Вредность не порок - Лариса Ильина

— Вы ж меня сами сюда привезли.

Он засмеялся:

— Ладно ваньку-то валять… Верно Гордей сказал: похоже, мозгов у тебя больше, чем у иного мужика…

Такая космически необъятная похвала из уст умнейшей половины человечества непременно вызвала бы у меня счастливую истерику, если бы я и сама кое о чем не догадывалась: я умнее не иного мужика, я умнее многих мужиков… А Седой, продолжая довольно смеяться и крутить головой, возьми да брякни:

— Что, душа моя, опять Ефим пасьянс раскладывает?

Озадачилась я безмерно:

— Что? Пасьянс? Зачем?

Седой пожал плечами и развел ладони в стороны:

— Скучно ему… Развлекается, наверно…

Пока я ломала голову над его словами, он продолжил:

— А чего ты там про Мутного говорила? Ну на конюшне? Кончил Фима Мутного, да? А про Белого откуда знаешь?

Я застенчиво улыбнулась:

— Так… Просто услышала…

— Ага… Просто услышала. И чего услышала?

— Да ничего… — Тут Седой сдвинул брови, я торопливо объяснила:

— Гордей у Белого. И все.

— И все, — снова как попугай повторил Седой и посмотрел на потолок. — И все… Гордей, значит, у Белого…

Так… Ефим где?

— Не знаю… Честно. Он уехал.

— Когда вернется?

— Не знаю, мне ничего не говорили… — — Чего ж тебя с собой не взял? — Седой покряхтел и потянулся к чашке:

— Плесни-ка чайку…

Пока я возилась с заваркой, мой собеседник задумался, машинально постукивая ногой по скрипящей половице, чем здорово меня раздражал. Скрипел Седой довольно долго, потому что чайник на плите никак не хотел закипать, как я его ни гипнотизировала. Наконец раздалось долгожданное бульканье, и я сняла чайник с плиты.

— И Гордей здесь, — словно разговаривая сам с собой, прошептал Седой, — и этот гад здесь… Что ж он здесь крутится, почему не уезжает?

— Седой окинул меня отсутствующим взглядом, а чайник в моих руках вдруг задрожал, и я едва не налила кипятка Седому на колени. «Почему же он тут крутится и не уезжает… — мысленно повторила я, в смятении пытаясь уловить ускользающую мысль. — Бешеный тогда сказал: мы ему еще нужны… Зачем?» Я шумно выдохнула и потрясла головой. Может, я чего-то и не понимаю, но очень похоже, что мы с Седым ломаем здесь головы об одних и тех же вещах. Поэтому я кротко вздохнула и словно бухнулась в ледяную воду:

— Наверное, ищет, кто доллары подменил…

Если бы я все-таки налила Седому кипятка в штаны, он бы взвился над лавкой чуток ниже. А так я едва успела отодвинуть в сторону немудреную посуду, как тот громыхнул пудовым кулаком о стол:

— Какие доллары?! Кто подменил?! Кого ищет?!

Знай я какие, кто и кого, немедленно бы призналась, потому что второй раз лицезреть такое выражение лица, какое сейчас было у Седого, я не желала. Подскочив с перепугу вверх, я стиснула руки, но позабыла, что держу горячий чайник, и обожгла пальцы. Взревев не хуже своего собеседника, шваркнула чайник на стол, после чего мы с Седым уставились друг на друга с взаимным интересом. Это маленькое происшествие несколько разрядило обстановку, лицо Седого понемногу стало приобретать естественный цвет, а глаза — нормальный размер.

Вот он ткнул указательным пальцем куда-то в стол и сказал:

— Еще раз.., о чем ты говорила?..

Опустив глазки к полу, я пожала плечиками:

— Надо же Ефиму найти того, кто подменил деньги…

Он за них отвечал…

— Еще раз, — повторил Седой довольно странным голосом и рукой показал, чтобы я села. — Внятно.

— Вообще-то это ваши дела, и никаких подробностей я не знаю… Просто Ефим рассказал мне, что после сделки, ради которой тут все собрались, кто-то подменил «дипломат» с баксами на фальшивые. И это значит, что и у вас, и у них есть.., ну как это.., предатели, что ли…

Должна признать, что выглядел сейчас Седой прямо-таки ошалелым, правда, длилось это всего пару секунд, но от моих глаз не ускользнуло.

— Что значит «после сделки»? — тихо спросил Седой, а голос его чуть заметно дрогнул. — После какой сделки?

За какие деньги он отвечал?

Теперь настала моя очередь удивляться. Потому что все вопросы я с таким же успехом могла адресовать ему самому.

— Семен, — позвала я, сама поражаясь своей храбрости, — кто такой Белый?

— Уважаемый в городе человек. Две фабрики имеет, рыбозавод тоже его… Его попросили, он людей дал, помог.., а твой сучонок.., меня подставил. Под самые гланды, детка. И если я не последний дурак, то с твоей подачи…

— С моей? — Я чуть слюной не захлебнулась, однако, о чем он, хорошо поняла. — Вы что, серьезно?

