Искусство рисовать с натуры - Мария Барышева

— Боже мой! — сказала Наташа и вскочила, а вскочив, тут же схватилась за спину, которая немедленно отреагировала на резкое движение острой болью. — Елки-палки!

Впрочем, что в этом невероятного? Чудовищное совпадение — не более того. Но это правильно, все совпадает, это действительно так. Конечно, теперь понятно, почему Лактионов так обрадовался и помчался на встречу с ней, почему Надя хочет все проверить, прежде чем рассказать, а она наверняка знает. И знала все это время.

Но при чем здесь дорога?

А ведь это Надя тоже знает.

Интересно, знают ли об этом мать и дед? Вряд ли.

Наташа взглянула на часы, потом решительно вышла из павильона, заперла дверь и направилась к телефонным автоматам. На улице уже темнело, но прохожих было много, и Наташа, придерживая загипсованную руку, которая и без того была подвязана тонким шарфом, лавировала среди идущих людей, словно корабль среди рифов, стараясь никого не задеть. Добравшись до телефонной будки, она нырнула внутрь и около минуты стояла, прижавшись лбом к холодному железу телефона и пытаясь отдышаться. Сердце колотилось как бешеное, и его стук отдавался в ушах грохотом — ей казалось, что этот грохот слышат все вокруг и все на нее оглядываются. Как хорошо, что уже стемнело, и никто не сможет ее разглядеть.

Ей следовало показать картины Лактионову сразу, как он об этом попросил. Возможно, тогда бы он остался жив. Ведь именно об этом он хотел ей рассказать.

Именно поэтому он умер.

Поэтому его убили.

Дорога… Тогда должна быть какая-то связь между дорогой и Неволиным, а, соответственно, между дорогой и Наташей. Дороге не нравится Наташа.

Или она боится ее?

…уже давно я намного сильнее, но ты можешь все испортить, все испортить…

Что испортить? Как?

Узор сплелся, но множество нитей осталось лежать в беспорядке, и она не знала, что с ними делать. Яркая, ясная логическая полянка закончилась, и Наташа снова оказалась в хаотической чаще вопросов и обрывков сведений. Дорога. Бред. Кусок асфальта не чувствует. Кусок асфальта не может бояться. Не может убивать. И ненавидеть тоже не может.

Падающий столб, искрящие обрывки проводов… Пятно крови… Грузовик под ярким солнцем и грузовик во тьме с потушеными фарами… Виктория Семеновна… тяжелый взгляд, упершийся в затылок…

Кто управлял «омегой»?

От короткого замыкания чето мнится мне, не бывает такого…

Он к тому времени давно умер!

… все началось, когда на дорогу вышла ты…

— Девушка, вы звоните или что?!

Вздрогнув, она ответила, не повернув головы:

— Да, звоню, звоню!

— Правда?! А мне показалось, что вы там уж спать пристроились.

Не ответив, Наташа облизнула губы, достала кошелек, открыла его, прижав к груди, достала две монеты, опустила их в щель телефона и начала негнущимся указательным пальцем набирать номер.

Раздались короткие гудки. Наташа нажала на рычаг и набрала номер снова. На этот раз трубка отозвалась длинными гудками. Около двух минут Наташа вслушивалась в тягучие равнодушные звуки, потом набрала номер Надиной работы. Там ответили сразу:

— Ну, чего теперь?!

Наташа крепче сжала трубку.

— Здравствуйте, извините, а Щербакова уже ушла?

— Щербакова… — задумчиво протянул голос, — а-а, Надька что ли?! Так давно уже.

— Извините пожалуйста, если она вдруг появится, передайте, чтоб позвонила Наташе, Чистовой Наташе.

— Наташа? — голос оживился, и в нем появилась нотка узнавания. — Это Сергеич.

— Привет, Сергеич! Так ты передашь?

— Ну. Ежели буду в состоянии, — сообщил Сергеич и отключился.

— Черт, Надька, где же тебя носит?!! — пробормотала Наташа и вышла из будки.

До закрытия оставалось полчаса. Кое-как она промаялась двадцать минут, обслуживая покупателей с плохо скрываемым раздражением, но в двадцать один пятьдесят все-таки не выдержала (катитесь-ка вы, Виктор Николаевич и Таня в обнимку с Колюней!) и закрыла павильон, выставив двух недовольных клиентов.

На улице уже совсем стемнело. Еле-еле шла Наташа среди ярко освещенных пятиэтажек — даже пол-рабочего дня было серьезным испытанием: снова разболелась спина, руку тянуло в гипсовых оковах, а по вискам словно кто-то весело барабанил пальцами в железных перчатках. Несколько раз она останавливалась отдохнуть, но лучше от этого не становилось. Ей казалось, что она никогда не доберется до своей квартиры.

Но вот, слава богу, и дом показался!

Сбоку раздался пронзительный визг тормозов, и Наташа лениво повернула голову. С ярко освещенного полотна трассы на сквозную дорогу выскочила, тревожно сияя огнями, машина «скорой помощи», ее занесло, мотнуло туда-сюда, и она исчезла за противоположным домом. Несколькими секундами позже снова донесся визг тормозов — «скорая» остановилась где-то недалеко от дома, на дороге.

Но на дорогу не выходят подъезды окружающих ее домов.

У Наташи тревожно сжалось сердце, и она пошла быстрее. Пересекла двор и резко остановилась, словно с размаху налетела на невидимую стену.

Фонари вдоль дороги так и не горели, но сейчас это было и ни к чему. Все пространство под платанами было залито ярким светом фар стоявших на дороге нескольких машин, в том числе и милицейской, тут же застыла и «скорая», продолжая рычать двигателем. Вдоль обочины толпились люди, возбужденно переговариваясь.

Одну из машин, развернутую под острым углом к обочине, Наташа узнала сразу — это была Пашкина «копейка» с распахнутыми передними дверцами.

Наташа побежала.

Она не стала выискивать свободное от людей местечко, а врезалась в толпу с размаху, больно стукнувшись о чью-то спину. Раздался возмущенный окрик, перед ее глазами на мгновение мелькнула дорога, косо стоящая посередине старая белая «тойота» с густой паутиной трещин на лобовом стекле и темными брызгами на капоте, мелькнули люди в белом, склонившиеся над чем-то, лежащим на асфальте. Потом она услышала голос, показавшийся ей смутно знакомым. Голос крикнул: «Не пускайте ее!», Наташу толкнули назад, кто-то схватил ее за здоровую руку, дернул, она повернулась и увидела мужа.

— Н-не… туда… — выдавил он из себя и отступил назад в тень, потянув ее за собой. Наташа автоматически шагнула следом, не сводя с него остановившегося взгляда.

Даже полумрак не мог спрятать мертвенно-бледного лица Паши и переполненных ужасом глаз. Его нижняя челюсть, прыгала, точно он беззвучно давился, а на лбу набухала громадная шишка. Рука, которой он держал Наташу, дрожала, и пальцы все сильнее и сильнее сдавливали ее запястье. Паша походил на перепуганное до смерти привидение, и его вид был настолько ошеломляюще страшен, что Наташа отшатнулась, но его пальцы сжались еще крепче и не пустили ее.