Восточная миссия (сборник) - Сергей Бортников

«Я не демократ, не социалист, не так называемый “ура-националист”. Мало того, мне даже запрещено называться украинцем. Я просто “тупейший полещук”. Я из них вышел и от них ни на шаг не отошел», – писал он в то время.

Семья Павелко и весь возглавляемый «Лениным» отряд, так и не подчинился «диктату галицких жидов», какими Николай Степанович считал проводников ОУН-УПА Бандеру, Шухевича и Ребета[96].

Повстанческая республика трещала по всем швам, но ни немцев, ни Советов по-прежнему и близко не подпускала к границам своих владений.

Прослышав про освобождение столицы Волыни, лейтенант Клименко принял решение покинуть леса и пробиваться в Луцк, о чем предусмотрительно сообщил по рации Мите. Тот инициативу не одобрил. Мол, как ты, кадровый военный, до сих пор не понял, что выполняешь в тылу особое задание главнокомандования? Так что – никакой самодеятельности, будешь торчать в этой глуши столько, сколько понадобится Родине!

А Петр Михайлович Березин и не собирался покидать деревню.

Куда ему идти? Здесь дочь, здесь похоронена жена, к тому же капитан как-то незаметно освоился, обжился среди местного люда, честным трудом заслужил его «повагу»[97], и сам проникся уважением к свободолюбивым жителям Полесья; всем сердцем полюбил и принял здешние обычаи, подружился с повстанцами – простыми хлебопашцами, отстаивающими в борьбе с оккупантами не преимущества какой-то идеологии, а свой дом, свою семью, наконец, свою родину. Не ту, с большой буквы, которую его учили любить в школе и военном училище, а реальную, земную, пусть малую, но от этого не меньше любимую!

Чем дальше продвигались советские войска, тем свирепей становилась немецкая карательная машина. За малейшие подозрения в связях с партизанами (то ли красными, то ли желто-блакитными) могли сжечь все село.

Однажды разведка донесла Павелко: через лес по направлению к ним движутся несколько бронемашин и автомобилей. Собрались немцы перебазироваться поближе к Ковелю, объявленному Гитлером городом-крепостью, или наконец-то вознамерились стереть с лица земли ненавистную мини-республику, давно мозолившую глаза начальству – никто точно не знал.

«Ленин» сразу послал связника к Клименко; тот со своим отрядом, не спросив разрешения у «Мити», выдвинулся на край леса и занял удобную оборонительную позицию, дававшую возможность зайти в тыл противнику, если боевые действия все же начнутся.

На противоположной стороне реки Стоход с оружием в руках залегло чуть ли не все взрослое мужское население деревни. Предупрежденные женщины, старики и дети укрылись в погребах.

И не напрасно.

Фашисты выбрали на окрестной местности самую высокую точку и ударили по селу из легкой артиллерии. Запылали хаты. Одна, вторая, третья… У повстанцев тоже были пушки и даже один танк, но использовать их в ближнем бою они считали нецелесообразным. Поэтому в ответ не прозвучало ни одного залпа.

Оставив возле орудий несколько человек охраны, осмелевшие фрицы поперли на стратегически важный мост. Когда самые храбрые из них, постреливая из автоматов, достигли его середины – раздался взрыв. Опоры подкосились и пошли под воду.

Одновременно с другого берега на оккупантов обрушился град пуль.

В то же время Клименко сотовариши лесом пробрались к подножию высоты и взяли ее штурмом.

Каратели попробовали отступить и перегруппироваться, но опять попали под огонь – теперь уже пограничников.

Что делать, оставшиеся в живых долго не размышляли и просто разбрелись по лесу. Некоторых из них вскоре отловили красные партизаны, некоторые через три дня сами пришли в село. Сдаваться. Так в отряде «Ленина» появились первые пленные.

В начале лета 1944 года большинство повстанцев окончательно убедились, что второго пришествия Советов избежать не удастся, и стали собираться за рубеж. Андрей Клименко, перед глазами которого еженощно вставали картины голодомора, как мог, агитировал Наталью идти с ним, но та не соглашалась: в бою за мост ее отец – Петр Михайлович – получил тяжелое ранение в грудь и теперь лежал в полуразрушенном артобстрелом бараке, периодически харкая кровью. Лечивший воинов УПА старый еврей Хаим прописал ему жесточайший постельный режим и даже выделил из своих запасов бутылку чистейшего медицинского спирта, на основе которого Наташа постоянно готовила травяную настойку и компрессы.

В такой ситуации об ее уходе не могло быть и речи.

Андрей ждал-ждал, ждал-ждал, но в итоге не выдержал, разругался с любимой, плюнул на все и 1 июля ушел на запад со всей семьей своего дяди. Как раз вовремя – 6-го советские войска овладели Ковелем!

А 30 июня, неподалеку от лесной базы состоялся его последний разговор с братом.

– Слава Украине! – привычно поздоровался Андрей, заметив в темноте приближающуюся знакомую фигуру.

– Добрый вечер!

– Надо отвечать: «Героям слава!»

– Эх, Андрейчик, Андрейчик… Помнишь, как называла тебя мама?

– Ну!

– Оставь при себе тупые лозунги. За годы войны они мне уже вот где, – Алексей красноречиво провел ладонью по горлу. – В последний раз прошу: не уходи! Ты у меня единственный родной человек на всей земле…

– Думаешь, если я останусь, мы будем вместе?

– А то как же?! Уедем на родину, найдем себе жен, они нарожают нам детишек.

– Никто мне, кроме Натахи, не нужен!

– Вот и хорошо. Заберем с собой ее, Петра Михайловича… Будем жить счастливо и долго!

– Как бы не так! Слыхал, что в освобожденных селах творится?

– Нет.

– Всех, кто принимал участие в партизанке, отправляют либо на Колыму, либо в штрафбат!

– Да откуда же они знают, кто принимал, а кто нет?

– Наших людей хлебом не корми – дай заложить соседа… Говорят, возле некоторых особых отделов – очереди стоят!

– Не верю!

– Наивный ты, Леха… Советская контрразведка – лучшая в мире. У нее в каждом селе агентов – целый вагон. Жиды, коммуняки… Как только сюда придут краснопузые, меня сразу загребут. И – в пекло, до первой крови, ибо в Сибирь я не поеду – больно крепко батькивщину люблю! Тебе, кстати, советую уйти с нами. Сам знаешь, Советы окруженцев не жалуют.

– Ничего, прорвемся!.. Ладно, давай обнимемся на останок. Кто знает, свидимся ли еще?

– Свидимся, конечно!

Сразу после освобождения Волыни раненый Березин в сопровождении дочери добровольно явился в штаб 1-го Белорусского фронта, который расположился в селе Радошин[98].

– Я капитан Березин. Начштаба полка.

– Знаем, – полистав какие-то списки, ехидно оскалил зубы немолодой особист кавказской внешности. – Только не капитан, а старший лейтенант. И не начальник штаба, а командир штрафной роты.