Ледяная тетрадь - Андрей Викторович Рубанов

свете он любил работать руками. Закончив трудовой день в школе, он отправлялся в мастерскую или в гараж и там пропадал до ночи. Затрудняюсь сказать, каким ремеслом он не владел. Может быть, стеклодувным? В совершенстве знал электромонтажное дело. Если буря валила столб с электропроводами – отец отправлялся чинить. Токарные работы – по дереву – отец считал забавой. Слесарными навыками – по металлу – обладал во всей полноте. Варил газом и электросваркой. Умел и строить: возвёл от фундамента до крыши несколько десятков домов, сараев, гаражей, амбаров, бань, заборов, теплиц. Построил как минимум один стальной мост. Асфальтировал дороги. Водил трактор, мотоцикл, автомобиль, снегоход. Зато был совершенно равнодушен к сельскому хозяйству, не любил обрабатывать землю и возиться с животными: любил только технику. Охотой и рыболовством не занимался, хотя друзья активно его завлекали в это дело. Но оружия в доме не помню, только мелкокалиберные винтовки. Стрелял отец – в тире, для развлечения.

Мать, как все женщины её поколения, действовала на два фронта: после работы в школе готовила еду, обшивала детей, стирала, хлопотала об их здоровье, но главное – разрабатывала стратегию развития. Отец не имел дальнего прицела; мать имела. В 1981 году она решила, что семья должна уехать из родительской вотчины, и обосноваться на новом месте, в городе Электросталь, в 50 км от Москвы. Дети росли, им нужно было получать высшее образование. Отец выступил резко против переезда, его всё устраивало, он обретался как у Христа за пазухой: три мастерские, два гаража. Но мать настояла.

* * *

Не помню, в какой момент у меня возникла идея уговорить деда написать воспоминания.

О детстве и юности дед нам часто рассказывал. Все знали, что он родился в деревне старообрядцев, неподалёку от города Павлово-на-Оке. Не знаю, верил ли он в бога, – если и верил, то тщательно это скрывал. Икон, молитвенников и Библии в доме не держал. Советский педагог, вдобавок директор школы и член КПСС, о таком не мог и помыслить. Однако не помню, чтобы он проповедовал научный атеизм. И если дед отправлялся в путешествие и видел действующую церковь – обязательно заходил полюбопытствовать.

В Советском Союзе церковь имела особый статус. Каждый школьник знал, что церкви есть, но они «отделены от государства»; мы не вдумывались в значение этой формулировки. Детей воспитывали атеистами с первых школьных классов. Место бога занимал дедушка Ленин. Вместо Ветхого Завета мы имели труды Маркса и Энгельса, вместо Нового Завета – историю Октябрьской революции. Члены Политбюро ЦК КПСС, во главе с Брежневым, воспринимались вроде святых.

В годы советской власти старики не писали мемуаров и воспоминаний. В очень ограниченном количестве выходили только военные мемуары военачальников и генералов – приглаженные, тщательно проверенные цензурой, они публиковались в специализированных издательствах: «Политиздат», «Воениздат».

Простые граждане – такие, как мой дед, – и не мечтали о публикации своих биографических сочинений. Человек мог написать хоть тысячу страниц – но что делать дальше? Можно распечатать на пишущей машинке. Как пел изгнанный из страны поэт Галич – «“Эрика” берёт четыре копии, вот и всё! …А этого достаточно!».

Однако самиздат пребывал под негласным запретом. Все копировальные машины – сейчас мы называем их ксероксы – ставились на учёт в КГБ. Более того, существовала отдельная инструкция для работников МВД: если гражданин попадал под следствие, не обязательно даже по политической статье, а, например, по делам о воровстве или хищениях, – в его доме проводился обыск, и все найденные рукописи, выполненные от руки или отпечатанные на машинке, изымались в обязательном порядке. Эта инструкция неукоснительно выполнялась вплоть до начала девяностых. Когда мой 22-летний друг Юрий Бычков в 1991 году был арестован по обвинению в мошенничестве, в его комнате, в доме родителей, произвели обыск и забрали все рукописи; Юра Бычков имел способности к сочинительству, пробовал писать рассказы; забрали всё. Потом, правда, вернули.

Люди умные, думающие – всё это знали. Напишешь – в лучшем случае можно сделать три или четыре машинописных копии, кустарно переплести и раздать друзьям. Но что дальше? Друзья дадут почитать приятелям, кто-нибудь сообщит в райком… А вдруг в тексте найдутся неуважительные отзывы о деятельности партии и правительства? Или, не дай бог, критика?

В 1965 году отставленный от власти Никита Хрущёв стал диктовать мемуары, и одновременно тем же самым занялся ближайший сподвижник Хрущёва, Анастас Микоян, ушедший на пенсию по достижении 70-летнего возраста. Хрущёва пытались отговорить. История написания и публикации мемуаров Хрущёва – настоящий «True Detective».

Впервые они были опубликованы (в сокращённом виде) издательским холдингом «Time» в журнале «Life» в 1970 году, затем должны были выйти отдельной книгой, но даже и журнальная публикация вызвала скандал. Хрущёва – уже лишённого власти пенсионера – вызвали в Кремль, потребовали осудить публикацию; это послужило причиной сердечного приступа и последующей смерти бывшего лидера СССР.

В то же самое время Анастас Микоян закончил первый том своих воспоминаний «Дорогой борьбы», но, даже несмотря на свой статус бывшего члена Политбюро, сумел опубликовать их с большим трудом. Следующие тома так и не вышли в свет: их готовили к печати, но в 1978 году, после смерти Микояна, публикация была остановлена по личному распоряжению Суслова.

К началу семидесятых руководство СССР уже взяло твёрдый курс на переписывание истории. Была разработана новая концепция: можно и нужно говорить про Ленина и про его правую руку, чекиста Дзержинского, «Железного Феликса», а также про синклит «героев Гражданской войны»: Щорса, Котовского, Фрунзе, Чапаева, Будённого. Далее в историческом периоде длиной в целых 40 лет – с момента смерти Ленина и вплоть до появления на политической сцене Брежнева – была умышленно создана лакуна. Новые поколения советских граждан должны были думать, что товарищ Сталин – это полководец, выигравший великую войну, и что он опирался в этом деле на маршалов Жукова и Рокоссовского, а также на верного друга, наркоминдела товарища Молотова. Все прочие имена тщательно вымарали – Троцкого, Тухачевского, Якира, Гамарника, Уборевича, Маленкова, Вознесенского, Кагановича, Микояна… И, разумеется, наркомов НКВД (МГБ) – Ягоду, Ежова и Берию. Примерно к 1972 году эта концепция была разработана в деталях.

И, конечно, создание мемуаров, воспоминаний и семейных хроник рядовыми гражданами страны в этой концепции не было предусмотрено. А вдруг граждане начнут вспоминать и описывать репрессии? Коллективизацию? Лагеря?

Вот почему мой дед Константин – коммунист, директор школы, заслуженный учитель – не писал воспоминаний. Но, конечно, в итоге он решился на их написание не потому, что я, 15-летний внук, его уговорил; он взял в руки авторучку – только в 1986 году, когда стало ясно, что времена изменились.

Пока он возглавлял школу, пока