Лев с ножом в сердце - Инна Бачинская

— Время собирать и время разбрасывать камни, — перебил друга Федор. — Ну почему при виде холостяка у всех чешутся руки пристроить его? Это что, вселенский заговор такой? Я свободен, Савелий. Философ должен быть свободным. Ты посмотри вокруг. Что ты видишь? Много счастливых семей? Ты и Зося — исключение, — поспешно добавил он, видя, что Зотов хочет возразить. — Таких, как твоя Зося, больше нет. И я никогда не прощу тебе, Савелий, что ты увел ее у меня. Может, именно поэтому…

— Но ведь ты же не собирался… — пробормотал Зотов, почувствовав угрызения совести.

— А может, и собирался! Но я тебя простил, Савелий. Эта девушка чем-то похожа на Зосю, правда?

Савелий не находил, что певица похожа на его жену, но кивнул, соглашаясь. Сходство необязательно внешнее. Бывает сходство и внутреннее. Так Федя ее видит…

Глава 24

Мученики любви

На следующий день Игорь не позвонил. И через два дня тоже не позвонил. Я не знала, что и думать. Все валилось у меня из рук.

Бедный Йоханн привидением слонялся по коридорам редакции. Забегал ко мне раз по десять на дню. Мама Ира никак не реагировала на его приглашения — похоже, короткое счастье главреда приказало долго жить. Я ничем не могла ему помочь. Я и сама не понимала, что происходит. Мама Ира нервничала, не выходила из дома. Миша, наоборот, появлялся поздно. Вваливался в прихожую, она бросалась ему навстречу. Я не слышала, о чем они говорили. Они засиживались на кухне допоздна. Миша ел, Ира подкладывала ему в тарелку.

Игорь занимал все мои мысли. Иногда я оглядывалась на улице — мне казалось, в толпе мелькнуло его лицо. Теперь я знала, как он выглядит. Или мне казалось, что знаю. Бледный, худой, с пронзительными серыми глазами… Его лицо чудилось мне везде, а однажды приснилось. Он стоял у нашей проходной, ждал меня. Я увидела его первая. Он скользил взглядом по выходящим людям, и на лице его было написано отчаяние. «Я здесь!» — хотела закричать я, но из горла не вырвалось ни звука. Он ничего не видел, смотрел сквозь меня. Я пыталась остановиться, но человеческий поток нес меня мимо Игоря, а он скользил взглядом, не видя… Меня уносило все дальше, я оборачивалась, тянула к нему руки… А потом он исчез, и я проснулась. Сердце колотилось, спина была влажная, в сердце — тоска и страх…

Мы гуляли с Катькой во дворе. Она делала свои первые шаги, я придерживала ее за воротничок курточки. Баба Капа сладко пела, завидев нас: «Гуляешь с сестричкой, Лизочка? Как она выросла! И похожа на тебя». Катьке разрешалось погладить кота Митяя. «К-ко!» — говорила Катька, радуясь. Баба Капа и кот выступали с одним и тем же цирковым номером. «А ну, покажи, как Митяйчик любит сметанку!» — говорила старуха. И здоровенный рыжий котище принимался вылизывать шерстку на груди. Катька громко смеялась, показывала пальчиком — «к-ко»!

Картины Игоря стояли в моей комнате, прислоненные к стене. Я не унесла их домой, мне не хотелось отвечать на вопросы Иры. Почему? Не знаю. Это было только мое, и я не собиралась делиться ни с кем. Несчастная русалка все плакала, сигарета дымилась в тонких пальцах. Сероглазый монах все смотрел, словно хотел сказать что-то. Хрупкий карточный домик вокруг меня рассыпался в одночасье…

