Времена смерти - Сергей Владимирович Жарковский

его?.. – сказал он, грея ладони на боках чашки. Чашка крупно тряслась.

Ниткус пробудился, пошевелился, словно муху, помахав ладонью, отогнал от лица свою чашку и, просунув руку за пазуху, нащупал жирную запятую телефона. Надел на ухо, сдвинув шапочку.

– Группа – к шкиперу, прошу слова, – сказал, сделав вызов.

Пауза.

– Молчит.

– Да где ж его!…

– Ждём. Тебе что, скучно? Пора желать большего.

– А мне холодно!

– Ну сходи в клуб какой-нибудь, что поближе. Там тепло.

– Рискую, – сказал Марков. – У меня есть деньги.

– Так и попей пива. Сбалансируйся. Тебе-то что: ты законно на берегу, вызов бонусный, – подумаешь, пивнул девственник наокась!..

Марков покивал головой задумчиво, соглашаясь с логикой старшего товарища.

– Иди, иди, Денис, погрейся.

Марков отстегнулся, преисполняясь энергией и обильно дыша паром, спрятал пустую грушу в пояс, оттолкнулся пятками (он был в «носках») от многотонной несущей рамы окна, кувыркнулся навзничь через спинной плавник насеста и полетел к выходу.

Спровадив нетерпеливого, Ниткус тут же заснул вновь. Спал он ещё не менее получаса. Вдруг он толчком проснулся. Обретя полное сознание моментально, словно вахтенный, он сразу понял, почему его толкнуло. Кольцо причала, в котором плотно сидел стыковочным сегментом «ОК», сияло всеми положенными к предстарту огнями и сигналами. Ниткус на выдохе выругался, оставив за тем рот открытым. Он обалдел. По швейникам противометеоритного экрана на грузовом корпусе корабля побежала пара кибер-пассов.

– Либо что случилось?..– произнёс Ниткус, минуту полюбовавшись – извне!– началом погрузочной процедуры своего корабля. – Постараемся не удивляться, а уж нервничать категорически не позволим себе. Просто встанем и пойдём, и там посмотрим.

Но с места не сдвинулся, не в силах оторвать глаз от небывалого до сих в его жизни зрелища. Подозрений у него возникло чередой не менее десятка, но после тщательного отбора осталось одно. Неустав и зловещесть (как-то про такое в Космосе и не слыхивали – кантовать грузовоз в отсутствии экипажа) более-менее корректно объяснялись только наличием в системе землян. Ниткус, почти коснувшись щекой стекла, посмотрел вверх, но «Чернякова» не разглядел за конструкциями верхнего Форта.

В клубах и компаниях явление землян серьёзы из инопланетей и поумнее младых записали не иначе как неприятность и спасались кто может. Уже сказано: маловат был землянин, вряд ли его грузовые помещения могли ощутимо пополнить нищету, подарков не ждали. Колониальный инспектор – вот что привезено, на этом сходились все. Бублы резко опустели: кто мог, свалили, куда могли в «Ствол». Спиртное резко подорожало, игрища ушли в откровенное подполье, заимствования и пари прекратились совсем. Возникшую суету Ниткус переживал до вот – легко: землянам есть куда, уйдут, а по жизни и по службе ему, Ниткусу, с землянами не пересечься было ну уж никак, кроме случайно. Так Ниткус полагал. Но изнасилование приписанного грузовоза, производимое прямо на глазах соператора, дало ему увидеть всю неверность и неистинность счастья отстранённости. «Теперь я не люблю их осознанно, исходя из личного опыта», – думал Ниткус. «Вот и всё тебе, серьёз Ниткус, опытный преступник закона. Вот теперь и ты – девочка…» – думал он далее. Грузовой корпус «ОК», освобождённый от прикрытия, вдруг треснул по знАченным длинными огнями швам, плиты над твиндеком легко отвалились, пустые внутренности вспыхнули белым светом, главный манипулятор ломко отселся от поборта, пошёл стрик, балкон «катерпиллара» надвинулся на грузовоз. Достаточно. Ниткус поставил подковки на настил. Он ожидал звонка каждую следующую секунду, но Ван-Келат молчал.

