Женщины его Превосходительства (СИ) - Кам Ольга

– Ты платила налоги?

– Лично – никогда.

– Может быть, ты обращалась в больницы по медицинской страховке?

– По страховке – нет. Обращалась, но платила по счету.

В ее голосе появляются нотки отчаяния.

– Приводы в полицию? Дорожные штрафы?

– Нет.

– Поездки за границу?

Пауза. Я вспоминаю Испанию. Гребанную Испанию, с которой все началось. Несколько недель в жаркой, душной стране. С открытыми ресторанами, горячим асфальтом и палящим солнцем. Я вспоминаю встречу с Романовым на подземной парковке, Тимура и Вику.

Сердце екает.

Нет, оно резко грохается к ногам и начинает биться в истерике. Сильными мощными ударами, разгоняя кровь по венам. Так, что его удары отдаются в висках, напоминая барабанную дробь.

Рядом со мной все же останавливается такси, и я тут же ныряю в прокуренный салон. Открываю до упора окно и выдыхаю в трубку.

– Да.

Кажется, мы радуемся этому открытию в одинаковом процентном соотношении. Поровну. Татьяна удовлетворенно протягивает.

– Это прекрасно.

Это прекрасно. Возможно, это действительно прекрасно. Что среди прочих совершенно обыкновенных людей нашлось место и для меня. Что я не пустой звук. Не призрак. И я как-то умудрилась зацепиться за систему опознания в этой стране. Оставила след своего пребывания. Просто однажды переехав границу.

Лучше не придумаешь. Как не придумаешь большего достижения в этой жизни.

Чтобы окончательно сбиться с ранее выбранного жизненного пути, я прошу Татьяну найти Вику. Мне неинтересна Алина, и я не хочу знать, где сейчас Александр. Я не тоскую о брате и не вспоминаю своих родителей.

Алина бы сказала, что я акцентирую свое внимание не на тех вещах.

Что я выбираю не тех людей и совершаю необдуманные поступки.

Что когда надо мыслить масштабно, мое поле зрение сужается до невероятного минимума.

Что я позволяю себе делать вещи, которые никак не подходят под описание «логичных».

И что я веду себя так, словно у меня нет никаких других проблем. Будто я свободна. И независима. Но так как это все иллюзия, то не стоит лишний раз дергаться, для того чтобы утолить свою никому ненужную ностальгию. Или любое другое чувство, не подходящее под определение «смысл».

По мнению Алины, чтобы не происходило у тебя внутри, оно должно подвергаться контролю качества, чтобы на выходе получить чистый продукт победы разума над чувствами.

Татьяна же просто говорит, что это не в ее компетенции.

Что у нее другие задачи.

И что она не отвечает ни на чьи личные просьбы, кроме просьб Романова. Потому как в ее работе большую роль играет репутация, а он может легко ее испортить, если она начнет прислушиваться к кому-то еще, кроме него. И это самое меньшее, что он может сделать.

А ей дорога не только репутация, но и жизнь.

– Мы не герои, мы люди. У меня пожилые родители и младшая сестра. Твоя Виктория стоит их? Поговори с Романовым сама, когда он вернется. Если он посчитает нужным, то найдет любого.

Бесценная информация, о которой я раньше и не догадывалась.

Есть только несколько моментов, портящих всю картину предложения Татьяны.

Неизвестно, когда вернется Романов. И посчитает ли он нужным вообще что-то делать для меня. Проверять, ровно, как и просить его мне не хочется. Я ощущаю лишь острое присутствие этого человека в своей жизни. Невидимое присутствие, но слишком явственное, чтобы его не замечать.

Мы не придумываем правила. Это давно сделали за нас. Мы либо следуем им, либо нарушаем. Но даже нарушения давно исследованы и изучены. И тоже пройдены. Глупо надеяться, что осталось еще что-то новое, чего никогда не совершали до нас.

Дни выматывают так, что по ночам у меня не остается сил о чем-то думать. Или делать. Я лежу и смотрю в идеально-ровный потолок, отмечая про себя перепады света и теней от освещения улицы. Кастанеда называл это отсутствием внутреннего диалога. Один из первых и очень важных шагов на пути к расширению восприятия мира. А у меня лишь познание всей глубины собственной бессонницы.