Я перечитывала письма моих девушек по несколько раз подряд, отделывалась дежурными фразами, которым недоставало блеска и оптимизма. Смысл моих ответов сводился к тому, что от коварства судьбы, подлости и предательства друзей и любимых никто не застрахован. Так было, так есть и так будет. Ничего не поделаешь. И рецепт тут один: перестань реветь, вытри нос и выше подбородок — на удачу, как учит мама Ира. Иди купи себе новые тени для век. Или купальник — пляжный сезон уже открылся. Никто не будет вытаскивать тебя из твоих горестей. Я тебе сочувствую, но выбираться ты должна сама. Как? Если не помогают новые тени… тогда не знаю. Дай своему горю отстояться. Так и быть — пореви, но не забудь при этом смотреть на себя в зеркало. Зеркало — лучшее лекарство от слез. А вообще, все проходит… Все! Пройдет и это. Не нами замечено. Поняла? Иди, живи дальше. Точка.

Мне самой было впору написать кому-нибудь и пожаловаться.

И ведь ничего ужасного не произошло! Никто не умер, не заболел, никого не ограбили, не оскорбили, почему же мне так плохо? Игорь? А кто такой Игорь? А может, он и не Игорь вовсе…

Иллария металась по квартире, как раненая птица, залетевшая случайно в открытую форточку. Она вернулась от Кирилла утром. Чашка выскользнула из рук, осколки брызнули во все стороны. Она нетерпеливо схватила жестянку с кофе, сломала ноготь, вскрикнула от боли. Отшвырнула от себя банку, сунула палец в рот. Стояла посреди кухни, тупо уставившись в никуда. Босая, полураздетая. От вида крови ее едва не стошнило. Она бросилась в ванную. И отшатнулась — из зеркала на нее смотрела чужая женщина. Растрепанная, бледная, с синими полукружьями под глазами. Постаревшая. Ей почудилось, что седина пробилась на висках — она в страхе придвинулась ближе. Показалось! Она рассматривала себя беспощадным взглядом. Сухо всхлипнула, отвернулась. С трудом вспомнила, зачем пришла. Открыла стеклянный шкафчик и застыла, вспомнив, как Кирилл протягивал ей окровавленную руку. Едва успела рухнуть на колени перед унитазом, как ее стошнило. Желудок в конвульсиях извергал желчь, больше там ничего не было. Боль рвала внутренности. Утеревшись рукой, она обессиленно прислонилась спиной к ванне и зарыдала…

Ей казалось, что в моторе действительно стучит. Ей не хотелось на работу, не хотелось никого видеть. Впервые она думала о журнале с отвращением. Равно как и о людях, с которыми работала. Ей казалось, она не сдержится и наговорит лишнего Аэлите… Иллария чувствовала, что закипает от ненависти к ней — за глупость, нахальство, пронзительный голос. Урода Эрика она тоже ненавидит — за дурацкие одежки. Она ненавидит даже Нюсю, верную, преданную Нюсю! Она представила, как бросает в нее тяжелым каменным стаканом для карандашей. У Нюси карикатурно-изумленное лицо, брови взметнулись вверх. Она не успевает увернуться…

Илларии приходится остановить машину, так дрожат руки. Стоянка здесь запрещена, но она не в состоянии ехать дальше. Иллария пытается сообразить, где она. Через пару кварталов улица Пушкина, там станция техобслуживания, о которой упоминал Кирилл. Кирилл… Она оставит там машину и пойдет выпить кофе.

Менеджер… Стас вроде оказался не просто любезен, он был счастлив ее видеть. Конечно, он знает Кирилла Александровича, как же, как же, Пушкарев их постоянный клиент. Сию минуту! Кофе? Иллария отказалась — смешно, какой здесь может быть кофе? Стас позвонил. Иллария стояла и ждала. Она вдруг почувствовала, что просто умирает, так хочет крепчайшего черного кофе. Сейчас же, сию минуту. Она даже почувствовала его запах и сглотнула непроизвольно. К черту! Она повернулась, чтобы уйти. И едва не столкнулась с рослым человеком в синем комбинезоне, который подошел неслышно. Иллария вскрикнула.