Ребекка с фермы Солнечный Ручей - Кейт УИГГИН

Друг мой, надейся и жди,

Счастье твое впереди. 

Нити радости  вплетались  в  серую  паутину  повседневной  жизни.  Были  попытки сделать убогий маленький домик не столь убогим, внеся в него  что-то  из сада, леса или поля и следуя примеру природы  в  том,  как  она  скрывает  уродство везде, где встречает его. Удовлетворение приносило и сознание того,  что она хозяйка пусть бедного, но все же  поместья,  которая  строит  планы,  отдает распоряжения, принимает решения, вносит  порядок  в  хаос,  насаждает  веселье вместо сонной покорности неизбежному. Утешением была для нее  любовь  детей, которые тянулись  к  ней,  как  цветы  к  солнцу.  Их  привлекали  ее  неистощимые запасы самых  разных  историй,  и  они  были  искренни  в  своем  убеждении, что нет предела способности Ребекки к выдумкам и фантазиям.  Хотя  она сама и не сознавала этого, действие закона равновесия было  здесь  в  ее  пользу, и не только здесь, но и в том, что было еще более важным: в  трудные  дни мать и дочь нашли и,  как  никогда  прежде,  узнали  друг  друга.  Новое  чувство рождалось в душе Ребекки, когда она сидела у постели матери в долгие  часы боли и страданий, -  чувство,  которое  приходит  только  с  заботой  о  другом, чувство, которое возникает и  растет  только  тогда,  когда  сильный  склоняется к слабому. Что  же  до  Орилии,  то  невозможно  описать  словами  счастье, какое нашла она, открыв для  себя  истинный  смысл  материнства.  В  прежние годы, когда ее дети были  малы,  своими  крылами  заботы  и  тревоги  наводили мрачную тень на семейный очаг. Затем Ребекка уехала, и  без  ведома  матери за долгие месяцы разлуки ее ум и душа  выросли,  и  теперь,  когда  у  Орилии появились время и возможность, чтобы узнать свою дочь, ей показалось,  что такое бывает только в сказках, где эльфы тайно подменяют детей. Орилия и  Ханна продолжали жить, не  выходя  за  пределы  круга  повседневных  дел,  и  привычная  работа  становилась  все  скучнее  и  скучнее,   но   теперь   на  определенном этапе жизненного пути должен был появиться не кто иной, как это  удивительное существо, которое дает крылья мыслям,  что  прежде  могли  лишь  ползать, и вносит краски, прелесть, гармонию в  тусклую  серовато-коричневую  ткань существования.

Вы могли бы впрячь Ребекку в тяжелейший плуг, но, пока  на  ее  стороне  была молодость и сила, она ни на мгновение не забыла бы о зеленой траве  под  ногами и о голубом небе над головой. Ее  глаза  видели  тесто,  которое  она  замешивала, и пирог, которому она  придавала  форму,  ее  уши  слышали,  как  потрескивает огонь в кухонном очаге и как поет закипающий чайник,  но  то  и  дело ее фантазия расправляла крылья и, взмыв в высоту, отдыхала,  набиралась  сил. Маленький, жалкий фермерский домик был неопровержимым  фактом,  но  она  имела много дворцов, куда ускользала порой - дворцов, населенных деятельными  и храбрыми героями, принадлежащими миру романтики, дворцов, где их  неземные  обитатели шепчут душе божественные советы. И каждый раз после отступления  в  эту крепость мечты она вновь выходила вперед,  сияющая  и  обновленная,  как  тот, кто видел вечернюю звезду или слышал сладкозвучную  музыку  или  впивал  аромат Розы радости.

Орилия могла понять чувства ограниченной и  заурядной  курицы,  которая  высидела удивительного, бесстрашного утенка, но ее  собственный  случай  был  куда более чудесным, и она могла сравнить свое изумление только с изумлением  скромной пеструшки, из яйца которой вылупилась райская птица. Эта  мысль  не  раз приходила к ней в последние две недели и снова мелькнула  в  это  теплое  октябрьское утро, когда Ребекка вошла в комнату с  охапкой  золотарника[45] и  пылающих осенних листьев.

- Один намек на моды осенней природы, - сказала Ребекка, воткнув между  матрасом и спинкой в ногах кровати ветку с великолепными красными и  желтыми  листьями. - Она склонялась над прудом, и я  побоялась,  что  этой  красавице  грозит сделаться тщеславной, если я позволю ей слишком долго  любоваться  ее  отражением в воде, так что я поскорей унесла бедняжку от опасности! Разве не  чудо! Как мне хотелось бы отнести одну из таких ветвей сегодня  бедной  тете  Миранде! В кирпичном доме не бывает цветов, когда я уезжаю.

