Горный завод Петра третьего - Татьяна Александровна Богданович

ж, счастливому не что деется, – живет да греется, – пропел бродяга, – Лишь бы голова на плечах да ноги на земле.

– Все Аким проклятый! – вскричал Беспалов. – Не умел ты его извести. Теперь мне из-за него пропадать. Может, нынче…

– Думать не моги, – перебил его бродяга. – Башкиренок там, в Берде, то и знал турчал, что ты Акима извести норовил. Коли его не найдут, все одно тебе карачун.

– Ну, а коли найдут, уж он наскажет. То-то и притих он, – я все диву давался. Ждет, стало быть. Нет, видно, на этот раз не вывернуться. Ладно, Иван, жди. В ночь выведу коней, поедем с тобой.

Беспалов махнул рукой и пошел к двери. За окном уже посветлело, и над заводом в прозрачном морозном воздухе прямо поднимались столбы черного дыма.

Бродяга вышел за Беспаловым и стал собирать щепки и обрубки, чтоб разложить в ложбинке костер и погреться.

Глава вторая

Бродяга набрал топлива, зашел за избы в ложбинку и разложил маленький костер. Намерзшие щепки долго не загорались, но бродяга привык справляться и не с такими трудностями. Через пять минут костер уже ярко пылал, и бродяга грел над ним синие шершавые руки.

Скоро пальцы стали легко шевелиться, – он вытащил из-за пазухи тяжелый кисет, ловко развязал шнурок и, – запустив руку, с удовольствием перебирал большие круглые монеты.

«Наверно, не соврал криворожий, – думал он. – А все-таки, почему не пересчитать – времени хватит».

Он удобней уселся на низком обрубке, выставил вперед деревяшку, подогнул ногу, запахнул тулуп, расправил на коленях левую полу и осторожно высыпал рублевики. Кучка целая.

Он стал складывать столбики по десятку и расставлял их перед собой на снегу. Стоят, не шелохнутся, точно караульные, пять столбиков.

«Не надул разноглазый, ровно полсотни. А! Хороши ребята! Маловато оно, конечно. Еще бы столько. Ну, да и еще даст. С него теперь хоть веревки вей – струсил. А хорошенько припугнуть, так и две сотни отвалит. Ему что – у него, может, тысячи. Всё, небось, с собой возьмет. С собой? И чего ему, криворожему, столько? Жениться, дурень, затеял. Ну, какая дура за этакую образину пойдет? Вот за меня бы! Деревяшка – это дело малое. Хуторок бы завели. Гусей-уток. Были бы тыщи. Эх! И чего этакому-то криворожему землю бременить».

Он запустил руку в валенок, нащупал там короткое, теплое лезвие и с удовольствием погладил его. Глазки его весело заблестели.

– Отвяжись, худая жизнь, привяжись, хорошая! – пробормотал он и вытащил из кошели горбушку хлеба, соль в тряпице и пару луковиц.

Костер приятно пригревал, перед костром у самых ног поблескивало пять столбиков, луковица вкусно хрустнула на зубах.

«Разживусь, гусей своих жарить буду. Заморского вина велю жене подать. Стол скатертью накрыть. Эх!»

В эту минуту со стороны леса послышался отдаленный топот.

Бродяга встрепенулся и насторожился.

Быстрыми, ловкими движениями он забирал один за другим блестящие столбики и отправлял их в кожаный кисет. Потом тщательно затянул и завязал мешочек и засунул его за пазуху.

Топот приближался. Бродяга сунул в кошель остатки хлеба, соль, луковицу и стал торопливо забрасывать снегом костер.

А топот уж совсем близко. Бродяга зашел за Проклову избу и притаился за углом. Вот и морда лошадиная.

Захарка!

«Ах, дьявол его принес, паскудыша!»

Первым движением бродяга хотел кинуться на мальчишку, стащить с лошади и прикончить. Такая злоба в нем поднялась. Всюду лезет, щенок, куда не надо. Но в следующую минуту он сдержался. А как за ним казаки? Пристрелят, как куропатку. Один бы разве прискакал?

Захар тем временем соскочил с седла, похлопал рукавицами, взял повод, привязал к скобке у ворот Прокловой избы, погладил коня по гриве и бегом бросился по пустырю к заводу.

Бродяга прислушался. Издали доносился глухой топот, точно шел на рысях целый отряд.

«Эх! – с досадой подумал бродяга. – С лихвой бы поспел. Ну, да ладно, его счастье. Конь-то все одно мой. Такая, стало быть, моя доля сиротская. Не видать мне управителевой тыщи. Ну, а ему-то уж, видно, крышка».

Топот раздавался совсем близко.

Бродяга быстро, трясущимися руками отвязал повод, подтянул коня к крыльцу и, чутко прислушиваясь, торопливо засунул ногу в стремя, ловко подскочил и перекинул через седло деревяшку.

Через минуту он уже скакал по снежной поляне к той дороге, по которой ушли когда-то мужики и где Захар нашел Кызметя.

Глава третья

Только что бродяга скрылся за опушкой леса и стал затихать топот его коня, как с другой дороги на ту же поляну выехали казачьи лошади.

Впереди Чика с Ильею и Антиповым. За ним рядами казаки.

Илья заворотил лошадь к деревушке.

Подъехав, он с удивлением оглянулся. Лошадиный след вел по снежной поляне сюда, но лошади здесь не было. Мало того, к заводу вели только человечьи следы, а лошадиный след круто поворачивал опять к лесу – только не на ту дорогу, по которой они ехали. Не может же быть, чтоб Захар, доехав до завода, вдруг вздумал сбежать. Напугал его, что ли, кто-нибудь?

Рядом с Ильей топтался теперь на своей маленькой лошаденке Кызметь.

– Где ж Захар? – спросил его Илья.

Кызметь молча соскочил с лошади, подошел к крыльцу, потом, также молча, внимательно приглядываясь к земле, обошел избу, вернулся и сказал Илье:

– Той, нога-палка, лошадь взяль.

– А Захарка? Неужто убил, дьявол?

– Нэ убиль. Кровь жок – нэт.

– Живой бы не дался Захарка, – сказал Илья, оглядываясь во все стороны.

– Что, доверенный мой пропал? – спросил подъехавший Чика.

Да вот, Кызметь говорит, – бродяга одноногий тут с ним повстречался.

– Бродяга! – вскрикнул Чика. – Он, стало быть, стервеца того упредил, управителя. Может, еще не поспел сбежать. Живо караул ко всем воротам!

Илья подъехал к отряду, вызвал десяток казаков и велел ехать по трое ко всем воротам завода, раньше всего к управительским, и никого из ворот не выпускать.

В это время из задних ворот вышли два человека и торопливо побежали по снегу к деревне.

– Да вот он, доверенный мой! – весело крикнул Чика. – Живехонек! И еще кто-то с ним.

– Это Аким и есть, что извет прислал, – сказал Илья, вглядевшись.

Чика крикнул:

– Эй, ты, доверенный мой! Лошадь-то где?

Захар остановился, потом стремглав побежал к воротам Прокловой избы и зачем-то пощупал скобу.

– Здесь привязал, – пробормотал он, и хриплый рев вырвался из его открытого рта. Он повернул к Чике сразу облившееся слезами красное лицо. Сквозь слезы у него вырывались беспорядочные слова:

– Конь-то какой… В казаки гадал… Нет мне доли…Неуж отвязался?

И Захар заревел в