Женщины его Превосходительства (СИ) - Кам Ольга

По выражению его лица, понимаю, что дело плохо. По крепко стиснутым скулам, по плотно сжатым губам и потому как переплетены его пальцы в замок. До побелевших костяшек.

Он говорит сквозь зубы:

– Ты была беременна, – если бы злости можно было присвоить степень, то это была бы высшая. Люксовая. Самая престижная. У него сбивается дыхание. Слова получаются рваные и дерганные. Будто их пытаются удержать на очень короткой цепи, а они скалятся и рвутся вперед. – Объяснись.

У меня еще есть шанс действительно объясниться. Попытаться. По крайней мере, попробовать начать. С истоков. С бессонницы, плохой памяти, дурного характера и нежелания вносить систему в свою жизнь. Патологического нежелания.

Но я только киваю. Вместо всех возможных действий я лишь киваю и делаю шаг назад, увеличивая между нами расстояние. На всякий случай. А так как тишина продолжает стремительно наполняться лишь громкими ударами моего сердца, добавляю:

– Была, – сначала для того, чтобы просто не молчать, а потом, чтобы как-то узаконить сей факт. – Не от тебя. Не переживай.

Можно подумать это чем-то мне может помочь.

В таких случаях важно остановиться. Остановиться, пока не поздно.

Но уже поздно.

Он делает движение навстречу. А я от него. Сердце стучит так, что я слышу его звук в висках. Каждый удар. Каждый сумасшедший аритмичный удар. Мое бедное сердце захлебывается, а я ничем не могу ему помочь.

– Ты не принимаешь таблетки, – и снова шаг вперед. Но когда я пытаюсь повторить свой маневр, то чувствую стену. За спиной. И прижимаю к ней ладони. И поднимаю голову, чтобы встретиться с его взглядом. В котором осталось мало чего человеческого. Только всепоглощающая бешеная ярость.

Пересохшими губами:

– С тобой всегда. Экстренного действия.

Можно подумать, это чем-то мне может помочь.

Последнее, что я слышу от него, это сдавленную фразу:

«Я тебя сейчас ударю».

Лучше никогда в своей жизни не слышать подобных интонаций от человека. Особенно, когда находишься с ним один на один. В пустом гостиничном номере. Особенно, когда за спиной стена и никаких шансов сбежать. Угроза призвана оставлять шанс на спасение. Она обозначает границы терпения. Устрашает и предупреждает. Он же не угрожает. Больше ставит перед фактом.

«Я тебя сейчас ударю».

Это последнее осознанное мной предложение. Потому что дальше все сливается в набор малопонятных и уж тем более малоприятных слов и действий.

Играть с Романовым, это даже не играть с огнем. Тот хоть иногда, но прощает. Романов – нет.

Он быстро сокращает между нами спасительные метры и подхватывает меня за талию. В этот момент я ожидаю острой боли, а получаю крепко сжатые его ладонями запястья. Я выкручиваюсь и вырываюсь, когда он, не прилагая никаких усилий, тащит меня к балкону. Шальная и слишком страшная мысль пронзает мое сознание. От ужаса начинаю орать на пределе своих возможностей. Пронзительно и отчаянно. Повисаю на его руках, согнувшись пополам. Лишь бы не попасть туда, к ограждению, за которым без малого двадцать пять этажей и несколько секунд свободного полета.

На пол летят чашки с недопитым кофе, столовые приборы, металлический поднос. Телефон, пепельница, пачка сигарет. Вдребезги разбивается сервировочная ваза, и свежая роза одиноко остается лежать на полу среди острых осколков. Шторы обрываются, карниз с грохотом устремляется вниз.

– Не надо, пожалуйста, – упираюсь ногами в пластиковые рамы балконных дверей, пытаюсь вырваться, освободиться, но все бесполезно. Он легко справляется со мной, и мы оказываемся на широком гостиничном балконе. На котором легко помещаются плетеные кресла и прозрачный низкий столик. На котором, наверное, очень приятно летом пить кофе, смакуя великолепный вид на город. Город под ногами. Такой крошечный, с тонкими веревками улиц и миниатюрными машинами. Игрушечный. Нереальный до головокружения.

