Бои у Халхин-Гола (1940) - Давид Иосифович Ортенберг

Есть держаться!

Обратно идем, нагруженные гостинцами.

— Балейские рабочие и колхозники прислали, — сияюще заявил секретарь партбюро Мысляев. — Раздай бойцам, расскажи, что вся страна следит за нашими героями…

Это самое драгоценное для нас в суровые дни. Удесятерятся силы, будем сдерживать натиск хоть целого полка.

Ползем, подтаскивая за собой гостинцы, термос с водой, гранаты, хлеб. В рост итти нельзя: изо всех щелей и кустов свистят пули японских снайперов, залегших с ночи.

Нет предела радости бойцов. Они почти все балейцы. Не веря глазам, они щупают, осматривают узелки с гостинцами.

С балейцем коммунистом Бочкаревым делю гостинцы поровну на каждого бойца. Захватив на свой взвод подарки и буханку хлеба, Бочкарев направляется к бархану. Идем вместе, инструктирую его насчет раздачи гостинцев. Вдруг притихшая на время артиллерия снова заговорила. По свисту догадываюсь, что снаряд летит на нас.

— Ложись, Бочкарев!

Сам падаю в щель на полузарытого мертвого японца. Через секунду меня оглушил разрыв снаряда, а затем я почувствовал на себе тяжесть тела.

— Бочкарев! Бочкарев!

Поворачиваю голову. Острый запах крови. Бочкарев мертв. Осколок снаряда угодил ему в висок.

— Прощай, дорогой товарищ, — шепчу я, вынимая из его кармана документы, партийный билет.

Снарядом разметало гостинцы, воду, хлеб.

Этот день я не забуду никогда. Слезы заполняют глаза, я скрываю их от бойцов, но неумело.

— Ничего, товарищ политрук, отомстим сволочам.

— Конечно, отомстим, — отвечаю я.

Мой окопчик был завален. Снаряд угодил прямо в него. Винтовка, патроны, гранаты были зарыты. Это меня обеспокоило. А бойцы?

— Ласточкин, Зотов, Тимофеев! — кричу я. Где-то глухо отозвались. Влезаю в один окоп. Здесь был и Зотов, Брежнев, где они? Руками раскапываю песок, добрался до Зотова.

— Жив?

— Жив, товарищ политрук.

— Откапывай соседа…

Бегу к другому окопу. Снаряды рвутся. Из окопа торчит нога, рука. Вытаскиваю, хватаюсь руками за что попало. Делаю перекличку. За разрывами снарядов ее не слышно.

— Жив, жив, — слышатся глухие ответы.

Артиллерия притихла. Но по опыту знаю, что тишина зловеща. Бойцы откопались, отряхнулись. Послышались разговоры, смех. Собрали остатки гостинцев: конфеты, печенье, папиросы.

— Посмотрите, из Балея прилетела, — показывает Ласточкин конфетку. В его голосе слышу дрожащие нотки.

Нашли записку, прочитали:

«Товарищи… мы с вами, не пускайте японцев топтать нашу цветущую Родину».

Выстрел японского снайпера прервал чтение письма. Он был где-то рядом. Я всмотрелся в вечернюю мглу, обратил внимание на не зарытых еще мертвецов. Но ведь мертвецы не стреляют.

— А чем чорт не шутит! — воскликнул Безбородов. — Вы же сами нам рассказывали о коварности японцев, когда мертвецы вставали и вели огонь в спины наших бойцов…

Я схватился за голову. Верно! Как мог я упустить из виду такой важный момент? Но исправить ошибку было поздно. Из каждой щели, из каждого куста, даже откуда-то сверху засвистали пули. Завтра утром мы их выловим, а сейчас — не высовывать голов.

27 августа. Ночь прошла тревожно. Японцы, обнаглев, подползали к самым окопам и бросали в нас гранаты. Отвечать на их провокацию было трудно: только высунешься, как свист пули снайпера заставляет снова убрать голову в окоп. Наступать они не посмеют, а мелкие провокации не страшны. Кстати, это самый лучший момент взять «языка»…

— Где Безбородов?