Мир и так имеет что-то против меня. И не спешит расширяться в моих понятиях. Закрываю глаза и считаю сначала до десяти, потом до ста.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Рядом с моей кроватью брошена папка с бумагами, переданная Женей. В них перечислены документы, справки, направления, которые надо собрать, чтобы начать процесс усыновления чужого ребенка. В них переданы такие требования, прочитав которые, я лишь горько усмехаюсь.

Я считаю до тысячи. И приближаюсь к цифре тысяча пятьсот.

В глазах песок, в голове пустота, а в папке бумаги с пошаговым руководством для усыновления любого ребенка, гражданина Российской Федерации.

Для начала надо обратиться в агентство, получить ходатайство представителей социальной службы, пройти медицинское обследование. Нельзя иметь приводов в полицию и арестов. Никаких наркотиков, алкоголя и неблагоприятных отзывов соседей. Подходящие условия жизни, образ жизни и подходящий социальный статус. Биография обязана быть кристально чистой. Такой, от которой меня бы, в лучшем случае, стошнило. И которой я, конечно, не обладаю. Жилищные условия, надежная работа, средства для существования. И, главное, для содержания. Мои условия жизни ни по каким параметрам не соответствуют столь ответственному решению. Из всего вышеперечисленного у меня есть только бабки и те, пока не мои. Мои – виртуальные. Теоретические. Но даже они не сильно помогут, если жизненный путь пестрит всякой х?йней, а не положительными рекомендациями с работы. Которой, в принципе, никогда не было.

Попечителей не интересует, что у тебя есть возможность купить ни один детский дом. Быть благотворителем и стать родителем вещи кардинально противоположные. Пересчитывать купюры и воспитывать ребенка – действия с полярными направлениями. Трахаться с богатым мужиком, совсем не то, что быть в гражданских отношениях с местным уборщиком. Жить в люксе, это не иметь второсортную квартирку в бедном квартале. Потому что все это приходящее, и у меня нет главного. Надежного фундамента под ногами. Только гнилые трухлявые доски с сомнительными опорами.

Я считаю до двух тысяч, а потом и до пяти.

И заключительный аккорд – принятие судебного решения. Чтобы удочерить девочку, у которой и так немного времени, надо половину потратить на слушание дела. На доказательство того, что в твоем доме есть детская комната, отвечающая всем предъявленным требованиям.

В глубине души, я понимаю, что все правильно.

Но для других. Не для меня.

На этой радужной ноте я засыпаю. Как раз, когда небо начинает переливаться серыми красками. Когда гаснут фонари, а воздух наполнятся предрассветным розовым туманом. Когда на улице начинают шуметь первые машины и открываться придорожные кафе. Когда на чужих кухнях закипает утренний кофе, расточая крепкий горький аромат, а в комнатах звенят электронные будильники. Именно в этот период, я проваливаюсь в глухой черный сон. Как в омут. Чтобы через несколько часов проснуться. Чтобы увидеть сквозь опущенные ресницы яркие лучи солнца и попытаться снова заснуть.

Для меня утро – это далеко не всегда утро. То есть, для него нет определенных часов. И оно не вписывается в привычные статистические рамки. Оно дерзкое и непослушное. Начинается, когда ему вздумается. И иногда принимает образ вечера. В общепринятых представлениях. Но мы-то с ним знаем о существовании друг друга. Когда я открываю глаза, наступает новый день. Мой график совсем не похож на график нормальных людей. И традиционное исчисление времени мне не доступно. Иногда я путаюсь в датах, часах, сутках. Все эти ингредиенты смешиваются как в хорошем алкогольном коктейле, после которого плохо соображаешь, что в действительности с тобой происходит.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Так случается и в этот раз. Мой сон нарушен. Мой сон, почти священный, разбит на тысячу, бл?дь, никому ненужных осколков. Растоптан в мелкое крошево. И утро, каким его представляют девяносто процентов населения, врывается в мое сознание. Яркими солнечными лучами, звуками работающего в соседнем номере пылесоса и тихими разговорами горничных в гостиничном коридоре.