Божья коровка-2 - Анатолий Федорович Дроздов

а вокруг гремели взрывы и свистели пули. Брежнев даже пару раз всплакнул. В декабре ему исполнилось 64, и, как многие в этом возрасте, генсек стал сентиментальным. Точно так же он плакал, слыша песню «Малая земля» в исполнении своего любимца Магомаева. Песню ту, вроде бы, тоже написал Коровка…

Леонид Ильич просидел за книгой до поздней ночи. Пару раз жена заглядывала, предлагая мужу отдохнуть, Брежнев отсылал ее нетерпеливым жестом. Завершив читать, он перебрал рисунки. Замечательный художник их рисовал! Сослуживцы на портретах как живые, эпизоды высадки на берег и боев в Новороссийске – выразительные, динамичные. Он сложил их в папку, завязал тесемки и отправился к жене под бок…

– Получилась книга у ребят, – сообщил назавтра верному помощнику. – Надо же, такие молодые, но как все верно написали о войне, которую не видели!

– Ковалев сказал, они хотели б с вами побеседовать, – передал Цуканов. – Говорят, без ваших мемуаров книга много потеряет. Если возражаете, то хотя бы предисловие…

– Знаешь, я, пожалуй, встречусь с ними, – решил генсек, подумав. – Привезите их ко мне в Заречье вечером в субботу. Заодно и посмотрю на этого Коровку. Что за парень и откуда он такой выискался… талантливый.

Гости прибыли в оговоренное время. Брежнев принял их в любимом кабинете, одетый по-домашнему, в тренировочном костюме из синей шерсти. Этим он давал понять, что встреча неформальная. Визитеры не того ранга, чтобы встречать их при всем параде. А вот гости приоделись: парень – в деловом костюме, белой рубашке с галстуком; его спутница – в приталенном строгом платье. Девушка несла в руках магнитофон с блокнотом, парень – альбом в обложке и карандаши.

Поздоровались, расселись. Для начала Брежнев расспросил гостей о книге. Как им в голову пришла идея, как работали, какие планы? Девушка, смущаясь, отвечала робко, а вот парень говорил уверенно и смело. Это Брежневу понравилось. А когда Борис сообщил генсеку, что они с Ольгой решили пожениться, Леонид Ильич невольно улыбнулся и поздравил пару.

– Спрашивайте, что хотели, – предложил радушно.

– Можно включиим диктофон? – попросил Коровка. – Чтобы важное не пропустить.

– Можно, – разрешил генсек.

Потекла беседа. Тон в ней задавал Коровка: он и спрашивал, и уточнял, и при этом что-то рисовал в альбоме. На генсека снова накатило. Он опять вернулся в молодость, это чувство приносило радость, потому он говорил охотно, вспоминая даже полностью забытые, как прежде думал, эпизоды. Встреча затянулась. Брежнев ожидал, что он управится за час, а то и меньше, но на деле говорили больше двух. Наконец, генсек решил, что хватит, так и заявил гостям.

– До свиданья, Леонид Ильич, – встал Коровка. Следом подскочила девушка. – Текст беседы мы передадим через Цуканова. Заодно – портрет. Ну, а дальше, как вы скажете…

Слово он свое сдержал. Через пару дней помощник принес генсеку текст его воспоминаний и большой портрет на ватмане.

– Как тебе? – спросил генсек.

– Все понравилось, – сказал Цуканов. – Разговор душевный получился – я читал и словно слышал вас. На портрете вы как будто бы живой. Только он такой… – помощник почесал в затылке. – Домашний что ли. Сомневаюсь, что пойдет для книги. Может взять официальный?

– Ну ка!

Брежнев взял рисунок. На него смотрел немолодой, но еще не дряхлый человек. Добрые усталые глаза, тень улыбки на губах. Образ на портрете пробуждал симпатию, этому человеку хотелось верить.

– Покажу своим домашним, – решил генсек, – заодно с воспоминаниями…

То, что он сказал помощнику назавтра, удивило мудрого Цуканова.

– Пусть портрет поставят в книгу, – сообщил ему генсек. – К тексту тоже нет претензий. И еще. Галя и Виктория Петровна[11] попросили, чтоб портрет издали в типографии, напечатав на мелованной бумаге и вставив в рамки. Пожелали в комнатах своих повесить, так он им понравился. Сделаешь?

– Конечно, Леонид Ильич! – поспешил помощник.

Но ни он, ни Брежнев не смогли предугадать, что выйдет из такой затеи. Руководству типографии сказали, что решение напечатать портрет исходит лично от генсека. А вот то, что только для его домашних, им, увы, не сообщили, так они потом оправдывались. Да еще портрет всем приглянулся. Те, которые несли на демонстрациях, выглядели холодно, безлико. Ну, а тут живой, приятный человек, не в костюме с галстуком – в спортивной кофте. Поступили, как обычно. Переданный в типографию рисунок увеличили, отпечатали громадным тиражом, разослав его по всей стране. В книжных магазинах в секциях политпросвета его стали выставлять на видные места. Люди стали покупать – стоил он немного, на издания такого рода цену ставили щадящую. Брежнев на портрете людям приглянулся. Ведь нисколько не похож на постные физиономии прочих деятелей КПСС. Кто-то даже счел такой портрет сменой курса партии, которая отказалась от казенщины и формализма. Вражеские «голоса» тему подхватили, донеся ее слушателей в СССР. Их «эксперты» бодро рассуждали в студиях, чтобы это значило.

Информация дошла до отдела пропаганды и агитации ЦК КПСС. Там схватились за голову. Первым делом провели расследование: кто распорядился, с кем согласовали? Выяснили, что виновна типография, подконтрольная отделу, а команду дал Цуканов. Вышли на него. Тот подумал и решил спросить у Брежнева, что с этим дальше делать.

– Говоришь, портреты покупают? – поднял брови Леонид Ильич.

– Весь тираж, считайте, разобрали, – подтвердил Цуканов.

– Сами или по приказу?

– Сами, Леонид Ильич.

– Ну, так в чем проблема? – улыбнулся Брежнев. – Покупают, значит, уважают. Это дорогого стоит.

– Вышло так, что ваш портрет не был утвержден в ЦК КПСС. Суслов недоволен и велел виновных наказать.

– А, ему бы только шашкою махать! – хмыкнул Леонид Ильич. – Развели тут, понимаешь, бюрократию. Обсудить, проголосовать, а как спросишь, кто виновен, так все пальцами в друг друга тычут. На дворе другие времена, Георгий, сейчас не культ личности. Суслову скажи: виновных пусть не ищет. То, что люди стали покупать портрет, говорит, что руководство типографии свою задачу понимает. Премию за это нужно дать. Что до «голосов»… Пускай клевещут! Не было б портрета, за другое зацепились. Понятно?

– Да, – сказал Цуканов.

– А портреты, если разбирают, пусть печатают еще, – закончил тему Брежнев.

[1] Цикл этих передач выходил в 1972–1987 годах.

[2] Такое было в СССР, и не только в «Известиях». Разумеется, для отдельной группы журналистов, как правило, мэтров. Или близких к руководству.

[3] Это правда. Н.Н. Яковлев,