Дети Хедина (антология) - Людмила Минич

По мнению Лиснера, процесс зашел уже так далеко, что оставалось одно – «резко встряхнуть систему», чтобы каким-то образом погасить инерцию. Кирилл часто задумывался: а сколько правды в той части Проекта? Наверняка ровно столько, сколько требовалось, и все же? Ведь Лиснер уже «встряхнул» всех своими Письмами, потом Проектом… Волна пошла на спад… В тот момент он мог бы предложить что угодно, потому что на него почти молились…

А он задумал ограничить самое святое – возможность выбора, да так, что сразу мало кто заметил. «Человек не рождается чистым листом бумаги, но на нем не пишет только ленивый, не замечая, что место занято». Лиснер предлагал – ни больше ни меньше – ввести постоянный отсекающий мониторинг для того, чтобы обнаружить эти самые первичные каракули, чтобы в них «вложить всю силу души». Привычное всем расхожее выражение «талантливый человек талантлив во всем» сменилось на другую концепцию – «каждый человек талантлив, надо только выявить, в чем». На практике же «выявление призвания» оказалось не чем иным, как постоянной оценкой профпригодности вместе с отсевом «нежелательных вариантов».

Кстати, вскоре после смерти Лиснера, когда подписывали Третью Конвенцию, все малопонятные, отдававшие ненаучной романтикой термины заменили на удобоваримые, более практичные. Новая формулировка «профессиональная склонность», измеряемая в процентах, в народе скоро превратилась в самую обычную «профпригодность», да так и пошла гулять, ожесточая даже сторонников новой системы своей очевидной грубостью. Тогда Кириллу исполнилось десять, тогда он и начал свой крестовый поход на Карла Лиснера, закончившийся сотворением кумира.

На самом же деле проблема крылась не в самом подходе, уж он-то доказал свою эффективность, и очень быстро, еще «в порядке эксперимента», обеспечив подписание Первой Конвенции, что закрепляла новый порядок. Рискнуло всего двенадцать стран, но к двадцать пятому году их стало сорок восемь – назрела потребность в новом документе. Первичные тест-системы, в свое время позаимствованные Лиснером у психологов и существенно доработанные, усложнялись, ветвились, быстро совершенствовались, претендуя на немыслимый ранее уровень точности. Потому-то и понадобилась вторая Конвенция. Тогда-то и утвердили официальные критерии печально известного «профессионального риска». В народе – профнепригодности.

К тому времени Лиснер уже давно утратил статус мессии. Вокруг системы не утихали страсти, сам отец-основатель то и дело отбивал нападки, пережил два неудачных покушения, однако создавалось впечатление, что любимое детище волнует его все меньше. Он отходил от Проекта, словно поджег фитиль, запустил ракету и теперь спокойно наблюдал за фейерверком.

Что же, он заслужил это право. Хотя бы из-за Волны – она очень быстро рассосалась, уже к концу пятнадцатого, и сменилась общемировыми страстями вокруг авантюрной затеи, попиравшей основы основ. Все-таки решетка Лиснера сдвинулась в нужном направлении, жизнь на самом деле приобрела тогда иное качество. Надежды мешались со страхами, но скучно уж точно не было. Происходило что-то немыслимое, новое. И сетевые архивы хранили отпечаток воодушевления той эпохи.

Кирилл ухитрился раскопать одну из малоизвестных статей своего кумира. Как раз двадцатого года. Казалось, ученый уже нисколько не интересовался образовательным Проектом. Он много и с воодушевлением говорил о решетке, названной его именем, о важности, о способах изменения сознания. В мировых масштабах. Об ускорении эволюции. О балансе с окружающей средой. Он мечтал научиться математически рассчитывать ее трансформацию, и создавалось впечатление, что разгадка близка. «Мы сможем многое предсказывать и даже управлять», – говорил ученый.

Впоследствии Кирилл методично перевернул все, но не нашел ни одного более позднего упоминания о расчетах решетки Лиснера. Может, тот оставил свою навязчивую идею? Или, достигнув успеха, предпочел скрыть результат? И если в двадцатом году он только приближался к разгадке, то как умудрился так блестяще все продумать во время кризиса пятнадцатого? Как будто основывался на очень точных расчетах. Интуиция?

Но Карл Лиснер унес секрет с собой в могилу. Авария, в которой он погиб, казалась глупой и бессмысленной. Кроме того, создавалось впечатление, что ученый года три вообще ничем не занимался. Ни одной серьезной статьи, ни-че-го. Над чем он работал? Разочаровался в своей науке?

