За гранью возможного. Биография самого известного непальского альпиниста, который поднялся на все четырнадцать восьмитысячников - Нирмал Пурджа

адреналине, потому что знал, что сераков над нами полно, как зубов в челюсти. Обвались хоть один из них, и мы все погибнем под ледопадом. Да и просто хороший кусок льда может запросто перебить веревку, этого вполне достаточно. Поднимаясь медленно вверх по сложному рельефу, я максимально сфокусировался на восхождении и отключился от мыслей о спазмах в животе. Мы шли теперь по вершинному гребню к высшей точке.

Я был уверен в своих силах, когда пришлось удерживаться на склоне под ударами сильного ветра. Но удовлетворение от успеха было до странности мимолетным. Утром 24 июля я стоял на вершине одной из самых опасных гор в мире, подъем на которую не сравнить по сложности и степени риска с восхождением на Эверест, но любоваться чистым небом или наслаждаться величием момента слишком долго почему-то не хотелось.

А хотелось, во-первых, как можно скорее спуститься, потому что с животом в последнее время творилось что-то не то. Во-вторых, нужно было как можно быстрее взойти на Броуд-пик. В-третьих, чем быстрее завершится эта фаза проекта, тем быстрее я смогу разрешить ситуацию с Шишабангмой. Так что времени на эмоции и размышления не оставалось.

Зачастую мое отношение к восхождению несильно отличалось от психологического настроя на поле боя. В обоих случаях невозможно быть до конца уверенным, что вернешься живым, поэтому, когда задание выполнено, стоит максимально быстро и безопасно покинуть зону боевых действий. Разумеется, и на войне, и на горе пользуешься информацией о противнике, которую поставляет разведка либо синоптики и другие альпинисты. На восьмитысячнике мы также полагались на наши опыт и знания, но, опять же, в обеих ситуациях существуют факторы, которые невозможно предугадать или учесть.

В бою где-то неподалеку может скрываться враг. На горе, например, может неожиданно начаться камнепад. Как только вступаешь в бой, эта самая «неучтенка» тоже становится опасным противником. Лучший способ нейтрализовать его – работать спокойно и методично, избегая эмоций.

И все же я не робот. И возникали моменты, когда ситуация на горе выходила из-под контроля. И пару раз я даже молился о смерти (хотя никогда не беспокоился о ней и не боялся ее). Так было при полном истощении сил, когда даже подумать о том, чтобы сделать еще один шаг, было слишком утомительно. Эти моменты редки, обычно они имели место, когда при прокладке или обработке маршрута после двадцати часов изнурительной работы наступала такая усталость, что стоило на секунду закрыть глаза, как я засыпал, просто вырубался. И когда мое тело падало на землю, мозг включался мгновенно. Так бывает в момент засыпания, когда тело разом расслабляется, а ты видишь сон, будто падаешь с кровати, либо спотыкаешься о ступеньку, и вздрагиваешь в полусне. На некоторых вершинах борьба с постоянным желанием заснуть была непрерывной.

Окружающая среда тоже порою доставляла неудобства. Восхождение в непогоду при резко падающей температуре приводило к обморожениям. Несущие снег ураганные ветры делали так, что снежинки отлетали от высотного костюма, словно пули рикошетили. Но и прекрасный день на большой высоте мог оказаться не менее деморализующим. Так, на Канченджанге мне пришлось проводить спасательные работы, и каждый мускул моего тела дрожал от боли, а погода стояла великолепная.

Каждый шаг был мучением, когда я тащил пострадавших к четвертому лагерю, то и дело представляя, как выше по склону начинает сходить лавина. Воображая падение в бездну, я чувствовал, что лечу все быстрее, а потом кусок льда или камень попадали в меня, и я терял сознание. Смерть в таком состоянии безболезненна и приходит быстро. К счастью, такие мысли не задерживались в моей голове надолго.

Я не из тех, кто жалуется другим на боль или рассказывает о своих переживаниях. Во всяком случае, если такое и случалось, то редко. И я чувствую себя странно уязвимым даже сейчас, когда излагаю эти ощущения и мысли на бумаге. Это обусловлено работой в спецназе – в этой среде альфа-самцов принято страдать молча. Парни, с которыми доводилось служить, редко жаловались на дискомфорт или психологические трудности. Так же поступал и я, решая в одиночку свои проблемы.

Порою Сучи спрашивала меня, каково это – работать спецназовцем, но в ответ я обычно бормотал нечто невразумительное, то есть не удавалось описать эти вещи четко. Полагаю, что признать то, что боль – неотъемлемая часть моей работы, значило признать ее наличие, ее существование, значило признать, что это – реальность. А это увеличивало шансы на то, чтобы быть раздавленным болью, тогда как спецназу Соединенного Королевства требовались люди, которые переносили боль с улыбкой. Так что я принимал страдания, выпадавшие на мою долю, и смеялся как можно сильнее.

Впоследствии эти навыки помогли справиться с различными ситуациями в «Зоне смерти». Во-первых, я был в состоянии использовать любой дискомфорт в качестве подпитки, энергии для работы. В те редкие моменты слабости, когда возникало желание сдаться, я просто задавался вопросом: что, если бросить все прямо сейчас? Разумеется, если сдашься, получишь необходимую передышку, но это лишь временное облегчение, а боль от поражения будет жесткой и непрекращающейся.

Больше всего я беспокоился о том, что проект может закончиться преждевременно из-за моей слабости или в результате гибели, поэтому представлял возможные последствия такой неудачи и использовал их для того, чтобы постараться не проиграть. Я представлял, как будут разочарованы те, кого вдохновлял Project Possible, или скептиков, которые уж точно не преминут позлословить. И эти мысли держали в тонусе. Больше всего я желал завершить проект именно так, как запланировал. И эту историю стоило рассказывать во всех подробностях, чтобы было понятно, что мой успех не случаен.

Затем на ум приходили финансовые риски, которые взял на себя. Я представлял родителей, которые будут жить вместе, как только закончится проект, и этого тоже хватало на то, чтобы начинать мыслить позитивно. Мои помыслы и намерения были чисты. Я не хотел, чтобы неудача запятнала их, поэтому во время самых сильных сомнений, в наиболее трудных ситуациях, например тропя на склоне в течение целого дня, я забывал о ноющих мышцах ног и спины, просто представляя пламя унижения. И тогда удавалось сделать еще один шаг наверх, потом еще один, потом десять, потом сто.

Нельзя было позволить себе бросить проект. Так что я вспоминал и о поставленных рекордах.

Я смог преодолеть все препятствия, сначала служа гуркхом, затем в спецназе, а теперь на больших высотах. Так что сейчас не время сдаваться.

Часто удавалось обмануть психику с помощью уловки, к которой я прибегал в бою. Сталкиваясь с болью,