За гранью возможного. Биография самого известного непальского альпиниста, который поднялся на все четырнадцать восьмитысячников - Нирмал Пурджа
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Раньше я поднялся на Макалу – пятую по высоте вершину мира – через восемнадцать часов после восхождения на Эверест и Лхоцзе, и едва удавалось сколько-то поспать в эти четыре-пять дней. Подъем на Канченджангу, третью по высоте гору в мире, проходил в схожих обстоятельствах после тяжелого восхождения на Дхаулагири. Но сейчас высота была всего 8080 метров, и я считал, что у нас достаточно сил, чтобы подняться на Гашербрум по юго-западному склону. Мы должны были оказаться на вершине где-то около полудня.
Одним из серьезных препятствий являлся так называемый японский кулуар, отвесный гребень крутизной до семидесяти градусов, проходивший выше второго лагеря. После прохождения кулуара оставалось лишь тащиться к вершине, правда, последний отрезок пути представлял собой траверс еще одного крутого участка склона. Шли мы тяжело, подъем занял гораздо больше времени, чем ожидалось, и к моменту, когда мы преодолели кулуар и добрались до третьего лагеря, солнце уже зашло. Пришлось пересмотреть планы.
Подниматься в темноте фактически означало самоубийство: мы не знали точно, где вершина, не знали, как проходит нитка маршрута, и идти наверх в таких условиях – это верная потеря ориентации, даже если определять точный путь с помощью GPS-навигатора. То есть ночное восхождение чревато падением в трещину или срывом.
Так как мы планировали взойти быстро, без ночевок на склоне, с собой был только минимум снаряжения. Сейчас, чтобы не выбиться из графика, требовалось заночевать в третьем лагере, там стояла лишь старая сломанная палатка, но это хоть какое-то укрытие. В палатке можно было пересидеть несколько часов в ожидании утра. Но поднимались-то мы налегке, неся только кислород, поэтому еду не взяли и на всех был только один спальник.
Спастись от ночного холода можно было, только прижавшись друг к другу. Так мы и сидели где-то до трех ночи, пока холод не стал совсем нестерпимым, после чего решили идти на штурм. На сборы ушло около полутора часов – мы были сильно вымотаны.
Подъем по склону давался с трудом. Мы поднимались без веревок и никак не могли разобрать в утренних сумерках, правильное ли взяли направление. А это опасно. Сколько известно историй, когда альпинист поднимался на гору, возвращался в базовый лагерь и выяснял, что побывал не на главной вершине, а на одной из второстепенных. Мы не могли позволить себе допустить такую ошибку, кроме того, усталость сказывалась все больше, поэтому я связался с базовым лагерем и переговорил с альпинистом, который побывал на вершине двумя неделями ранее.
Следуя его указаниям, удалось найти путь к вершине. Вскоре открылись виды на Гашербрум II и Броуд-пик, они были как на ладони, и мы, трое изможденных восходителей, добрались до острого как бритва скального вершинного гребня. Теперь предстоял спуск. Гашербрум I оказался сложной горой, и должен признать, что я немного недооценил этот восьмитысячник.
Еще во время первых серьезных восхождений я понял, как важно правильно рассчитать время. Но и бежать впереди паровоза нельзя – страдания от истощения и последствий горной болезни на Эвересте в 2016 году мне запомнились хорошо. И я не раз с ужасом наблюдал, как альпинисты из других экспедиций либо слишком медленно поднимались, либо выходили на штурм слишком поздно и не успевали своевременно вернуться в лагерь. Кто-то из них погибал, кого-то успевали спасти.
Во время своих первых восхождений я стремился учиться на чужих ошибках, поэтому, оказавшись на высшей точке Дхаулагири или Эвереста, тут же спешил вниз, не давая себе насладиться моментом и окружающими видами, – не хотелось попасть в беду высоко на склоне. Тогда я еще не понимал до конца своих возможностей в горах. А альпинист должен быть уверен в своих силах и знать, что делает.
Но по мере накопления опыта менялось и отношение. Так, когда я поднялся на Эверест в рамках гуркхской экспедиции в 2017 году, то провел на вершине два часа. При восхождениях на Аннапурну и Макалу я оставался на вершине около часа, чтобы отметить это событие вместе с командой, снять видео и фото, чтобы развернуть флаги и поблагодарить тех, кто помог мне попасть сюда. То есть я научился оставлять время и для себя, потому что знал, что могу быстро спуститься в базовый лагерь, возможно, всего за несколько часов, если погода на горе будет в норме. У рядовых восходителей спуск занимал по восемь-десять часов и был сопряжен с тревогой и страхами.
И все же эта работа никогда не была легкой. Часто приходилось спускаться в экстремальных условиях, когда штормовой ветер грозил сбросить нас со склона, а пурга лишала видимости, но команда все же ухитрялась добираться до базы. С получением опыта менялся и подход. Я пришел к тому, что для каждой горы нужно искать новое решение. И что стоит любоваться видами с вершин.
Природа на такой высоте одновременно красива и жестока, и вид с вершины Гашербрума I на окружающие горы каким-то образом напомнил мне самое первое восхождение на Эверест. Я вспомнил, как стоял тогда с Пасангом на высшей точке Земли и чувствовал облегчение. Я едва смог преодолеть последствия начавшегося отека легких, казалось, что вот-вот отморожу пальцы, но с первыми лучами солнца все изменилось. Свет сменил тьму, ночь смерти отступила перед утром жизни, и я понял, что вернусь домой живым и здоровым.
То же случилось и здесь. Все трудности внезапно отошли на задний план, как будто это было в какой-то иной жизни. А сейчас утренний свет зажигал вершины окрестных гор, мрачные облака вокруг них начинали таять. Новый день вступал в свои права, и казалось, что вновь все будет отлично.
Но затем какая-то сила вышвырнула меня из зоны комфорта.
Как только начался спуск, я ощутил страх. При взгляде вниз земля вдруг стала быстро надвигаться на меня, как тогда, на Нанга-Парбат во время падения. Я чувствовал себя беззащитным на огромном склоне без перильной веревки. Исподволь с нарастающим напряжением я смотрел, как Мингма и Гелджен идут вниз по склону, загоняя ледорубы в снег. Как будто все как обычно, просто спуск с еще одной горы. Но так ли это? Почему-то не было такой уверенности. Ноги подкашивались, становилось все страшнее, и впервые за все время в голову пришла мысль о том, насколько я уязвим и как близка смерть. Неуверенность в себе поразила меня, будто шрапнель.
