Выбор - Анна Белинская

32. Максим

Слежу за тонкой органзой, играющей в объятиях ветра. Дверь на балкон приоткрыта, запуская в комнату свежий утренний воздух. Обвожу глазами маленькую комнатушку, в которой мне, к удивлению, дышится легче и свободнее, чем в наших хоромах. Здесь все на своих местах: небольшая стенка, письменный стол, кресло-кровать, диван и даже эта нелепая пальма. На стенах развешаны фотографии зеленоглазой и Шумахера, кажется, с момента его рождения до сегодняшних дней, несколько снимков рыжей, неизвестных мне женщины и мужчины в возрасте. Наверное, они ее родители. Но нигде не вижу фото с отцом голубоглазого. И это наблюдение отчего-то удовлетворенно царапает. Стена над письменном столом увешана детскими рисунками, а в одном из открытых отделений горки красуется коллекция маленьких машин. Когда-то я тоже собирал такие.

Играю с прядью пшенично-медовых волос и нарочно прислушиваюсь к себе: я всё еще жду момента отвращения. Хоть что-то, за что можно было бы зацепиться, схватить разбросанные вещи и вырваться из кольца ее рук, умеющих так крепко обнимать и ласкать. Сбросить ее закинутую по-хозяйски ногу на мое бедро, оттолкнуть теплое, сонное, молочное тело, так близко прижимающееся ко мне. Я хочу ненавидеть девушку брата: лицемерную, лживую, алчную стерву, переспавшую со мной бессовестно, без оглядки, не чувствующей вины, расслаблено нежась в моих объятиях.

Мне нужно бежать, кричать всему миру, насколько я был прав, рассказать брату, матери, наказать зеленоглазую мерзавку и нелюбимого брата, снова почувствовать себя сволочью, каким привыкли меня считать все вокруг.

Я хочу её ненавидеть… Но не могу. Не получается.

Мне слишком хорошо, слишком уютно и легко, чтобы добровольно отказаться от принятой дозы. Я обещаю завязать, пока не подсел, пока еще могу себя контролировать, но чуть позже, сегодня пусть будет передоз.

— Олимпийские кольца? Почему? – девчонка несмело обводит тоненькими пальцами каждое вытатуированное олимпийское кольцо, набитые на ребрах слева, практически под сердцем.

Я не собираюсь с ней откровенничать и вести задушевные беседы. Мы не гребаная влюбленная парочка, она — девушка моего родного брата, и мы оба сейчас его предаем. Только с разницей в том, что я — ничтожество и не скрываю этого, а она — меркантильная стерва, прячущаяся под маской невинности.

— Без всякого смысла. Сдуру набил.

Я вру. На самом деле эта единственная татуировка на моем теле как напоминание, что когда-то у меня были другая жизнь и мечта. Кольца-проводники, связывающие меня с тем самым амбициозным мальчишкой, чью жизнь забрали, навязав чужую. Сегодня я ее практически не замечаю и забываю про ее существование вообще. Но семь лет назад она значила для меня важнее всего, даже собственной семьи.

Я сделал ее на свое восемнадцатилетие весной, перед летними Олимпийскими играми. Когда Всероссийская федерация плавания утвердила меня в списке спортсменов, участвующих в Олимпиаде, я не мог поверить своим ушам. Да, нас всех усердно готовили к соревнованиям, мы знали, что лучшие. Но знать и осознавать — оказалось разные вещи. Понимать, что именно тебе предстоит достойно представлять государственный флаг, нести ответственность перед собой, перед командой, тренерами и целой страной – сложно. Каждый из нас в составе основной национальной команды по плаванию был достоин Игр. Каждый из нас был одержим спортом, тренировками, победой. Мы были одновременно одной спортивной семьей и злейшими врагами, конкурирующими друг с другом. Мы могли публично огорчаться, сопереживая в моменты неудачи, и тихо радоваться допущенным ошибкам и тем самым неудачам «товарища» по команде.

Многие считали, что место в сборной мне купил состоятельный отец. Я бы тоже так думал, если бы не знал, насколько плевать отцу было и на меня, и на то, чем я занимаюсь. Мои победы в спорте воспринимались несерьезным юношеским увлечением и не более. Но никто не запрещал, потому что, повторюсь, всем было плевать. Есть ответственный перед семьей старший брат, готовый посвятить себя отцовскому бизнесу и с этим все считались. Так было заведомо.

Тот день я помню поминутно, ведь именно тогда моя жизнь разделилась на «до» и «после».

Утро, когда нас, ребят основного состава национальной команды, собрали на тренировочной базе, было самым счастливым в моей жизни. Помню, как сотоварищи по команде ободряюще хлопали меня по плечу, поздравляли, а я не мог поверить, что моя мечта, то, о чем я грезил днями и ночами, упахиваясь до изнеможения, до невыносимой крепатуры* мышц, до гипотермии — оказалось реальностью, ожившим сном, сбывшимися грезами.

Олимпийские игры для спортсмена как непокорный Эверест для альпиниста — наивысшая вершина, нетерпящая слабаков и трусов. Я мечтал покорить свой Эверест, мечтал доказать себе, родителям, всем, что я – есть, что мной тоже можно гордиться. Амбициозный, недолюбленный мальчишка… хотел простого родительского внимания…

Но старший брат снова перетянул одеяло на себя…

В тот же самый вечер мне позвонила рыдающая мать. Новость о том, что мой брат попал в страшную автодорожную аварию, я принял равнодушно. Еще под действием утренней эйфории я не совсем различал степень случившегося. Но когда позвонил отец и приказал срочно явиться домой, я сполна ощутил панику, страх и чувство безысходности.

Тогда я еще не знал, что этот день будет последним, когда я прыгну в бассейн как профессиональный спортсмен, а мои родители так и не узнают, что их младшего сына отобрали в состав Олимпийской сборной.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