De Personae / О Личностях. Том I - Андрей Ильич Фурсов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Впрочем, брак Франсуа с Анной д’Эсте (1531-1607) в 1548 г. был блестящим. Жена получила приданого в 150 тыс. ливров (с. 61). По женской линии она была внучкой короля Людовика XII (правил в 1498-1515). Этот брак ввёл Гиза в сеть французских союзов в Италии. Центром сети был двор отца Анны Эрколя II д’Эсте[301] в Ферраре. Будучи одним из самых пышных дворов Европы, он оказывал глубокое влияние на французские вкусы. Воспитание Анны было для итальянской принцессы необычным. Её мать Рене Французская активно поддерживала протестантское дело, что в конце концов заставило её вернуться на родину. Анна была хорошо образованна, прилично знала латынь и немного — греческий. Как её младшие братья и сёстры, воспитана она была протестанткой, но Гизов, похоже, это не пугало. Напротив, учитывая свои политические интересы в Шотландии, Англии и империи, они могли считать это плюсом. Что необычно для женщины, в библиотеке Анны было больше книг по истории, чем по религии, и за Геродотом, Макиавелли и Фруассаром[302] она чувствовала себя комфортнее, чем за часословами. Выйдя замуж, Анна установила хорошие отношения с Дианой де Пуатье, Екатериной де Медичи и многими итальянцами в окружении королевы. Брак был счастливым: в 1549 г. родился первенец Генрих, а впоследствии ещё пятеро детей.
Характер кардинала Лотарингского Карла был сложнее. Он был высокообразован, его память и красноречие вошли в поговорку. Когда в 1550 г. умер его дядя Жан, Карл унаследовал созданную им церковную империю. Она включала некоторые из наиболее богатых и престижных монастырей Европы, такие как Клюни и Мармутье. Кардинал хорошо говорил по–гречески (на языке, который в Сорбонне подозревали в связи с ересью), на латыни, по–испански и по–итальянски. Опираясь на сеть платных информаторов, он был хорошо осведомлён об иностранных делах. Правая рука Кальвина Теодор Беза[303], как говорили, заметил: если бы у него «было столько элегантности, сколько у кардинала Лотарингского, он надеялся бы обратить половину населения Франции» (с. 63). В отличие от большинства коллег–прелатов, Карл регулярно и с удовольствием проповедовал. Вместе с тем он оставался для современников загадкой. В сравнении с братом кардинал терял: если солдат по своей природе должен быть открытым, качества дипломата, придворного и финансиста — совсем иные. В непоследовательности и двусмысленности Карла современники усматривали лицемерие, и основания на то есть. С одной стороны, кардинал был суров, по пятницам и субботам постился, порой носил власяницу, презирал охоту. С другой стороны, было в нём что–то и от эпикурейца. Так, в начале 1550‑х годов он заказал для своего дома 120 изысканных изделий, включая люстры и столовую посуду (с. 64).
С властью пришло высокомерие. К своему высокому положению чувствительно относились все князья церкви, но у Карла осознание своего статуса было столь острым, что отталкивало от него даже равных по сану. Это тщеславие проявлялось в мстительности по отношению к тем, кто осмеливался бросать кардиналу вызов или, по его мнению, предал его. Кардинал не только делил с матерью бремя управления семейными финансами, но и оберегал интересы своей сестры Марии во Франции. Кроме того, он занимался вопросами образования младших братьев, племянниц и племянников.
Несмотря на различия в характере, Франсуа и Карл испытывали чувство долга перед королём и сознавали совместную миссию в продвижении интересов семьи. В 1550‑е гг. у семейной и королевской политики был общий враг — Габсбурги. Однако чувство долга не означало, что у Гизов не было трений с короной или другими семьями. Так, в ходе визита короля в Савойю в 1548 г. Франсуа взял верх над новым главой дома Бурбонов Антуаном[304], добившись права идти рядом с ним, непосредственно за королём.
В 1552 г. холодная война Генриха II с Карлом V переросла в горячую. Гуманисты в Германии и Франции надеялись на возрождение идеалов Священной Римской империи, в которой французский король выступил бы примирителем принцев и защитником немецких свобод. Коннетабль Монморанси продолжал успешную политику скрытых операций против империи. За договором с Англией последовало возобновление дружбы с Османской империей. Также французы отказались принять участие в Тридентском соборе, так как папа Юлий III[305] был настроен проимперски. Генрих II увидел в этом угрозу самостоятельности галликанской церкви и пригрозил созвать национальный собор и даже назначить кардинала де Бурбона[306] патриархом Франции. Он велел прекратить выплачивать папские доходы и отправил армию поддержать герцога Пармского в его споре с папой. Юлий III был вынужден капитулировать: закрыл Тридентский собор и отозвал войска из Пармы.
Новый фронт открывался в Германии. У Карла V вновь затеплилась надежда объединить католиков и протестантов империи и проводить традиционную бургундскую политику контроля над Лотарингией. Валуа же рассчитывали выдвинуть претензии на имперскую корону. К тому же Генриху II импонировала идея франко–немецкой империи на древних меровингских землях Австразии[307]; во французской пропаганде его выставляли новым Карлом Великим. При дворе были две семьи, земли которых в империи захватил Карл V и которые подпитывали мечты Генриха о владениях между Мозелем и Рейном, — де ла Марки и Гизы. Когда имперские войска заняли важную крепость на западном берегу Мозеля, угроза оккупации герцогства Лотарингии стала реальной. Французы ответили подготовкой к захвату имперского свободного города Меца, который был стратегическим ключом к региону.
Кампания 1552 г. стала одной из самых успешных в военной истории Франции, а Гизы сыграли в ней важную роль. Франция собрала 70-тысячную армию — наиболее хорошо подготовленную французскую армию XVI в.; таких армий у страны не будет вплоть до эпохи Ришелье[308] (с. 70). Чтобы помочь оплатить эту армию, Гизы и другие магнаты расплавили своё столовое серебро. Кампания была молниеносной, и уже в апреле Монморанси вступил в Мец, а
