Аспирант. Москва. 90-е - Всеволод Советский

— Ты пойми! — надрывно твердила она. — Я прямо разрываюсь между двух огней! И огни разные! Совсем!..

Меня так и подмывало брякнуть: один зеленый, другой красный?.. Но все же я притормозился с остроумием. Так вот скажешь, снова вспыхнут лютые обиды, и не остановишь.

Тем паче, что сама Ирина тут же все и разъяснила. Ну, понятно, о разности огней я и сам давно догадался: к обитателю Тулы Ирина чувствовала щемящую любовь-жалость, любовь-милосердие — агапэ, как говорили древние греки…

— Не знаю. Не знаю… Ничего с собой не могу поделать. Иду по улице, в метро еду, в библиотеке занимаюсь — о нем думаю. Тебе не… не досадно это слушать?

— Ну что ты! Мы ж с тобой прекрасно друг друга понимаем. Знаем, насколько сложен духовный мир. И отношения людей, стало быть.

Девушка слегка разрумянилась. Слова про ее сложный духовный мир пришлись по душе.

— Так и выходит. Иду, сижу, все о нем думаю. Как там он без меня⁈ Ведь пропадет без мамки!..

— То есть, без тебя?

— Увы.

Я хмыкнул:

— Так он, тебе, наверное, уже на шею сел?

«Мамка» скорбно кивнула.

Особа неглупая, Ирина, конечно, это заметила. Молодой здоровый мужчина, абсолютно дееспособный, обнаружив, что женщина прониклась к нему глубоким, хотя и не вполне обычным чувством, взгромоздился на нее без стыда и совести, и ноги свесил. А Иринины жалость и самоотверженность от этого лишь усилились.

— Что дальше будет?.. Не знаю, — вздохнула она.

Я, кажется, знал, что дальше будет, но из деликатности вновь промолчал. Думаю, что и она сама догадывалась… Но предпочла переключиться на меня.

— А с тобой, Юр… Ну, это совсем другое дело. Он как ребенок малолетний. А ты… меня к тебе тянет как всякую нормальную женщину к мужчине. К тому, какой мужчина должен быть. Стена, за которой так хорошо жить.

— Спасибо за столь высокую оценку…

— Да что там, Юра! Это ведь что есть, то есть. Мужчина и женщина. Классика жанра. Что дальше будет?..

— Мы не знаем.

— А может, и не надо это знать. Что будет, то и сбудется.

— Мудро, — согласился я. — Ты, Ира, умная барышня, спору нет.

— Возможно. Но жизнь еще умнее нас. Хотя бы и умных.

— И с этим не поспоришь.

Она с любопытством посмотрела мне прямо в глаза. Я взгляд не отвел.

— А вот скажи, Юра… Что ты думаешь обо мне? Как про женщину, я имею в виду. Не как про умную коллегу, а именно как женщину в твоей системе координат. А?

Сложный вопрос. То есть не то, чтобы сложный, но как вот тут ответишь?.. Не скажешь так: ты сексуально привлекательна, и я с удовольствием совокупляюсь с тобой. Но видеть в тебе женщину всей своей жизни, ту с которой день за днем, год за годом и во веки веков, по всем путям-дорогам, в погоды и непогоды… Нет. Не скажешь.

— Если честно, — сказал я честно, — я вдаль не думал. Прогнозов не делал. Есть этот день, есть эта ночь. Ты можешь отнестись к этому как хочешь. Я любой твой ответ приму.

— Любой? — спросила она со сложной интонацией.

— Конечно, — без малейших сомнений ответил я.

Она чуть помедлила. И поднялась. Я тоже встал.

Что-то озорное мелькнуло в ее взгляде.

— Так вот тебе мой ответ, — негромко произнесла она, обняла меня и прижалась губами к губам…

…Когда Ирина уснула, я долго смотрел в ее лицо при свете ночника. Оно казалось мне не то, чтобы классически прекрасным, а одухотворенным, словно сейчас она блуждает в какой-то чудесной стране, видя то, чего не дано видеть никому другому на Земле… А полчаса тому назад она жарко шептала мне в ухо:

— Еще! Ну еще, пожалуйста! Мне тебя всегда мало! Я не могу насытиться тобой, ты словно волшебный источник для меня… Чем больше пьешь, тем больше хочется… Не знаю, что со мной и знать не хочу, и останавливаться тоже не хочу. И ты не останавливайся! Прошу тебя! Любишь ты меня, не любишь — неважно. Главное, не останавливайся!..

Ну я и старался.

Сейчас она спала как убитая, а я тоже чувствовал себя почти израсходованным аккумулятором. И дико хотелось пить. Сумасшедший расход энергии — это еще и обезвоживание организма.

Помня, что на столе здесь стоял кувшин с кипяченой водой, я осторожно встал, подошел к столу, принялся пить прямо из этого кувшина. Хоть и кипяченая, вода имела гадкий привкус. Нигде такой противной воды из крана нет, как в Москве.

Попив, я посмотрел на спящую обнаженную. Тело ее было безупречно, смотрел бы и смотрел. Прямо тебе Венера работы Лоренцо Бартолини. Но я видел, как жар недавней любовной горячки уходит из этого роскошного тела, девушка начинает хмуриться, зябко поеживаться… Впрочем, не просыпаясь. Я осторожно накрыл ее одеялом, укутал поуютнее — все так же не просыпаясь, она улыбнулась, немножко поерзала и уснула совершенно блаженно.

А я не торопясь собрался, оделся, с удовольствием предвкушая возможность завтра спать сколько хочешь. И потом поработать над текстом второй главы. Ильич порядком почиркал мою рукопись, надо разбираться с его правками… А потом позвонить Гриневу. Домой. Он дал мне домашний телефон, сказав, что я могу звонить в любой день, любое время дня и ночи. Конечно, я не собирался этим злоупотреблять, но сейчас ситуация требовала. Откладывать нечего. И я бесшумно вышел в ночной тихий коридор, лишь негромко щелкнув замком входной двери.

Петя, видимо, уже дрых, да и я, порядком умаявшись, испытывал лишь желание поскорее завалиться в кровать. Приятные воспоминания минувшего вечера невесомо порхали в зрительной памяти, казалось, что они затеяли вокруг меня призрачный хоровод. Я их не отгонял — пусть будут, уже завтра станет не до них… виноват, сегодня. Время за полночь.

Вырубился стремительно. Не заметил, как. Утром, вскочив, сразу же занялся диссером. Не заметил, как увлекся. Разбирал правки шефа, сам находил улучшения, реально чувствовал, как текст становится лучше. Не терял контроль над временем, и после обеда позвонил Гриневу, как и планировал.

Тот мгновенно подхватил нить разговора:

— Конечно, конечно! Давай увидимся. Я тоже хотел… Есть информация.

— А у меня очень важная.

— Тем лучше. Давай.

И мы встретились в глубине жилого квартала на Рязанке. Андрей и жил тут неподалеку. Подъехал на собственной