Красная линия - Вера Александровна Колочкова

смог. Да ты мне каждую ночь снилась, будто все время укоряла в чем… Зачем, мол, уехал-то? Не надо было…

— Да, не надо было… — повторила она за ним тихо, с грустью кивнув. — Не надо было тебе уезжать… Я ведь тогда разводилась, в таком отчаянии пребывала, даже вспомнить теперь страшно.

Она замолчала, опустив голову, крутила в пальцах тонкую ножку бокала. Он попросил тихо:

— Расскажи?.. Тогда что-то случилось, да?

— Да, именно так. Случилось. Как в анекдоте. Жена неожиданно вернулась из командировки… Хотела мужа своим появлением обрадовать, а застала его в постели с другой. Причем эта другая — ближайшая подруга. Как тебе такая история?

— Ужасная история, что тут скажешь. Значит, если б ты не уехала тогда… Не сбежала от меня… Ничего бы про мужа и не узнала? Жила бы с ним счастливо дальше?

— Наверное… Я как-то не думала об этом. То есть не думала, почему сложилось все именно так. Да, если б я осталась тогда, пришла к тебе в кафе… Я сбежала, потому что испугалась, не хотела мужу изменить. А наоборот все получилось. Я не хотела изменять, а он…

— Да, понимаю, как тебе обидно было. Ты ведь любила его, да?

— Да. Очень любила. Хотела быть верной женой. Разводиться, когда любишь, это ведь трудно, это настоящая катастрофа. К тому же у нас дочь… Нельзя же взять и разлюбить так просто, по щелчку пальцев. Мне очень трудно было, поверь… Я даже в другой район переехала, чтобы легче было забыть…

— Потом жалела, что не простила?

— Да. Жалела. Надо было простить. К тому же я была наказана за это непрощение, очень жестоко наказана.

— Ты? Наказана? Кем? Не понимаю…

— Ну, если в двух словах… Я побывала в роли той самой моей подруги, которая в ту ночь была с моим мужем. На меня такое же наваждение свалилось, я возжелала чужого мужа. Да уж, по-другому и не скажешь — именно возжелала… Такое состояние мерзопакостное, я тебе скажу! Когда собой не управляешь, когда мысли не контролируешь… Ну, что это было, если не наказание, скажи?

— И что? Чем это все закончилось?

— Да та же ситуация произошла, можно сказать, один в один… Теперь в той семье тоже развод неминуем. И я в этом виновата, только я. С этим и живу все последние дни. Дерьмом последним себя чувствую. Не знаю, что бы со мной дальше было, если б ты вдруг не появился…

— Знаешь, я вдруг почувствовал, что мне надо к тебе срочно лететь. Все бросил и рванул в аэропорт, еще сам не понимая, что делаю. Дочка у меня гостила, я ее к маме отвез. Обещал, что скоро вернусь… Теперь тебе придется вместе со мной в Сочи лететь, даже не думай сопротивляться. Мы завтра же улетаем. Я дочери обещал очень скоро вернуться.

— Даже так?

— Да, так. А как ты хотела? Нет, теперь я тебя никуда не отпущу. Хватит, один раз уже отпустил… А где твоя дочка, кстати? Она домой придет?

— Нет, не придет… Она ведь догадалась о том, что я сотворила. Так уж получилось, я не хотела, но она сама обо всем догадалась… И сказала, что пока поживет у отца. Я даже не посмела остановить ее. Боюсь, что она еще долго не захочет со мной общаться.

Лера почувствовала, как предательски задрожали губы, и отвернулась, изо всех сил пытаясь сдержать слезы. Иван проговорил тихо, взяв ее за руку:

— Да ты поплачь… Поплачь, тебе легче станет. Поплачь…

— Ты презираешь меня сейчас, да? Я ж тебе все рассказала… Теперь знаешь, какая я есть.

— Да, знаю. И что? Я все равно не перестану любить тебя. Да, я ведь еще не сказал тебе главного — я очень люблю тебя. Очень…

— Иван, да ты что… Разве после того, что ты обо мне узнал… Разве можно меня любить?

— Что ты глупости говоришь, перестань… Любят ведь не за что-то, а вопреки. Я за эти два года так привык о тебе думать, так тосковал, что мне теперь все равно, есть у тебя грехи или нет. Я тебя всю люблю, вместе с грехами. Я так долго тебя искал, что ты…

Он говорил так искренне, будто обволакивал ее своим голосом как теплым одеялом. Хотелось слушать его и слушать. И плакать уже не хотелось.

— …Все образуется, поверь… И с дочкой тоже все образуется. Ты меня потом с ней познакомишь…

— Да, конечно. Она у меня очень умная девочка, рассудительная. Знаешь, что она мне сказала?

— Что?

— Что никогда не возьмется меня судить… Что дети не могут судить родителей просто потому, что они их дети.

— Молодец твоя дочка… Тебе нужно гордиться ей, а не плакать!

— Да я не плачу уже… Просто сама удивляюсь — как так получилось, что я тебе все это рассказала, а? Такое ведь никому не расскажешь… Хоть и носить в себе тоже нельзя…

Она вздохнула прерывисто, снова отпила из бокала. Потом глянула на часы, висящие на стене, удивилась:

— А что, уже так поздно? Два часа ночи? Ничего себе…

— Да, уже поздно. Пора спать. Идем спать, хватит нам на сегодня разговоров и откровений. Идем…

Он произнес это так, будто они сто лет вместе живут и очень устали после трудного рабочего дня. Очень обыденно произнес, даже слегка ворчливо — идем спать…

Хотя, как потом выяснилось, ни о какой усталости даже и вспоминать не пришлось. Тела их не собирались признавать эту усталость, были неутомимы и ненасытны, опять ей казалось, что так было всегда… Он всегда был рядом с ней, был днем и ночью, и тело ее радостно принимало его, и душа улетала куда-то, чтобы потом снова вернуться и бесстыдно требовать — еще, еще…

Уснула она утомленной и счастливой, положив голову ему на плечо. Хоть и поспать удалось недолго — заведенный на автоматический режим будильник запел свою песню ровно в семь. Открыла глаза и почувствовала радость от нового пробуждения, от новой жизни, той, в которой теперь есть Иван… Вот же его теплое плечо, вот рука, на которой она лежит! И голос его с легкой сонной хрипотцой:

— Что ж он звонит у тебя в такую рань? Поспи еще немного…

— Не могу. На работу надо собираться. У меня сегодня сложный день.

— Да к черту твой день… Отпросись на сегодня, мне не хочется тебя никуда отпускать. А вдруг ты опять исчезнешь?

— Не исчезну, не бойся. Я что, с ума сошла… из такого счастья исчезать? Не-е-ет,