Сумма теологии. Том VII - Фома Аквинский

Раздел 9. ЯВЛЯЕТСЯ ЛИ СТРАХ ДАРОМ СВЯТОГО ДУХА?

С девятым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что страх не является даром Святого Духа. В самом деле, ни один из даров Святого Духа не может быть противоположен одной из тех добродетелей, которые также исходят от Святого Духа, поскольку Святой Дух не может быть противоположен самому Себе. Но страх противоположен являющейся добродетелью надежде. Следовательно, страх не является даром Святого Духа.

Возражение 2. Далее, объектом теологической добродетели является Бог. Но в той мере, в какой боятся Бога, объектом страха является Бог. Следовательно, страх – это не дар, а теологическая добродетель.

Возражение 3. Далее, страх возникает из любви. Но любовь причисляется к теологическим добродетелям. Следовательно, страх, некоторым образом относясь к тем же предметам, тоже является теологической добродетелью.

Возражение 4. Далее, Григорий сказал, что «страх дарован как средство от гордыни»[189]. Но гордыни противостоит добродетель смирения. Следовательно, опять же, страх – это своего рода добродетель.

Возражение 5. Кроме того, дары совершеннее добродетелей, поскольку, по словам Григория, они дарованы как опоры добродетелей[190]. Но надежда совершеннее страха, поскольку она связана с добрым, в то время как страх – со злым. И коль скоро надежда является добродетелью, то страх не должен считаться даром.

Этому противоречит следующее: страх Господень перечислен среди семи даров Святого Духа (Ис. 11:3).

Отвечаю: как было показано выше (2), существует несколько видов страха. Но «человеческий страх», как пишет Августин[191] о том страхе, которым был охвачен отрекшийся от ХристаПетр, это не тот страх, который «есть дар Божий», о котором в Писании сказано: «бойтесь [более] Того, Кто может и душу, и тело погубить в Геенне» (Мф. 10:28).

И рабский страх не должно полагать одним из семи даров Святого Духа, поскольку хотя он и исходит от Него, однако, согласно Августину, он совместим с желанием грешить[192], тогда как дары Святого Духа несовместимы с желанием грешить, поскольку они, как было показано выше (II-I, 68, 5), неотделимы от любви.

Из всего этого следует, что тем страхом Господним, который перечислен среди семи даров Святого Духа, является сыновний, или целомудренный, страх. В самом деле, как уже было сказано (II-I, 68, 3), дары Святого Духа – это некоторые совершенствующие способности души навыки, благодаря которым человек располагается к повиновению подвигающему Святому Духу, что подобно тому, как благодаря нравственным добродетелям желающие способности располагаются к повиновению подвигающему разуму. Но для того, чтобы вещь была подчинена движению движущего, первым необходимым условием является отсутствие с ее стороны противления движущему, поскольку противление подвигаемого субъекта препятствует движению. И именно это [отсутствие противления] и обусловливает сыновний, или целомудренный, страх, поскольку благодаря нему мы почитаем Бога и избегаем своего отделения от Него. Поэтому, согласно Августину сыновний страх занимает, если так можно выразиться, первое место среди даров Святого Духа в порядке возрастания и последнее место в порядке убывания.

Ответ на возражение 1. Сыновний страх не противоположен добродетели надежды, поскольку им мы боимся не того, что нам не удастся обрести то, что мы чаем обрести с помощью Бога, а того, что мы сами отстранимся от этой помощи. Поэтому сыновний страх и надежда держатся вместе и совершенствуют друг друга.

Ответ на возражение 2. Надлежащим и главным объектом страха является избегаемое зло, и в этом смысле Бог не может являться объектом страха, о чем уже было сказано (1). Указанным образом Он является объектом надежды и других теологических добродетелей, поскольку посредством добродетели надежды мы верим в божественную помощь не только в том, что касается обретения каких-либо иных благ, но в первую очередь в том, что касается обретения главного блага, то есть Самого Бога. И то же самое со всей очевидностью можно сказать обо всех остальных теологических добродетелях.

