Вредность не порок - Лариса Ильина

Лариса ИЛЬИНА

ВРЕДНОСТЬ НЕ ПОРОК

* * *

— Стасенька, Стася! — Голос громыхнул где-то за садом, я поморщилась и снова уставилась на экран.

— Настенька!

Я молчала, словно гробовая доска, и старалась уменьшиться в размерах, надеясь, что так меня дольше не найдут.

— Настя, ты где?

«В Караганде!» — злобно подумала я. Ну что за народ!

Ни минуты покоя! Фильм мой любимый идет, «Свой среди чужих…», нет, с утра пораньше надо орать.

— Настька, куда ты подевалась?

Вопли раздавались уже под самым окошком. Плюнув, я поднялась с кресла, высунулась в окно и гаркнула:

— Ну?!

Внизу стояла Надька. Услышав меня, она испуганно вскинулась, задрала вверх голову и со вздохом плюхнулась на стоявшую под окном лавку. Я молча взирала на нее, а она, обмахиваясь зеленой веточкой, симулировала сильный испуг.

— Напугала-то, боже мой! — Она затрясла головой. — Чего орешь?

— Это ты орешь, словно тебя режут. Чего тебе?

— Чего, чего! — Надька всплеснула руками. — Ты так заорала, что я и забыла, зачем ты нужна!

— Кино идет… — заныла я, решив уладить проблемы по-хорошему. Препираться с Надькой — все равно что пытаться договориться с сосновой смолой. — Не хочешь посмотреть?

— Что за кино? — купилась подруга.

— «Свой среди чужих, чужой среди своих», — торопливо сообщила я, услышав за спиной, что сегодня ночью в камере Ванюкина уже убили.

— Ой, это там.., этот, как его…

— Михалков!

— Нет, ну этот… Красавец такой… Кайдановский, вот!

Ой, как я его люблю!

— Не упускай последнего шанса, иди…

— Иду…

Она оторвалась наконец от лавки и потащилась к крыльцу. Воспользовавшись передышкой, я плюхнулась в кресло. Дверь в комнату распахнулась до предела, в проеме возникла радостная подружка.

— Ох, все-таки здорово здесь у тебя! — Она в очередной раз любовно оглядела мои хоромы.

— Да-а! — протянула я, не отрываясь от экрана. — Садись!

— Здорово! А бабка где? — Не обращая на меня внимания, Надька расхаживала по комнате.

— В город поехала.

— Сколько смотрю, столько удивляюсь: и зачем ты сюда столько денег вгрохала? Живешь здесь только в каникулы, да и то, выпустишь свой класс, ведь уедешь?

Уедешь же, скажи, Стаська? Что тебе после Москвы в нашей дыре делать? Нет, ну ей-богу, не видела я другой такой бабы! Оторвись ты от ящика-то!

Конечно, другой такой Надька видеть не могла. Мое мировоззрение иной раз так сильно расходится с привычными, общепринятыми стандартами, что окружающие недоуменно качают головой и разводят руками. Потому как я — белая ворона. Явление в природе очень редкое. Но здесь, в небольшом провинциальном городе, куда сама судьба направила меня по распределению, я никого об этом не информировала, поэтому просто сказала:

— Надежда! Ты ведь Кайдановского любишь? Да?

— Ну?

— Тогда сядь и уймись. Вот он, смотри, идет, красавец, чего тебе еще надо? Полчаса всего осталось, будь человеком, дай досмотреть!

Надька обиженно повздыхала и уселась в кресло лицезреть любимого актера. Но вскоре я убедилась, что о своей страстной любви Надька явно соврала, потому что через три минуты начала вертеть головой и вдруг радостно крякнула:

— А что у тебя там валяется?

В этом вся Надька. Энергия в ней просто плещет через край. Несомненно, она нашла свое призвание в жизни, став учителем физкультуры старших классов. Раньше, конечно, она мечтала совсем о другом. Занимаясь плаванием, она получила КМС, но на одной из тренировок поскользнулась на мокром кафеле, заработав сложный перелом плеча. Но унынию предаваться не стала, а просто пришла в школу. И в отличие от всех известных мне учителей физкультуры она не просто отдает указания своим подопечным, но и сама носится впереди них, словно антилопа.

— Что это, а? — Не дождавшись ответа, Надька, распрямившись, как пружина, вскочила и сунулась под стоящую рядом с окном этажерку с книгами.

Я раздраженно глянула на подругу и подумала: «Ну куда эта козья радость опять полезла?»

— На! — С видом человека, не требующего благодарности за труды, она протянула сложенный вчетверо лист белой бумаги.

— Молодец! Спасибо! — Я уже разозлилась и рявкнула:

— Сядь, или, ей-богу, выгоню!

Подруга поджала губы и села. Я, не глядя, скомкала лист и бросила в корзину для бумаг.

Следующие двадцать минут дались Надьке нелегко, но она выдержала испытание с честью, при этом почти даже не шевелясь. Оценив такое самопожертвование, с первыми же финальными титрами я повернулась к грустной подружке.