Холодный ветер тут же принимается усердно лизать мою кожу и бросать волосы в лицо. На такой высоте всегда ветер. Дыхание перехватывает. Перерезает. Так что невозможно сделать вдох.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– Пожалуйста, – голос срывается на хрип. Надтреснутый и невыразительный. Прячу лицо, чтобы только не видеть яркой рекламы зубной пасты на противоположной стороне улицы и неоновой вывески нового лазерного шоу. Чтобы не видеть красочных таблоидов, приглашающих посетить эксклюзивную выставку. Чтобы не видеть эту бесконечную высоту, которая как бы подчеркивает твою незначительность. Выразительными штрихами. – Я все объясню. Только не надо. Ну, пожалуйста.

Мимо. Мои мольбы не имеют на него никакого действия.

– Объяснишь, а это станет для тебя хорошим стимулом быть со мной откровенной.

Романов легко перекидывает меня через ограждение, на узкий карниз. Настолько узкий, что чтобы удержаться на нем приходиться встать боком. Он разжимает мне ладони и прикладывает к перилам.

– Держись, – командует он, после чего отпускает руки и отходит назад. – Запомни, ковра-самолета у тебя нет.

Под кончиками пальцев моих босых ног парадный вход в гостиницу с туго натянутым бардовым тентом. Стоянка с припаркованными машинами и швейцары в изумрудных ливреях.

Я до боли стискиваю пальцы, когда чувствую, как стопы скользят по металлической поверхности. Под уклон. Если сорвусь, то, как раз упаду на какую-нибудь элегантную морду Бентли. Или Линкольна. Или Крайслера. Прямо на белоснежный капот.

До истерики, как и до машин, у меня ровно один шаг. Уверенный шаг вперед.

Чувствую, как слезы обжигают щеки. Как сдавливает тугим обручем горло. Как подкашиваются колени. И еще крепче хватаюсь за перила. Закрываю глаза, чтобы не смотреть вниз. И стараюсь, очень стараюсь успокоиться. Но меня трясет так, словно по телу пустили разряд электрического тока.

И вдруг он уходит. Тихо прикрыв за собой дверь. А я остаюсь. Под сильнейшими порывами ветра, в тонкой сорочке, с внешней стороны небоскреба. На узком карнизе. Тет-а-тет со своими молитвами.

Которых совсем не знаю.

Ни одной.

Все начинается и заканчивается на слове «Пожалуйста». Но Кто? Что? Просто пожалуйста. Просто не надо. Просто прекрати.

Через минуту он возвращается с пачкой сигарет. Облокачивается рядом на перила и неторопливо прикуривает.

– Пожалуйста, – снова повторяю я онемевшими губами. Свое заветное слово. Тихо и почти неслышно.

От напряжения пальцы затекают, и с каждым мгновением удержаться все сложнее.

Романов будто этого не замечает. Неспеша курит и даже не смотрит в мою сторону. Словно наслаждается хорошим, ясным днем.

Стоять на узком карнизе в моем состоянии не самая удачная затея. Но когда ничего другого не остается приходиться стоять. И держаться и как-то справляться с собственными подгибающимися коленями. Хотя бы для того, чтобы ничего более существенного не случилось: кардинально нового изменения в положении.

Надпочечники усиленно выделяют адреналин. Гормон стресса, страха и боли. В такой концентрации, что кровь словно закипает. Обмен веществ работает, как центрифуга, разгоняя организм до невиданных скоростей. Реактивных. Практически космических.

Адреналин задает темп, стимулирует мышцы, приводит мысли в порядок. Он подстегивает к действию сознание, в разы увеличивает сердцебиение и заставляет биться пульс в ритме хип-хопа. Чтобы мобилизовать все силы. Даже если они на исходе. За счет подавления всех иных процессов. Никогда ничего не бывает за просто так. Чем-то всегда приходиться жертвовать.

И ведь только кажется, что в этом нет ничего особенного. Что это естественно. В то время как адреналин с легкостью может заменить наркоту. По своему воздействию. Воздействию, от которого сносит крышу. Напрочь.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

– Ни одному человеку не понравится, когда из него делают идиота.

Слышу. Чувствую его слова. У-ра-вно-ве-шан-ные. Как, бл?дь, весы правосудия. До миллиметра.

– Мне жаль, что приходится объяснять тебе это таким способом.

Мне жаль, что у тебя ни х?я нет других способов.