После него осталось одно огромное расплывчатое пятно, полное вопросов, но кое-что, по мнению Кирилла, не подлежало сомнению. Решетка сознания. Существует огромное, не поддающееся определению целое, что создается всеми. А потом этот маятник, запущенный нами, возвращается и лупит нас же по голове. Вот и пресловутое развитие «по спирали». И качается все быстрей и быстрей…

Кирилл сморщился от надоедливого попискивания в правом ухе.

– Лен, давай про Лиснера потом? Мне надо ответить.

– Вызов?

– Да, минутку… Знаешь что, здесь так людно… раздражает… давай пойдем к озеру? Оно еще на месте?

Лена с готовностью кивнула, поднимаясь, и Кирилл включился.

– Ого… Извини, здесь не на минутку. Но пока дойдем, я справлюсь. Надеюсь.

Она еще раз кивнула. Не удержавшись, взглянула на его «эску», деликатно отвернулась, но когда Кирилл развернул панель в терминал, спутница нерешительно замедлила шаг.

– Кир, что за спешка! Я спокойно могу подождать.

Он машинально выдал ей очередное «все нормально», прислушиваясь к голосу Стэна, но даже не подумал остановиться. Аллея быстро переполнялась народом, стекавшимся, наверно, на какой-то детский праздник, судя по обилию детей, игрушек, ярких объемных фан-проекций, плывущих над головами, и прочей атрибутики веселья. Надо отсюда поскорее выбираться, а то можно застрять надолго.

Стэн обладал потрясающей способностью включаться в самый неподходящий момент и проделывать это на сумасшедшей скорости. Но он не мог работать иначе: между внезапными приступами вдохновения он ныл, хандрил и брыкался, зато когда «накатывало», то доставал Кирилла отовсюду и ночью и днем, требовал все и сразу. Тот спокойно мирился, за десяток лет он разучился из-за этого досадовать, привык к захлебывающимся скороговоркам, даже радовался им, предвкушая у Стэна новое озарение.

Не все же идут вперед методично, шаг за шагом. Партнер Кирилла прыгал со ступеньки на ступеньку, поочередно провозглашая то свою полнейшую бездарность, то бесконечную гениальность. Сегодня ожидался очень большой прорыв – Кириллу приходилось несколько раз тормозить нетерпеливого собеседника, на ходу его пальцы не успевали листать и перекидывать нужную инфу.

Бывшая одноклассница завороженно следила за «эской», плывущей перед ними по воздуху, и Кирилл поздравил себя с тем, что Стэну не пришло в голову проявиться на полчаса раньше. Супердорогую новинку с демонстрацией тоже включили бы в перечень его прегрешений, а Лене и так придется заглаживать свою попытку наладить отношения.

На самом же деле техноэстетика – это совсем не его, техномания – еще того меньше, просто часто приходится работать буквально на ходу. Пришлось долго ждать, пока наконец сделают фантомную сенсорную панель «без привязки», и теперь он наслаждался удобством, абсолютной мобильностью, не затекающей кистью и, если угодно, свободой.

– Все. Офлайн, – скомандовал он, панелька схлопнулась и исчезла. – Ого, мы почти пришли.

Лена промолчала. Кирилл демонстративно потянулся к запястью и отключился совсем, хотя мог ограничиться голосом. Пусть Стэн разгребает то, что получил, хватит с него. После этой прогулки почти плечом к плечу он понял, что Лена догнала его не извиняться. Ей важно что-то узнать, а может, просто услышать. Вызов спугнул ее, а следующий окончательно отобьет желание просить у него помощи. Кирилл внутренне собрался: из-за Стэна он отвлекся, умудрился ненадолго потерять контроль и тут же «поплыл», невольно втираясь в чужое пространство.

Словами надо разговаривать, словами. Пусть скажет сама, что ей нужно.

Но Лена, в противоположность, совсем потеряла нить и героически пыталась держаться естественно. Принялась расспрашивать, как работает новая «эска», и Кирилл подыграл, вытянул руку, с видимой охотой демонстрируя девайс на запястье, пустился в многословные объяснения.

– А тут, – она дотронулась до своего уха, – у тебя импланты?

– По-моему, это лишнее. Имплантами я себя натыкать еще успею. Вживил под кожу. – Кирилл усмехнулся. – Не ищи, они очень маленькие, снаружи незаметно. Если честно – очень удобно, я сам даже не думал. Присоски я почему-то постоянно терял, почти каждый день.

– Мне кажется, это не намного лучше имплантов.

– Лена, ты же врач, да еще кардиолог. В вашей области импланты – просто панацея.

– Да, именно. – Она помрачнела.

– Думаешь, это плохо?