Ребекка с фермы Солнечный Ручей - Кейт УИГГИН

- Не знаю. Папу попросили позаботиться о бедной  больной  женщине.  Ее  нужно забрать на ферму, где устроена богадельня.

Эта новость заставила мисс  Миранду  и  ее  сестру  Джейн  поспешить  к  парадной двери, откуда они увидели мистера Перкинса  и  его  бричку.  Мистер  Перкинс, отец задушевной подруги Ребекки, был в первую очередь  кузнецом,  а  во вторую  -  членом  городского  управления  и  приходским  попечителем  по  призрению бедных, в силу чего обладал обширной и разнообразной информацией.

- Кто это болен? - спросила Миранда.

- Да одна женщина в Северном Риверборо.

- Что с ней?

- Точно не знаю.

- Чужая?

- И да, и нет; это та сумасбродная дочка старого Найта Перри, что  жил  где-то там,  на  дороге  в  Модерейшен.  Помните,  она  убежала  из  дома  и  устроилась на фабрику в Милтауне, а потом вышла замуж за лоботряса по  имени  Джон Уинслоу?

- Помню; ну и где же он? Почему он о ней не заботится?

- Не получилось у них, видно, ходить в  одной  упряжке.  Скитались  по  поселкам, жили месяц здесь, месяц там, везде, где только удавалось  получить  работу и комнатку. А несколько месяцев назад поссорились  совсем,  и  он  ее  бросил. Она поселилась с маленьким сынишкой в старой бревенчатой  хибарке  в  лесу; одно время подрабатывала стиркой, а теперь очень тяжело заболела, даже  не надеются, что выживет.

- А кто за ней ухаживает? - спросила мисс Джейн.

- Лайзи Деннет; она ближе всех живет к этой хибарке. Но я думаю, и она  устала быть доброй самаритянкой[46]. Во всяком  случае, она  прислала  сегодня  записку. Говорит, что, похоже Джона Уинслоу нигде  не  найти,  родственников  никаких нет, так что городок должен взять заботу о больной на себя. Вот я  и  еду  посмотреть,  как  обстоят  дела.  Влезай,  Ребекка.  Вы  с  Эммой-Джейн  поместитесь сзади на подушках, а я сяду впереди. Ну вот так! Поехали!

- Боже, Боже! - вздохнула Джейн, когда сестры снова  вошли  в  дом.  -  Помню, я однажды видела Салли Перри на  церковном  собрании.  Красивая  была  девушка; жаль, что она попала в такую беду.

- Если бы она продолжала ходить на собрания, а на мужчин  не  глядела,  так, может быть, сейчас честно зарабатывала бы  себе  на  жизнь,  -  заявила  Миранда  и  добавила,  неосознанно  заменяя   вердикт   истории   на   прямо  противоположный: - От мужчин все зло в этом мире.

- Тогда мы все здесь должны быть  счастливы  и  довольны,  -  отвечала  Джейн, - ведь в Риверборо на одного мужчину приходится шесть женщин.

- Будь их шестнадцать на одного,  было  бы  еще  спокойнее,  -  мрачно  отозвалась Миранда,  поставив  коричневый  глиняный  горшок  с  пончиками  в  стенной шкаф и захлопнув дверцу. 

II 

Бричка  Перкинсов  громыхала  по   пыльной   проселочной   дороге,   и,  благоразумно помолчав - так долго, как  только  может  вынести  смертный,  -  Ребекка рассудительно заметила:

- Печальное это поручение, не правда ли, мистер  Перкинс,  для  такого  хорошего солнечного дня?

- Много горя на свете, Ребекка, хоть и дни солнечные, и все  такое,  -  отвечал этот добрый человек. - Коли хочешь иметь постель, крышу над  головой  и кусок хлеба, приходится работать. Если б я не трудился от зари до зари, не  учился своему ремеслу и не отказывал себе  во  всем,  чтобы  скопить  денег,  когда был молодой, я, может быть, сам был бы  сейчас  бедняком  и  лежал  бы  больной в какой-нибудь лачуге, вместо того чтобы  быть  попечителем  бедных,  который едет забрать такого вот бедняка в богадельню.

- А тем, у кого закладная,  не  приходится  идти  в  богадельню,  нет,  мистер Перкинс? - спросила Ребекка, содрогаясь от страха  и  думая  о  своей  родной ферме на Солнечном Ручье и о закладной на нее  -  закладной,  мрачная  тень которой лежала на всем детстве Ребекки.

- Господь с тобой, нет! Разве только если они не смогут  ее  выкупить.  Но Салли и ее муж не нажили  столько  добра,  чтобы  обзавестись  закладной.  Нужно чем-то владеть, прежде чем сможешь это что-то заложить.

Сердце  Ребекки  радостно  забилось:   оказалось,   что   закладная   -  свидетельство определенного уровня семейного благосостояния.

- Что ж, - сказала она, вдыхая аромат свежескошенной травы и взирая на  будущее с большей надеждой, - может быть, этой больной женщине станет  лучше  в такой хороший день. А может быть, ее  муж  вернется,  чтобы  извиниться  и  помириться, и тогда сладкое согласие воцарится в смиренном  жилище,  которое  некогда было свидетелем бедности, горя и отчаяния. Именно  так  произошло  в  книжке, которую я сейчас читаю.