– Лю-бо-пыт-но!– сказал Ниткус.– Вот это да. Представляю, чем нас загрузят. Представляю, куда нам идти. Дерьмом – в сортир. Очень неприличных и высокомерных существ повадилась рождать колыбель человечества.– Он помолчал.– Раз так, то оплата – с коэффициентом «три». А то и «четыре». Вот суки! Или нас вообще теперь на борт не допустят? Конфисковано? Ах ты, (…)[37]!

Заспикало. Наконец-то! Ниткус ударил ладонью по уху.

– Ниткус.

– Где Очкарик? – спросил Ван-Келат сразу мрачно.

– И я рад тебя слышать, шкип. Наблюдаю вот за нашей машиной. Мы ведь, кажется, на «ОК» куда-то идём? Так вот, его сейчас кантуют. Всухую, без нас. Или я уже не в экипаже? Знаешь выражение? Зело зрелищное зрелище.

– Трах-тибидох-тах-тах! – сказал Ван-Келат ещё мрачнее.

– То есть ты, шкип, не виноват? Протестовал, в ногах валялся? Грудью шёл? Из флинта целился и стрелял в воздух?

– Не умничай – не в эфире, – произнёс шкипер. – Где Очкарик, я спрашиваю тебя?

– В пределах досягаемости. Но выпимши. Неожиданный вызов на работу застал его врасплох.

– Бери его, Саулюс, и двигайте сразу на «хомут». Ждите меня в предшлюзе. На машину не поднимайтесь.

– В каком смысле?

– В прямом!

– Глаза-то завязать себе? – спросил Ниткус.

– Я люблю Землю, колыбель человечества, – ответил вполголоса Ван-Келат с чувством. – Старт предположительно через пару часов. (Ниткус автоматически пометил на своём таймере.) Я, как нас кантуют, наблюдаю, чтобы ты не очень беспокоился. Меня снизошли допустить. Кантуют с диспетчерской, сам что ни на есть Пулеми, собственноручно. Тютюлю без тебя я трогать запретил категорически.

– А они что, хотели?

– Да. Но я запретил.

– А они тебя послушали?

– Не трогают пока. Может, и послушали.

– У них, ты хочешь сказать, все ключи есть?

– У них, дух мой Ниткус, всё есть. Вплоть до мэра. Он тоже тут, сердешный. Знаешь? Мьюком у нас теперь мэр. Они и его имеют. А Форт уже не Форт, а Город. И его имеют, по-моему. Каков я смельчак, Ниткус?

– Такое – в эфире? Да хоть куда ты смельчак, Джон. Земля тебя не приветствует.

– И то.

– Конкретно – что они двигают?

– Свет рихтуют под свой груз. С надутым твиндеком, под трюм, пойдём.

– А куда хоть? – спросил Ниткус.

– Не в эфире. И ты, Саул, сам давай – с пониманием, как бы, да?

– Понял тебя, ни не.

– Ну, флаг, – сказал Ван-Келат и отключился.

– А ты теперь думай, космач, – произнёс Ниткус. – А ты теперь бойся. Выговаривай в атмосферу ничего не значащих звуков. Борись с нарастающим напряжением. Делай вид, как будто ты уже много пожил, такого видал навалом, и тебе оно нипочём.

Он дожал кофе в рот, проглотил, замял грушу в футляр, спрятал футляр в карман куртки. Отцекал подковки от настила. В окно он сдержался глядеть. Поджал ноги, толкнулся руками и по маршруту окно – потолок – переборка – дверь пересёк объём холла. В коридор выплыл ногами вперёд. Здесь было сразу теплее и не так одиноко: полузнакомый технила-девственник годов семнадцати по физике, в мусорной робе, с респиратором, заткнутым под лямку комба, висел, макушкой к подошвам Ниткуса, скрестивши руки на груди, над отваленной пайолой и внимательно смотрел в подпалубу.

– Не