Это было  удивительное  утро.  Солнце  медленно  поднялось  над  миром,  хранившим в памяти лишь череду золотых дней и  звездных  ночей.  Воздух  был  напоен ароматом зреющих фруктов, а на дереве у двери самозабвенно  распевала  маленькая птичка, почти разрывавшая свое горлышко,  изливая  радость  жизни.  Она забыла, что лето прошло, что неотвратимо близится зима, но  кто  захочет  думать о холодных ветрах, голых сучьях,  замерзших  потоках  в  такой  день?  Яркая бабочка влетела в открытое окно и уселась на  блестящий  лист.  Орилия  слышала пение птички и, оторвав взгляд от красоты огненной  ветки,  перевела  его на свою высокую, прекрасную дочь, стоящую, словно юная Весна  с  золотой  Осенью в руках.

Вдруг она закрыла глаза и воскликнула:

- Я не вынесу этого! Вот я лежу здесь, прикованная  к  постели,  мешая  всем твоим планам. Все пошло прахом - вся моя экономия,  все  наши  лишения,  вся твоя упорная учеба, все  расходы Миранды -  все,  что,  как  мы  думали,  сделает из тебя человека!

- Мама, мама, не говори так! Не думай так!  -  воскликнула  Ребекка  и  порывисто опустилась на пол у постели, роняя листья и ветки  золотарника.  -  Что ты, мама, мне чуть больше семнадцати! Эта особа  в  фиолетовом  ситцевом  переднике с испачканным мукой носом -  только  "зачатки"  меня.  Помнишь  то  маленькое деревце, которое посадил Джон? Были  засушливое  лето  и  холодная  зима, и оно совсем не росло, что бы мы ни  делали  для  него,  а  потом  был  хороший год, и оно наверстало  упущенное  время.  Просто  сейчас  мое  время  "давать корни", но не думай, что мой день кончен, ведь он  еще  не  начался!  Столетний клен у колодца и тот покрылся новой листвой в это лето, так что  и  для меня должна быть надежда в мои семнадцать!

- Можешь храбриться сколько хочешь, - всхлипывала Орилия, - но меня не  обманешь. Ты потеряла хорошее место,  ты  никогда  не  увидишь  здесь  своих  друзей и ты не что иное, как "рабочая лошадь"!

- С виду я "рабочая лошадь", - сказала Ребекка с таинственным видом  и  смеющимися глазами, - но на самом деле я принцесса. Никому не говори, но это  лишь  маскировка.  Она  необходима  по  причинам   большой   государственной  важности. Король и королева, которые в настоящее время  занимают  мой  трон,  очень стары, и их положение неустойчиво. Они собираются вскоре  отречься  от  власти в мою  пользу.  Мое  будущее  королевство  довольно  маленькое,  если  сравнивать его с другими существующими королевствами,  поэтому  за  него  не  ведется борьбы среди королевских родов. Но вы также не  должны  ожидать  для  меня золотого трона,  выложенного  бриллиантами.  Он  будет  всего  лишь  из  слоновой кости с красивой ширмой из павлиньих перьев сзади. Но у  вас  будет  удобный стул совсем рядом с ним и множество слуг, готовых исполнить, как это  называют в романах, ваше "малейшее желание".

Орилия против воли улыбнулась, она была утешена, хотя  обмануть  ее  не  удалось.

- Надеюсь только, что тебе  не  придется  слишком  долго  ждать  твоих  тронов и королевств, Ребекка, - сказала она, - и что  я  успею  увидеть  их,  прежде чем умру. Но жизнь кажется мне очень суровой и жестокой.  Ты  связана  по рукам и ногам: одна больная в кирпичном доме - Миранда, вторая калека - я  здесь, на ферме, не говоря уже о Дженни, Фанни и Марке. В тебе  есть  что-то  от веселого характера твоего отца, иначе такая жизнь тяготила  бы  тебя  так  же, как и меня.

- Знаешь, мама, - сказала Ребекка, обхватив колени руками, - радость -  уже просто быть здесь, в этом мире, в такой  день,  как  сегодняшний,  иметь  возможность видеть, чувствовать, делать, быть  в  гармонии  с  ним,  с  этим  миром. Когда тебе было семнадцать, мама, разве не было  хорошо  просто  быть  живой? Ты ведь не забыла?

- Нет, не забыла, - сказала Орилия, - но я не была  такой  живой,  как  ты, никогда.

- Я часто думаю, - продолжила Ребекка,  подходя  к  окну  и  глядя  на  деревья, - я часто думаю, как было бы ужасно, если бы меня  совсем  не  было  здесь. Если бы была Ханна, а  потом  сразу  Джон,  Дженни  и  остальные,  но  никакой Ребекки - никогда никакой Ребекки! Быть живым - вот в чем радость. В  моем сердце должны быть страхи, но их нет. Что-то более сильное изгоняет их,  что-то похожее на ветер. Ах, мама, взгляни! Уилл едет к дому:  должно  быть,  есть письмо из кирпичного дома. 

Глава 30 Прощай, Солнечный Ручей! 

Уилл Мелвилл подъехал к окну и, бросив письмо на колени Ребекке,  пошел  в амбар по какому-то делу.

- Ну хорошо! Значит, сестре не стало хуже, - с  облегчением  вздохнула  Орилия, - иначе Джейн послала бы телеграмму. Посмотри, что она пишет.