- Что-то я не замечал, чтобы в жизни  часто  происходило  так,  как  в  книжках, - отвечал пессимистично  настроенный  кузнец,  прочитавший,  как  и  подозревала Ребекка,  не  больше  полудюжины  книг  за  все  свое  долгое  и  зажиточное существование.

Еще три или четыре мили пути -  и  маленькая  компания  оказалась  близ  лесного участка, где прошлой зимой было срублено  много  высоких  сосен.  На  фоне молодых берез отчетливо виднелась крыша  полуразвалившейся  хибарки.  К  дверям вела неровная дорожка, оставшаяся в том месте, где бревна волочили  к  большой дороге.

Когда мистер Перкинс и девочки подъехали ближе, возле домика  появилась  фигура женщины в холщовом клетчатом платье и ситцевом переднике.  Это  была,  выглядевшая усталой и раздраженной, миссис Лайза-Энн Деннет.

- Доброе утро, мистер Перкинс, - сказала она. -  Очень  рада,  что  вы  приехали. После того как я отправила вам записку, ей стало хуже. Она мертва.

Мертва! Это слово, тяжелое  и  полное  тайны,  поразило  детский  слух.  Мертва! А их юные жизни, только начавшиеся, тянулись и  тянулись  к  солнцу,  убранные, подобно неумирающей  надежде,  в  живую  зелень.  Мертва!  А  весь  остальной мир упивается своей силой. Мертва! Когда качаются в полях все  эти  маргаритки и лютики, а мужчины сгребают в душистые стога скошенную траву или  бросают сено в тяжело нагруженные телеги. Мертва! Когда весело звенят  после  летних ливней ручьи, цветут картофель и овес, радостно поют птицы  и  каждое  маленькое насекомое жужжит и стрекочет, внося  свою  ноту  в  блаженный  хор  теплой, пульсирующей жизни.

- Я была одна с ней. Она скончалась неожиданно, на рассвете, - сказала  миссис Деннет. 

И к Богу вознеслась ее душа

                         В минуты первые рассвета. 

Эти слова пришли вдруг на ум Ребекке. Она не могла припомнить,  слышала  ли она их на похоронах, или прочла в сборнике церковных гимнов, или сочинила  "в собственной голове", но мысль о смерти, пришедшей вместе с рассветом, так  взволновала ее, что она почти не слышала дальнейших речей миссис Деннет.

- Я посылала за тетушкой Бьюлой Дэй, и она была здесь сегодня,  убрала  и положила покойницу на стол, - продолжила многострадальная миссис Деннет. -  Родных у нее, у Салли, не было, да и у Джона Уинслоу тоже,  сколько  я  могу  припомнить. Она из вашего поселка, так что  вам  придется  похоронить  ее  и  позаботиться о Джекки - это ее  сынишка.  Ему  семнадцать  месяцев,  веселый  мальчуган, вылитый отец, но я больше ни дня не могу держать его  у  себя.  Я  вконец  измучилась;  мой  собственный  малыш  болен,  мать  опять  ревматизм  прихватил, а муж возвращается сегодня вечером домой после рабочей недели,  и  если он застанет под своим кровом ребенка Джона Уинслоу, не знаю, что будет!  Вам придется забрать малыша в богадельню.

- Я не могу отвезти его туда прямо сейчас, - возразил мистер Перкинс.

- Ну тогда подержите его денек у себя; он как  котенок.  Джон  Уинслоу  все равно рано или поздно услышит от кого-нибудь, что Салли умерла,  -  если  только совсем  не  уехал  из  штата.  А  когда  он  узнает,  что  мальчик  в  богадельне, так, я думаю, приедет и заберет его. Не съездите ли вы со мной в  деревню - договориться насчет гроба? А вы, девочки,  не  побоитесь  остаться  здесь одни ненадолго? - спросила она, обернувшись к Ребекке и Эмме-Джейн.

- Побоимся? - отозвались обе, не понимая, что она имеет в виду.

Миссис Деннет и мистеру Перкинсу  стало  ясно,  что  страх  присутствия  смерти еще не проник в души девочек. Посоветовав детям не  забредать  далеко  от хижины и пообещав вернуться через час, взрослые уехали.

Вдоль тенистой дороги нигде не было видно ни единого  дома,  и  девочки  стояли, держась за руки, и следили, как бричка исчезает из виду.  Затем  они  молча сели под деревом, внезапно  ощутив,  как  что-то  невыразимо  гнетущее  нависло над их веселым утренне-летним настроением.

В лесу было очень тихо, лишь иногда  слышалось  стрекотание  кузнечика,  или птичий щебет, или - откуда-то издалека - щелканье сенокосилки.

- Мы бодрствуем! - прошептала Эмма-Джейн. - Так бодрствовали  у  гроба  дедушки Перкинса, только там были  пышные  похороны  и  два  священника.  Он  оставил две тысячи долларов в банке и магазин, битком  набитый  товарами,  и  еще такую бумажку, от которой можно два раза в год отрезать билетики, и  они  все равно что деньги.