— А то… Ты же меня с Черепом увидела… Значит, Ефиму рассказала. И все как по писаному пошло: связной исчезает, тачку грохают, а я крайний…

«Что за манера, — подумала я с досадой, — выражать свои мысли столь убогим способом? Вот что он сейчас сказал? Печенкой чую, сказал что-то важное, но как это на русский перевести?» Я уставилась задумчивым взглядом на окошко, всеми силами стараясь не выказывать сильной заинтересованности. Самое замечательное было в том, что сейчас рушились абсолютно все мои представления о происходящем. Если верить Седому, то сделки, после которой и начались все проблемы, не было вовсе. Тогда никто не мог поменять «дипломаты». И никто не мог потребовать вернуть изумруды…

— Скажите, пожалуйста… — вкрадчиво протянула я, заметив, что Седой не столько злится, сколько усиленно скрипит мозгами. — А почему не было сделки?

— Почему? — Он зло рассмеялся. — Да потому что покупателей встретили на узенькой лесной тропке и разнесли их машинку к едреной бабушке в кровавые клочья!

Ясно, деточка?

— Ясно, дяденька… — Я поскребла в затылке и опомнилась. Сейчас подумает, что я над ним издеваюсь! Ой! То есть извините… А-а.., все подумали, что это вы сделали?

— А все подумали, что на машинку я навел… Спрашивай еще, любознательная моя…

Я и сама понимала, что меня уже несет, но остановиться не могла.

— А-а… Белый — это не покупатель?

— Нет.

— А-а…

— Уважаемый человек. Договаривается с продавцом, договаривается с покупателем. Встречу устраивает на своей территории. Обговаривает все мелочи. И его человек в определенное время сообщает сторонам все условия. Продавец и покупатель встречаются только в момент сделки. Проблем нет, все довольны, каждый получает то, что хочет.

Рассказывал Седой замечательно, подробно и понятно, я слушала в оба уха, всячески стараясь отогнать назойливую, словно весенняя муха, мысль: а чего это вдруг он так откровенничает? Изведясь в конце концов этим вопросом и видя, что искренность собеседника иссякает, проникновенно спросила:

— А зачем вы меня сюда привезли? Я-то Вам зачем?

Ласково кивнув головой, Седой пояснил:

— Если б ты спросила Ефима, знаешь, что бы он сказал? «В пасьянсе каждой карте свое место. И свое время…» И коли ты до сих пор живая, значит, нужна…

Я отпрянула и неожиданно громко икнула. Седой глянул удивленно и раздраженно бросил:

— Ты мне сегодня чаю нальешь или нет?

— Пожалуйста, пожалуйста, — зачастила я, бестолково гоняя посуду по столу, — вот чай, вот сахар…

Ближе к вечеру в мою комнату снова заглянул Мамонт.

— Эй, — позвал он негромко, — не спишь?

Я оторвала голову от подушки и глянула на радостную физиономию. Какой тут сон! Битых три часа, а то и больше, я ворочалась с боку на бок, вздыхала и маялась.

— Нет, — отозвалась я, — тебе чего?

— Ребята жрать хотят…

Вот прорва! Нет, это просто беспредел какой-то!

В туалет выпускают по расписанию, из комнаты выходить не дают, а готовить им бегай по первому зову! Рожи наели — в дверь не пролезают…

— Нет, — буркнула я, демонстративно отворачиваясь к стене, — не пойду.

— Да ну? — обрадовался Мамонт и просочился в комнату — А у меня самые широкие полномочия!

— Умное слово выучил?

— Ага! И тебя могу научить. Если много говорить будешь…

— Спасибо, не надо. — Решив не дожидаться, пока он стащит меня за ноги, я встала с кровати самостоятельно.

Спускаясь вниз по лестнице, отметила, что свет горит только в коридоре, гостиная, веранда и кухня тонули во мраке. Перешагнув порог кухни, я остановилась. Но вот глаза привыкли к темноте, и я увидела Семена, сидящего в углу возле окна.

— На ночь есть вредно, — с достоинством сообщила я, шаря рукой в поисках выключателя, — поэтому я с удовольствием приготовлю вам макароны с тушенкой.

Мой нахальный монолог остался без ответа, я не обиделась и принялась молча громыхать посудой. Приготовление кулинарного шедевра, предложенного мной, много времени не заняло, вскоре я водрузила на середину стола обшарпанную кастрюльку, объявив:

— Готово!

Соответствующей реакции не последовало; решив не впадать в панику раньше времени, я аккуратно расставила тарелки и разложила вилки. Ножи, памятуя о склонностях гостевого состава, вытаскивать поостереглась.

Потоптавшись еще немного возле плиты, я присела к столу, делать уже было нечего, а спросить, можно ли вернуться в спальню, честно сказать, побоялась. В доме буквально звенела напряженная до предела тишина, глянув в темное слепое окно, я поежилась. В этом окошке я не то что как на ладони, я как бабочка из коллекции, намертво пришпиленная булавкой.