— Надюха! — Я ласково глянула и улыбнулась, испытывая теперь некоторое чувство вины. — Что тебе надо?

Она надула губы, чтобы показать, как безвинно страдала, но через пять секунд не вытерпела и ответила:

— На улицу 50-летия Октября…ну ту, что за Иркиным домом… Понаехало вчера вечером наро-оду! Пропасть.

Машин десять, а то и больше. Все иномарки.., джипы.

Огромные! Один с наш сарай, ей-богу! Чистый Голливуд! — Она перевела дыхание. — И все мужики, мужики.

Здоровы-ые!

Надька умолкла и уставилась на меня, видимо, ожидая, какую реакцию вызовет подобное сообщение. Не понимая, чего именно она от меня ждет, я ответила:

— А! Здорово!.. И что?

— Ничего. — Я собралась взорваться, но Надька торопливо добавила:

— Я только хотела уточнить: две семерки — это ваши, московские?

— Какие семерки? — не поняла я.

— Ну автомобильные. На номерах.

— Ах, это! — протянула я, обрадовавшись, что отделаюсь так легко. — Это наши, московские.

— Ясно. Значит, из Москвы прикатили! Далековато в гости ездят. Да бог с ними. Пойдем, может, искупнемся?

Чего в жару в доме торчать? — Но я ясно видела, что Надька не выбросила из головы свои вопросы, а крепко задумалась.

— Пойдем. Только быстро. Мне к трем в город надо, Евдокия Ивановна просила в школу заглянуть. А у Леши Борисенко папа как раз едет, обещал подбросить.

— А что там? — удивилась Надька. — Я ничего не знаю.

— Да это только по моим. По младшим…

— Вот неймется вам! — всплеснула руками Надька. — Лето только началось! Евдокия на школе завернулась, и ты, смотри, с ней чокнешься. Охота с дачи таскаться?

Еще сто раз успели бы.

— Да чего тут таскаться-то, Надь? На автобусе двадцать минут…

— Не двадцать, а полчаса!

— ..А на машине вообще пятнадцать! И Евдокия Ивановна попросила, ты же понимаешь, мне ей неудобно отказать. Она женщина пожилая, во-первых, во-вторых, сама знаешь, золотой человек, никому никогда не откажет. Так что я лучше съезжу, зато потом буду свободна.

— И то правда, — согласилась Надька.

Завуча младших классов Евдокию Ивановну в школе любили все и за доброе сердце прощали порой некоторую приставучесть. Надька вскочила на ноги.

— Давай переодевайся, а я Ирку позову. Она сказала, если ты пойдешь, и она пойдет.

— Давай! — кивнула я.

Хотя вообще-то не стоило соглашаться. Но кто ж наперед знает?

Деревня Горелки, расположенная в двадцати минутах езды от старинного промышленного города российской глубинки, где я уже два года исправно трудилась учителем начальной школы, была своеобразным дачным поселком.

Начавшая активно хиреть вместе с началом перестройки деревня зачахла бы окончательно, не появись у русских, еврейских, татарских и прочих «новых» мода на дома в ближайшем пригороде. А поскольку у живущих в этом городе людей, имеющих деньги, ближайшим пригородом оказались Горелки, то участь деревни была решена. Немногочисленные уже старички и старушки, с горем пополам доживающие здесь свой век, были невероятно удивлены, когда в одну из весен на деревню словно свалилась с неба армада строителей, техники и прочих признаков цивилизации. Двух— и трехэтажные коттеджи росли, словно грибы после дождя. В Горелках появился газ, вполне сносный водопровод, улицы выровняли гравием, похоронив вековую непросыхающую жижу. Вновь стал функционировать местный магазин, появилось несколько торговых палаток и даже такое совершенно невиданное заведение, как бар «У Лизы». Таким образом, увлечение нуворишей принесло еще одну большую пользу: благополучно забывшие стариков родственнички взяли за правило приезжать сюда на отдых, не имеющие родственников снимали на лето дачи, деревня стала людной и обжитой.

Бывать в Горелках стало модно.

Честно могу признаться, что не приезжать сюда работать у меня было множество возможностей. Но моя беловоронья натура и тут дала себя знать, молча и с удовольствием приняв распределение. Во-первых, по моим понятиям, это должно было закалить мой характер. Во-вторых, знакомство с жизнью жителей глубинки существенно расширило бы мой кругозор. В-третьих, это то, что называют жизненной школой.

О решении своем я не пожалела ни разу. Явившись в первый раз в местное управление по образованию, я наткнулась на секретаршу и объяснила ей суть моего появления. Минут десять после этого я чувствовала себя марсианкой, непонятным образом очутившейся на незнакомой планете. Потому что секретарша, выпучив глаза, разглядывала меня, словно чудо природы, задавала глупейшие вопросы, повторяла их по пятому разу и заикалась. Потом она пришла в себя и нажала кнопку селектора: