Божья коровка-2 - Анатолий Федорович Дроздов

Пусть дрожит хрустальная слеза.

Выпьем за любовь,

И уже не надо лишних слов,

Выпьем за любовь, родная,

Выпьем за любовь…[9]

В кадре крупным планом появилось лицо Ольги. Она слушала, мечтательно улыбаясь. Сказать, что в этот миг ей позавидовали миллионы женщин СССР, означало просто промолчать. «Выпьем за любовь» записали и для радио, где потом крутили постоянно. Скоро эту песню распевала вся страна. Радовались лабухи из ресторанов – на них пролился золотой дождь от заказов посетителей. Если б в СССР в то время составляли рейтинг популярных песен, «Выпьем за любовь» заняла бы первое место. На счет Бориса в сберегательной кассе полноводной рекой потекли авторские отчисления. Сколько в СССР ресторанов? Тысячи. Если в каждом хотя бы раз за вечер исполнят «Выпьем за любовь» и заплатят автору всего лишь рубль в месяц (а в реальности – гораздо больше), сколько набежит в итоге? То-то. А ведь в ресторанах исполняли и другие песни авторства Коровки: «Где же ты была» и прочие. В считанные месяцы Борис стал богатым человеком. Но это все случилось позже…

Октябрь, ноябрь и декабрь 1969 года Ольга и Борис провели в трудах. Легко сказать, «написать книгу», сделать это оказалось делом муторным и тяжким. Ветераны, прибывшие на парад, говорили много, заготовленных кассет для магнитофона Ольге и Борису не хватило, их пришлось срочно докупать. А затем им предстояло перевести аудиозапись в текст и литературно его обработать. Шла работа так. Борис сидел перед магнитофоном и, включив его на несколько секунд, набивал услышанное на пишущей машинке. Работа донельзя тяжелая, доводившая его до изнеможения. Получив готовые страницы, он назавтра их читал, отмечая, что нужно опустить, а что обязательно оставить. Дальше с текстом трудилась Ольга – много, долго. Это только кажется, что записанный на пленку разговор можно лишь слегка поправить, получив на выходе готовый текст. Люди часто говорят сумбурно, и, захваченные вдруг пришедшей мыслью, перескакивают на новый эпизод, толком не завершив предыдущий. Потому так важно провести беседу правильно. Но таким умением Борис не обладал, а Ольге не хватало опыта. В результате записали много лишнего и теперь шерстили эти горы слов, отбирая нужные для книги эпизоды.

Трудились параллельно. В дополнение к «Эрике» невесты Борис взял в прокате пишущую машинку, и теперь они обе стучали в их квартире целыми днями, умолкая лишь на время сна и в перерывах на обед и ужин. Несмотря на закипавшие мозги, Борис испытывал непреходящее восхищение подвигом, совершенным ветеранами. Да, он тоже воевал и в той, и в этой жизни, но его бои не несли такого напряжения и мук. Месяцы в окопах и в развалинах, ежедневные обстрелы и бомбежки… Голод, холод, раны и болезни… Смерть товарищей… Поначалу ветераны вспоминали это неохотно, скупо, но потом, разговорившись, просто высыпали журналистам ворох тяжелейших эпизодов битвы за плацдарм. Отобрать из них необходимые для книги было очень сложно.

Ольга очень уставала. Ей, московской девушке, не познавшей в своей жизни горя и лишений, тяжело было окунуться в грязь и кровь войны. Да еще писать об этом – просто, безыскусно, но в то же время так, чтобы читателя проняло до печенок… В этом помогал Борис. Он читал ее страницы и вычеркивал красивые слова о мужестве и стойкости. Из-за этого они порою ссорились.

– У меня все правильно! – кипела Ольга. – Эти люди – настоящие герои.

– Разумеется, – подтверждал Борис. – Но читатель должен сделать этот вывод сам. Незачем ему втирать.

– Почему ты так считаешь? – возмущалась Ольга. – Много книжек написал?

И вот как ей объяснить? В прошлой жизни Борис прочел все книги Драбкина[10], у которого и позаимствовал структуру своего проекта. Он запомнил впечатления от этих сборников и хотел, чтобы их книга им не уступала.

– Я так чувствую, – сказал любимой. – Ты сама подумай. Книг, где пафос льется со страниц, в СССР полно. Я хочу, чтоб наша отличалась. Чтоб ее восприняла не только молодежь, но и фронтовики. Чтобы не сказали нам: «Наворотили вы, ребята! Не было такого на войне…»

Перед первой встречей с ветеранами Борис считал, что придется подводить их к роли Брежнева в боях у Новороссийска. Но такого не случилось. Они сами вспоминали. Говорили с уважением о храбрости начальника политотдела армии, который не боялся прибыть на передний край, где он запросто беседовал с бойцами, а случалось, подключался к отражению атак фашистов. Далеко не все политработники поступали так, как Брежнев.

А еще Борис готовил иллюстрации – серию рисунков о боях у Новороссийска, заодно – портреты ветеранов, у которых брали интервью. К концу года рукопись была готова. Ольга отвезла ее отцу, а на следующий день он позвонил.

– Ночь почти не спал, – пожаловался дочке. – Читал – не мог оторваться. Вы с Борисом сотворили чудо. Никогда не думал, что мемуары о войне могут быть настолько увлекательными. Поздравляю, Оля! Обнимаю вас с Борисом и целую. Молодцы!

– Что теперь? – спросила Ольга.

– Рукопись отдам корректору, пусть причешет текст – ошибки в нем встречаются, перебелим, а затем я отнесу ее Цуканову. Он покажет Леониду Ильичу. Если тот одобрит, то, возможно, согласится дать книге предисловие. Это было б просто замечательно.

– Может, даст нам интервью? – сказала Ольга. – Вставим его в книгу.

– Размечтались! – охладил ее отец. – Но Цуканову скажу, пусть спросит…

***

– Леонид Ильич, – помощник положил перед генсеком папку. – Вы поручили мне контролировать работу над книгой о боях у Новороссийска. Называется «Малая земля». Рукопись закончена. Авторы, Коровка с Ковалевой, просят ее посмотреть и дать оценку.

– Сам-то прочитал? – спросил генсек.

– Да, – сказал Цуканов.

– И какие впечатления?

– Необычно, не похоже на другие мемуары, но в то же время увлекательно. Оторваться было невозможно.

– Вот как? – удивился Брежнев. – Ладно, заберу с собой домой. Там и гляну.

После ужина генсек прошел в любимый кабинет и открыл там папку с рукописью. Без особого желания. Не сказать, чтоб он не доверял Цуканову, но помощник мог польстить, дав высокую оценку мемуарам, где хвалили шефа. Ладно, пробежит глазами несколько страниц – сразу станет ясно. Через несколько минут Брежнев удивленно хмыкнул, уселся поудобнее и очень скоро позабыл о времени. Он как будто возвратился в молодость. Бодрый, энергичный, он опять беседовал с бойцами на переднем крае,