Ответ на возражение 3. Из того обстоятельства, что любовь является источником страха, вовсе не следует, что страх Божий не является навыком, отличным от любви Божией, поскольку любовь – это источник всех душевных чувств, а мы в отношении различных душевных чувств совершенствуемся различными навыками. Впрочем, как добродетель любовь превосходнее страха, поскольку она связана с благом, к которому, как было показано выше (II-I, 55, 3), добродетель определена первичным образом по самой своей природе, по каковой причине причислена к добродетелям и надежда. Страх же, со своей стороны, первичным образом связан со злом и указывает на его избегание, и в этом смысле он уступает теологическим добродетелям.

Ответ на возражение 4. Согласно сказанному [в Писании], «начало гордости – удаление человека от Господа» (Сир. 10:14), то есть отказ от смирения перед Богом, и это противоположно сыновнему страху, побуждающему к почитанию Бога. Таким образом, страх пресекает источник гордыни, по каковой причине он и дарован как средство от гордыни. Однако из этого вовсе не следует, что он суть то же, что и добродетель смирения, но только то, что он суть ее источник. В самом деле, как было показано выше (II-I, 68, 4), дары Святого Духа являются источниками умственных и нравственных добродетелей, в то время как теологические добродетели, как было показано там же, являются источниками даров.

Сказанного достаточно для ответа на возражение 5.

Раздел 10. УБЫВАЕТ ЛИ СТРАХ С ВОЗРАСТАНИЕМ ЛЮБВИ?

С десятым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что с возрастанием любви страх убывает. Ведь сказал же Августин, что «возрастание любви умаляет страх».

Возражение 2. Далее, страх убывает с возрастанием надежды. Но, как было показано выше (17, 8), с возрастанием надежды возрастает и любовь. Следовательно, с возрастанием любви страх убывает.

Возражение 3. Далее, любовь подразумевает соединение, тогда как страх подразумевает отделение. Но с возрастанием соединения отделение убывает. Следовательно, с возрастанием любви к горнему страх убывает.

Этому противоречат слова Августина о том, что «страх Божий есть не только начало, но и совершенство мудрости, посредством которой мы любим Бога более всего остального и ближнего как самого себя»[193].

Отвечаю: страх, как было показано выше (2), бывает двояким: первый из них – это сыновний страх, каким сын боится оскорбить своего отца или быть отделенным от него; второй – это рабский страх, каким боятся наказаний.

Итак, сыновний страх с возрастанием любви необходимо должен возрастать, поскольку с возрастанием причины возрастает и следствие. В самом деле, чем больше мы любим человека, тем больше боимся его оскорбить или быть отделенными от него.

С другой стороны, рабский страх в том, что касается его рабства, с приходом любви полностью исчезает, хотя в том, что касается его субстанции, страх перед наказанием остается, о чем уже было сказано (6). Этот страх убывает с возрастанием любви в первую очередь в том, что касается его акта, поскольку чем больше человек любит Бога, тем меньше он боится наказания, – во-первых, потому, что он меньше печется о своем собственном благе, которому противостоит наказание; во-вторых, потому, что чем крепче он прилепляется, тем более уверен в награде и, следовательно, менее страшится наказания.

Ответ на возражение 1. Августин в настоящем случае говорит о страхе перед наказанием.

Ответ на возражение 2. Страх, который убывает с возрастанием надежды, – это страх перед наказанием. Однако сыновний страх с возрастанием надежды возрастает, поскольку чем более определенно человек чает обрести благо с помощью кого-то другого, тем более он боится его оскорбить или быть от него отделенным.

Ответ на возражение 3. Сыновний страх подразумевает не отделение от Бога, а смирение перед Ним, и в силу этого смирения – избежания отделения. Впрочем, в некотором смысле он подразумевает отделение, поскольку не [позволяет человеку] самонадеянно приравнивать себя к Нему тем самым покоряя Ему, каковое отделение можно наблюдать даже в любви, поскольку человек любит Бога больше, чем самого себя и что бы то ни было еще. Следовательно, возрастание любви к горнему подразумевает не убывание, а возрастание смиренного страха.