Шествие императрицы, или Ворота в Византию - Руфин Гордин

По тряской каменистой дороге кареты подкатили к Успенскому скальному монастырю.

— Это поразительно! — воскликнул Сегюр. — Это грандиозно!

За поворотом, в теле гигантской каменистой скалы, словно ласточкины гнезда, чернели отверстия келий и молелен. Широкая лестница, вырубленная в камне, уступами вела наверх, на широкую площадку.

Они поднялись. Екатерина пожелала вознести молитву в Успенской церкви, куда надо было подниматься по узкой каменистой лестнице.

Их встретили два монашка и с поклонами проводили наверх. Монастырь пустовал. Его насельники покинули эти места вместе с христианами, жителями этих мест, девять лет назад, отправившись в российские пределы.

Монахи взялись удовлетворить любопытство высоких гостей. По преданиям, монастырь был основан тысячу лет назад христианами, спасавшимися от гонений.

— Неужели их не преследовали татары? — удивилась Екатерина. — Как же такое могло быть?

— Нет, госпожа великая, — отвечал один из монашков, — сей монастырь пребывал под покровительством ханов, весь православный народ стекался сюда на молебствия. Более того, татары отпускали сюда рабов своих из числа христиан, захваченных ими во время набегов.

— Преудивительно! Вот уж никогда не могла подумать! А ведь сказывали мне, что татары обращали силою христиан в свою веру.

— Да, и так бывало, — подтвердил монашек. — Но сан священнический и одежды монашеские уважали.

— Места сии редчайшей живописности, — Екатерина не скрывала своего восхищения, — и соблюсть их в неприкосновенности святой долг твой, князь Григорий. Я гляжу и дивуюсь: экую красоту сотворила природа. И как люди ее дива себе на пользу не обратили! Сюда народ будет ездить, яко на паломничество, здешней красотой любоваться и чрез сто, и чрез тыщу лет.

— Там, впереди, ваше величество, еще много удивительного есть, — сообщил их проводник имам. — Там еврейский город — Чуфут-Кале. Очень древний город.

— А что, он обитаем? — поинтересовался Иосиф.

— Совсем мало людей осталось, все старые люди, уйти некуда. А молодые, те уходят, тесно им.

Кареты катились по узкому ущелью, и это разносило окрест цокот подков эскорта и шум колес. Каменные стены мало-помалу раздвигались, открывая лощинки с чудом прилепившимися на камне деревцами. И это тоже казалось удивительным: дожди, по утверждению имама, в этих местах редки.

— Роса их питает. И камень. Корни постепенно въедаются в него.

— Вот редкий пример выживаемости, — заметил Сегюр. — Не так ли и человек, подвергнутый лишениям…

— Один выживает, а другой погибает, — подхватила Екатерина.

Еще один поворот, и перед ними открылась крепость — создание природы. На огромном скальном массиве с почти отвесными склонами лепились дома, словно птичьи гнезда.

— Чуфут-Кале, — сказал имам. — Здесь есть дорога, которая ведет наверх, возле нее сторожевой пост. Но кареты туда не въедут — узко.

— Пойдем пешком, — решительно произнесла Екатерина. — Пешком, и только пешком!

— Матушка-государыня, ты утомишься, — забеспокоился Потемкин. — Там круто. Да и не пристало императрице всероссийской лезть невесть куда.

— Я еще не так дряхла, князь, да и интересу не потеряла, — оборвала его государыня. — По крайности людей кликну — снесут.

С трудом взобрались, стоя наверху, долго не могли отдышаться. Тем временем их окружили десятка два местных жителей, разглядывавших пришельцев во все глаза. Еще бы: чужаки здесь не бывали, а таких тем более сроду не видывали.

Нашелся толмач из бывших рабов. У него брызнули слезы, когда услышал полузабытые звуки родной речи. Каялся: был беглый, попал в полон к татарам, продавали его из рук в руки. А вот год назад за старостью прижился здесь, у караимов. Люди хорошие, токмо иудейской веры. Однако она тоже справедливая, учит милосердию. И богу них един — Яхве. Церква их называется кенасса, тут их четыре. А еще есть мечеть. Живут все разноверцы в согласии, распрей никаких не бывает.

По узкой дороге, выбитой в камне колесами повозок, отправились осматривать это человечье гнездо, высоко взнесенное над зелеными долинами.

Зашли в главную кенассу, обрамленную аркадой, обнажили головы — оказалось, впрочем, что этого делать не следовало. С потолка свисали медные люстры, всюду были ковры. И простые скамьи, обитые кожей. В резных шкафах на возвышении хранились священные сосуды и свитки Торы.

Город все еще жил: в отдалении звенело железо под молотом кузнеца, на оградах сушились кожи, сапожник расположился прямо на улице, тачая сапог. Все приходили в остолбенение при виде иноземного пришествия.

Старый раввин из кенассы был, как выяснилось, знатоком истории города. Он сказал, что ему больше тысячи лет, а его предки пришли сюда пятьсот лет назад и обновили город. Что мавзолей, который они видели, — гробница дочери Тохтамыш-хана Джанике-ханум, которая, по преданию, была предводительницей тысячи воинов. Сто лет назад татары устроили здесь тюрьму для знатных пленников. В ней, слыхано было, томились и русские — князь Ромодановский, воевода Василий Шереметев, боярин Айтемиров, послы либо пленники.

— А мы блюдем закон Моисея, как заповедал нам основатель нашей общины ребе Аман. Нас становится все меньше, молодые покидают Чуфут-Кале в поисках лучшей доли. Но вы видели детей, бежавших за вами, их все еще много. Значит, у нас есть будущее. А прошлое… Сойдите вниз, в Иосафатову долину, чье имя дал ей святой город Иерусалим. Вы увидите могилы наших дедов и прадедов — множество могил. Последние из нас тоже сойдут туда. И тогда город умрет. Когда это будет? Кто знает… Ни мы не вечны, ни дела наши. От нас останутся только камни и полустертые надписи на них. Их мало кто сможет прочесть. А потом и они исчезнут. И исчезнет память о нас. А разве не такова и ваша участь? Все смертны, и Бог един над нами.

— Я устала, — неожиданно объявила Екатерина, и легкая тучка наползла на ее лицо. Все знали: государыня не любила напоминаний о смерти. Она еще была в том возрасте, когда человек чувствует себя ближе к жизни, но и смерть уже напоминает о себе. И это напоминание с каждым годом становится все чувствительней.

Раввин продолжал стоять у входа в кенассу. Концы полосатого шарфа, обвивавшего его жилистую шею, развевались по ветру. Ветер, налетевший откуда-то снизу, взвихрил и одежды Екатерины и ее свиты, столбики пыли заплясали на дороге.

Имам предложил посетить Иосафатову долину.

— Великой госпоже стоило бы со вниманием обозреть другой знаменитый город на самой высокой горе, именуемой Мангуп. Там, на ее плоской вершине, стояла некогда неприступная столица княжества Феодоро. Путь туда лежит как раз через долину. Правда, люди почти все ушли оттуда.

— Нет, — отрезала Екатерина, — хватит с меня неприступных городов и всяких других древностей. Все это красиво, даже необыкновенно, но я всего только слабая женщина, и силы мои на исходе. Одно я поняла: мы успели вовремя присовокупить Тавриду, сей дивный край, к российской короне. Охотников на него было и есть более чем достаточно. И не в последнюю очередь именно потому, что тут столь много неприступных городов.

С этими словами она без посторонней помощи поднялась по ступенькам кареты, оставшейся ее главным способом передвижения. А ведь некогда была она отважной наездницей, и конь был покорен малейшим натяжениям ее поводьев.

Ветвь шестнадцатая: май 1453 года

Итак, на рассвете 5 мая турецкие пушки открыли стрельбу по кораблям христиан, которые выстроились вдоль цепи. Хумбараджи были не очень искусны: ядра по большей части шлепались в воду. А одно угодило в генуэзский корабль с грузом дорогого шелка, стоявший на рейде Перы. Ядро было массивное, и корабль затонул.

Власти Перы направили жалобу султану. Груз принадлежал купцу, жившему в колонии, и он был близок к разорению. Между тем колония соблюдала нейтралитет, который был в интересах султана. Его приближенные ссылались на то, что пушкари не могли знать, кому принадлежит корабль. В конце концов султан ответил так: когда город будет взят, тогда можно рассмотреть эту жалобу и, если она справедлива, удовлетворить ее из захваченного имущества.

Огромная пушка Урбана, это огнедышащее чудовище, была повреждена и в первые дни мая молчала. Но 6-го она снова стала изрыгать ядра, и вместе с ней ее младшие сестры.

Стена Месотихиона стала обрушиваться, в ней образовались проходы. И тогда 7 мая, спустя четыре часа после захода солнца, турки бросились на приступ. Их было великое множество. В руках они тащили приставные лестницы, за поясом — крючья. Истошными криками «Алла, Алла!» они подбадривали себя.

К тому времени им удалось засыпать ров. И они почти беспрепятственно достигли разрушенной стены. Но не тут-то было: защитники успели наспех ее заделать. Греки показывали чудеса храбрости при отражении атаки. И хоть их ряды были малочисленны, но им удалось постоять за себя. Приступ был отражен, турки откатились.