— Ушел за «языком».

Зотов показывает рукой вперед. Мы наблюдаем… Вот он, наверное, ползет… Вглядываюсь в темноту. В ту же минуту раздался визгливый крик. Что-то случилось. Огонь японцев прекратился.

А случилось следующее. Безбородов, выполняя обещание, пополз в самую гущу противника за «языком». Давно он следил за офицером, подползавшим с саблей в руке к окопам. Безбородов подкрался к нему сбоку. Думая, что это свой, офицер был спокоен и полз вперед. Безбородов налетел на него неожиданно. Растерявшийся офицер выронил свой палаш, а маузер в следующий момент уже оказался в руке Безбородова. Другой рукой боец схватил офицера за шиворот и потащил к своему окопу. В это время и послышался визг. На помощь офицеру двинулось до десятка японцев, но наш огонь не дал возможности им даже подняться. Офицер благополучно был водворен в окоп.

Я крепко пожал руку Безбородову. Хотел выругать за самовольный поступок, но не сумел, да и Безбородов немного волновался.

— Ну, герой, веди его сам к командиру полка, да смотри, не упусти… Остерегайся снайперов…

Безбородов с торжеством повел «языка».

Больше в эту ночь провокаций японцев не было. Очевидно, напугала их смелость нашего бойца. Не переставали лишь щелкать выстрелы снайперов, но они стали теперь не опасны. А утром, с рассветом, мы начали «расчесывать» кусты.

О зверстве и коварстве японцев я слышал многое, но то, что мне пришлось в этот день увидеть самому, было верхом всякого зверства. С рассветом отделение Старостина пошло в разведку. Возвращаясь обратно, бойцы подобрали едва живого нашего товарища. Ночью, в период наступления, его окружила целая свора японских бандитов. Они сняли с него сапоги, потом вырезали полосы на спине и раздирали ее руками. Красноармеец был жив. Мы вылечим его, он расскажет о всех зверствах японских извергов, он будет живым свидетелем их низости, подлости и средневекового изуверства.

Когда была оказана помощь изувеченному бойцу и он был отправлен в госпиталь, мы пошли охотиться на снайперов. Предстояло перебрать все трупы, не осталось ли снайперов среди них. Задача была нелегкая. Да еще одновременно надо было собрать трофеи. Снаряды продолжали ложиться рядом с нами.

— Товарищ политрук, смотрите, живой! — воскликнул Тимофеев.

Действительно, японец, перевязав раненые ноги, лежал, устроив рядом с собой винтовку и запас патронов. Это он особенно беспокоил нас ночью. Связав, мы положили его в окоп. Он не сопротивлялся, в глазах его был ужас.

«Прощупывая» трупы, бойцы наткнулись на одеяло, которое подозрительно шевелилось. Отдернули край. Под одеялом лежал снайпер в полном снаряжении. От него несло спиртом.

— Этот долго не протухнет, — смеялись бойцы.

— Ну, поднимайся, пьяница, довольно…

Замаскировался хорошо. Ночью он стрелял по нашим бойцам.

Потом выловили еще нескольких снайперов. Некоторых пришлось приколоть или застрелить: сопротивлялись.

Достали воду. Взяли бензин из подбитого японцами тягача и промыли свое оружие. Запаслись гранатами. Артиллерия стала не опасна. К разрывам снарядов привыкли, создали «аварийную» группу для откапывания. Организовали в окопах прием в ВКП(б) и комсомол.

С отдельными провокационными вылазками врага справлялись легко, подпуская японцев к самым окопам и уничтожая их штыком и гранатой.

31 августа. Вечером был получен приказ командования фронта:

«Товарищи бойцы, командиры, комиссары и политработники! Вашими боевыми подвигами гордится великий советский народ. Вы вписали новые славные страницы в историю героических побед РККА. История войн знает немного примеров такого блестящего выполнения