мгновение под молодцем заплясал белоснежный жеребец, звонко постукивая подковой по крашеной половице.

— Сколько раз… — вдруг сердито нахмурилась Елена Петровна, белоснежный конь пропал, чудесным образом перевоплотившись в счастливо закатившего глаза Мотю, с предынфарктной нежностью припавшего к ноге хозяина, — я тебе говорила…

«Да я все понял!..» — досадливо тряхнул ушами Мотя и с достоинством удалился во двор.

— Познакомьтесь, Настя, это мой внук! — гордо указала на молодого человека Елена Петровна. — Леонид.

Леонид, это Анастасия!

Представление произошло с соблюдением всех возможных правил приличия, мы с Леонидом одновременно затрясли головами и улыбнулись. С нежностью поглядывая на внучка, Елена Петровна необычайно взбодрилась, и через пятнадцать минут мы с Леонидом дружно уписывали за обе щеки шикарную яичницу. За разговором выяснилось, что внук работает трактористом в соседнем хозяйстве, но к осени намеревается выкупить трактор и окончательно перебраться к бабуленьке. Услышав из уст двухметрового златовласого богатыря слово «бабуленька», я расчувствовалась до того, что в тарелку со звоном капнули две скупые слезы умиления.

— Мне сейчас, конечно, одной тяжело стало. Дед-то, царствие ему небесное, в прошлом годе помер, а хозяйство осталось — глянь! — большое… Не управиться мне…

И с коровами, и с курями, и в огороде… Продавать ехать некому… А с Ленечкой мы живо управимся… — мечтательно вздохнула старушка, внучек ответил ей ласковым взглядом, а я чуть опять не зарыдала.

Воспользовавшись словоохотливостью Елены Петровны, я поинтересовалась, куда же она девает переизбыток куриного и коровьего производства.

— Дачникам продаю… У Горловки большой поселок нынче… В санатории девчонки работают, только у меня берут. Я на велосипед сяду, да мы с Мотей и съездим. Или вон, через лесок, на бывшую дачу Хохлова.., аспида, упокой господи его душу! Какую власть имел, и все ему, зверюге, мало было! Сколько крови у людей попил, ужас один! Да теперь, слава богу, дом парню молодому достался. Хороший парень, вежливый. Мы с Мотей ему тоже сметанки да яичек отвозим…

Я не стала уточнять, кто же такой был этот самый зверский Хохлов, о котором столь неодобрительно отозвалась хозяйка, приблизительно догадываясь, о чем шла речь. Однако Елена Петровна сама разговорилась о загадочном доме, подтвердив в итоге мою догадку. Удивительно, почему и у меня, когда первый раз взглянула на дом Бешеного, первая мысль была об КГБ. Наконец Елена Петровна выдохлась и умолкла, допила чай и вдруг развернулась к двери. Мы с Ленечкой с любопытством уставились за спину хозяйки. В трех метрах от стола, умильно сдвинув лапки, сидел улыбающийся Мотя.