Где моя башня, барон?! - Антон Панарин

дальше говорил этот театрал, я не слушал. Подхватив ушастого под руку, я потащил его в сторону ожидавшей нас девушки.

— Владимир, Фёдор. Вот причитающийся вам приз, — девушка протянула нам два конверта с призовыми деньгами.

Фёдор, несмотря на то что едва стоял на ногах, с улыбкой выхватил конверт и спрятал его за пазухой.

— Чего смотришь? Делай так же, — посоветовал парень. — Тут вагон проигравших на ставках месячное жалование. Могут попробовать отнять.

— Смотрю, ты здесь уже не в первый раз, — заметил я.

— Ага. Не в первый, — кивнул Фёдор. — Правда, раньше был зрителем. Но когда стало туго, понял, что нужен постоянный заработок, а не вот это гадание на чайной гуще.

— Кофейной, ты хотел сказать, — поправил я парня.

— Да насрать. Хоть на молочной. Суть ты понял, — фыркнул ушастый и, скривившись от боли, схватился за бок.

— Рёбра целы? — поинтересовался я.

— Жить буду. Меня Фёдор зовут. Воробьёв. Для друзей просто Воробей… Кстати, спасибо. Ты мне если не жизнь, то здоровье точно спас, ну и соточку подарил. Так что можешь звать Воробьём, — улыбнулся Федька, продемонстрировав выбитый передний зуб.

— А меня Владимир, — представился я.

— Ага. Приятно, — хмыкнул Фёдор и, оттолкнувшись от меня, самостоятельно принял вертикальное положение. Он попытался сделать величественное выражение лица, но весь образ рухнул, когда его живот громогласно заурчал. — Твою мать. Так жрать хочется. Пойдём перекусим?

— Веди, — улыбнулся я и двинул следом за «лучшим» бойцом вечера. — А ты ради денег дерёшься?

— Ясен пень. Без рубликов живётся и голодно, и тоскливо, — выдавил Воробей и, помолчав, добавил: — Не, ну так-то не только ради этого. На турнирах часто присматриваются к бойцам. Если хорошо себя покажешь, то могут и работёнку какую подкинуть или в семью взять.

Мы вышли из промзоны и пошли по Производственной улице, которая прилегала к парку.

— Усыновят, что ли? — спросил я, не понимая, о чём ушастый говорит.

— Хе! Ага, блин. И удочерят заодно, — хохотнул Фёдор. — Не, в Хабе у нас три группировки. Краснореченские — по названию главной улицы, где они осели. Железнодорожники получили название от района обитания. Ну и Воронежские тоже названы так из-за улицы, на какой обитают.

— И чем эта шпана промышляет? — скептически спросил я, так как банды казались такой мелочью на фоне того, что творит Мышкин.

— Шпана, блин. Если б кто из группировки услышал, что ты их так окрестил, живо бы язык отрезали, — покачал головой Воробей. — Краснореченские крышуют купцов. Торгаши, конечно, негодуют, но сделать ничего не могут. Будут жаловаться полицаям — в их магазин случайно влетит бутыль с керосином, и привет. Ну и выходит, что купчары платят налог и императору, и Краснореченским. Нам сюда.

Федька махнул рукой в сторону лавки с названием: «Шкварки и картофан».

— А с остальными что? — нетерпеливо поинтересовался я, ведь город для меня раскрывался под совсем другим ракурсом.

— Не здесь, — коротко бросил он, постучал в приоткрытое окошко и крикнул: — Дядь! Дай два кулька и тархун! Два тархуна!

— Эт ты, ушастый? — послышался возмущённый голос из глубины лавки, и показался лысеющий торговец. — Ты, собака, мне ещё пятёрку торчишь!

— Да не бухти ты. Я как раз пришёл, чтоб расплатиться. На, — Воробей достал конверт и передал мужику десять рублей.

— Во. Это совсем другое дело. Хлеб нужен?

— Если бесплатно, то нужен, — расплылся в улыбке Воробей.

— Халявщик, — покачал головой торгаш и добавил: — Через десять минут всё будет.

Пока еда готовилась, Федька продолжил рассказ:

— Железнодорожники контролируют всю промышленность. А заводчанам проще налог платить, чем рубиться с бандой. Сам понимаешь, там деньги такие крутятся, что этот налог и незаметен. Тем более владельцы заводов сами порой пользуются услугами Железнодорожников, когда нужно проучить кого-нибудь.

— Странно всё это, — заметил я. — Днём смотришь — добропорядочный город. Куча полицаев, чистые улицы…

— Ага, а вечером зашёл не в ту подворотню и перо под ребро получил. Полицаи к группировщикам не лезут, потому что все прикормлены. А те, кто отказался сотрудничать, давно вниз по течению Амура уплыли с распоротым брюхом. Мы ведь на отшибе империи живём. Сюда имперская власть не особо-то и доходит, — произнёс Федька, затем шмыгнул носом и, заглянув в лавку, крикнул: — Ну долго ещё? Жрать хочу, сил нет!

— Жди молча! — рявкнул торговец и неловким движением обжёг палец о масляную сковороду. — Ай! Твою мать! Ушастое несчастье!

— Ага. Я тебя тоже, дядь, очень люблю и уважаю, — оскалился Федька и повернулся ко мне. — Ну так вот. Воронежские держат ремесленников, кабаки всякие, рыбаков, фермеров и прочую мелочёвку. Ну и всё. Больше никого нет.

— И как они? Не грызутся за сферы влияния? — поинтересовался я.

— Ну, порой бывает, — хмыкнул Фёдор. — Но там их быстро утихомиривают сверху.

— С какого верху?

— Ну ты чё? Всем в Хабаровске заправляет граф Мышкин. Так-то город принадлежит князю Громову и налоги в его казну идут, а оттуда часть уже в имперскую. Вот только князь в Москву перебрался жить, а на то, что тут происходит, ему плевать. Копеечка каждый месяц стабильно капает, он и рад.

— Выходит, Мышкин поделил город между бандами?

— Не просто поделил! Он сделал так, что банды друг с другом незримо конкурируют. И если хоть кто-то оступится, другие с радостью сожрут их с потрохами, — Федька замолчал на секунду и принюхался. — Чуешь?

Торговец из глубины лавки вынес нам свёртки масляной бумаги и две бутылки лимонада.

— Спасибо, дядь, — улыбнулся Федька и выхватил свёртки из рук торговца. — Давай у речки сядем.

Свернув в парк, мы прошли сотню метров и упёрлись в крошечную реку под названием Чёрная. Не знаю, кто решил, что это река. Как по мне, так больше похожа на ручей. Впрочем, журчит и ладно. Заодно можно будет руки помыть.

Федька всучил мне свёрток и тархун.

— Ешь, пока хрустящая, — махнул он головой.

Я развернул свёрток и утонул в невероятном аромате жирного сала, выжаренного до хруста. Свёрток был поделен на три ячейки. Самая большая с золотистой картошкой, вторая поменьше вмещала в себя шкварки, и в третьей лежали малосольные огурцы