Бои у Халхин-Гола (1940) - Давид Иосифович Ортенберг

из последних очагов сопротивления врага, где расположен штаб крупной японской части.

Перед самой атакой политруки читали бойцам текст военной присяги. Это были непередаваемые, волнующие минуты. В отделении товарища Васильева все бойцы встали, сняли каски и повторяли присягу, а увидев меня, воскликнули:

— Клянемся, товарищ комиссар, победить врага!..

С нетерпением ожидал батальон начала атаки. Оставалось еще полтора часа. Бойцы и командиры не обедали. Надо было во что бы то ни стало накормить их. Нахожу старшину Дубинина.

— Надо накормить людей!

Вместе с группой бойцов старшина идет выполнять приказание. Противник обстреливал все дороги в нашем тылу. Но товарищ Дубинин вовремя доставил обед и горячий чай.

Во время обеда я побеседовал с санитарами, рассказал им о предстоящей атаке, поставил перед ними задачу — немедленно, без задержек, вынести с поля боя каждого, кто будет ранен.

Ровно в два часа дня батальон ринулся в атаку на сопку.

Первыми на гребень сопки поднялись комсомольцы Шкуренко и Сапельник. Они водрузили красный флаг. Японцы открыли ураганный огонь по мужественным комсомольцам. Рядом с флагом смертью героя пал товарищ Шкуренко. Сапельник сжал руками древко и крикнул с высоты:

— Товарищи! Японцы хотят сшибить наше знамя! Вперед, товарищи!..

Батальон мгновенно перевалил через гребень сопки и со штыками бросился на японцев. К вечеру вся сопка была в наших руках…

Японцы ходят в атаку ночью. Поэтому мы учили бойцов тактике ночных контратак, разоблачали коварные приемы врага, прививали бойцам чувство неослабной бдительности. Красноармеец Третьяк, опытный боевик-активист, собрал около себя полтора десятка бойцов, стал учить их ночным действиям. С этими бойцами он во время атаки японцев зашел им во фланг и бросился на врага с громким красноармейским «ура». Вражеская атака была не только отбита, но и стоила японцам больших потерь. Бойцы убедились, что ночные атаки японцев вовсе не страшны, когда их умело и решительно отбивают.

Особое значение придавали мы службе наблюдения., В секреты и дозоры выделялись лучшие бойцы. Их всегда тщательно инструктировали, ибо для контратаки надо своевременно узнавать о приближении врага. И с этой задачей наши дозорные блестяще справлялись.

Приведу такой пример. В десятом часу ночи мы заняли высоту, расположенную рядом с высотой Ремизова. Люди устали, но спать нельзя. Враг совсем рядом, он с минуты на минуту может предпринять атаку. Вместе с командиром Акиловым мы обошли все роты, ознакомили бойцов и командиров с обстановкой. Политруки и коммунисты, в свою очередь, поговорили с товарищами, которых мы не успели посетить. Всю ночь коммунисты и комсомольцы бодрствовали. Глядя на них, не спали и остальные бойцы.

В четыре часа утра раздались крики «банзай». Японцы шли в атаку.

— Подпустить на 40 шагов! — отдал приказ командир батальона.

Приказ никем не был нарушен. А потом, по сигналу, заговорили сразу все пулеметы. В японцев полетели десятки гранат. Комсомолец Крот крикнул:

— За Родину, вперед!

Наша контратака была настолько стремительна, что японцы не успели добежать до своих блиндажей. Многие из них были уничтожены…

Так мы готовили атаки и контратаки на японцев.

Младший политрук А. КРАЙКИН

СТРАНИЧКИ ИЗ ДНЕВНИКА

Двадцать пятое августа. Сижу в окопе. Голову высунуть нельзя без риска лишиться ее. Снаряды ложатся рядами, словно семена в гряду. Пробовал высунуть каску, — через 3–4 — минуты сюда летит снаряд. Не пуля, а снаряд! К снарядам привыкли, по свисту узнаем, где они должны разорваться. Нас здесь тридцать два человека. Мы прорвались далеко вперед и сдерживаем контратаки противника, не давая ему возможности вырваться из окружения. Вчера, вернее сегодня ночью, нас было немного больше. С нами вместе был и комиссар Куропаткин. Он пал смертью героя, отражая вражескую атаку.

Пока рвутся снаряды, японцы прекратили наступление, а мои боевые друзья очищают от песка винтовки, готовят гранаты и охотятся за снайперами и связистами, которые залегли впереди нас, метрах в шестидесяти. Я стараюсь собрать свои мысли и восстановить в памяти все события прошлой ночи.

— Усните, товарищ политрук. Мы посмотрим, откопаем, если завалит снарядом, — говорит красноармеец Безбородов, лихой, бесстрашный разведчик.

Его лицо покрылось слоем грязи от порохового дыма и песка, но голубые глаза блестят, как всегда, остро и выразительно.

Устал?

— Нет. Умыться бы, товарищ политрук, все как рукой снимет.

Да! Умыться бы… Хотя бы глоток воды для раненых!

Безбородов поворачивает голову туда, где лежат тела павших товарищей.

— Жалко комиссара!.. Впереди шел. Воодушевлял всех… Пьяные сволочи!.. — и он грозит кулаком японцам, которые залегли в своих окопах.

— Трусы, подлые трусы! — еще раз потрясает кулаком Безбородов. — Мы отомстим этой пьяной своре за наших товарищей, за комиссара Куропаткина…

Наши взгляды падают на кучи японских трупов.

— Командир части приказал сосчитать, — говорю я.

— Трудное задание он дал, — отзывается с улыбкой Безбородов.

Я замечаю, что он тоже старается сосчитать всех убитых японцев. Как бы угадав мои мысли, он говорит:

— А мы ведь выполнили свое обещание, выполнили задачу народного комиссара: за драгоценную жизнь одного красноармейца — двадцать вражеских жизней.

Безбородов задремал. Но вдруг встрепенулся и тихо сказал:

— Сегодня достану «языка». Пойду ночью — один или с Чадовым. Командир части приказал «языка» достать. Я достал одного, да по дороге его ухлопали. Я не связал его, а он побежал. Ну, кто-то его и того… Ничего, сегодня еще достану, не уйдет…

26 августа. Вчера, после беседы с Безбородовым, за дневник взяться не мог. Артиллерия неожиданно прекратила огонь, и японцы с криком «банзай!» кинулись в атаку. Но днем они трусливы. В штыки не идут. Бросают гранаты, строчат из пулеметов, а русского штыка боятся. Говорят, они оправдывают эту боязнь тем, что павший от штыка японец попадет будто бы в ад.

Атака японцев была отбита без потерь. После этого встала не менее важная задача — избавиться от японских трупов. Приказываю зарывать трупы позади нас. Трофеи складываем в окоп, чтобы сохранить от снарядов. Трофеев много. Здесь нами были уничтожены офицеры. Рядового нет ни одного. Исключительно офицеры. Чего только нет у них в походных сумках! Бумага, карты, приказы, баночки, склянки, духи, пудра, фотокарточки, документы, вино, спирт, опиум, сигаретки. Беру особенно важные бумаги, закладываю в сумку и отправляюсь с бойцом на командный пункт. Командир части Захаров перебирает эти документы:

— «Языка», «языка» теперь необходимо достать.

Письмо боевым подругам

— Достанем, — утвердительно отвечаю я. — Упустили одного, — ухлопали. Больше не упустим. Будет ли подкрепление, товарищ майор? Бойцы устали.

— Ничего, Крайкин, держитесь. Подкрепление будет, Главное, снаряды берегите.

По