Посвященная. Как я стала ведьмой - Аманда Йейтс Гарсиа

И как только я услышала, что Медуза говорит со мной, я начала осознавать, что я не одинока. Меня окружали союзники. Майя Дерен. Ханна Вилке. Сильвия Плат. Кэтрин Данэм. Нижинская. Элен Сиксу. Сандра Сиснерос. Одри Лорд. Марта Грэм. Ремедиос Варо. Дороти Кросс. Симона Вайль. Пхулан Дэви. Венди Хьюстон. Фрида Кало. Пина Бауш. Когда я впервые познакомилась с танцевальными работами Пины Бауш, я не знала, что она – мой союзник. Я видела ее как свою Полярную звезду, недосягаемый путеводный свет. Но моя ситуация стала меняться, мое лондонское посвящение завершилось, когда я начала понимать, что у меня была сила не только следовать за ней, но быть с ней, быть частью ее ковена. Это и есть тот сдвиг в восприятии, о котором говорила Звездный Ястреб. Тот момент, когда ты перестаешь видеть себя в качестве просителя и начинаешь воспринимать как участника, со-действующего, со-трудника, этот сдвиг знаменует собой момент, когда ты становишься ведьмой.

Пина Бауш прошла напрямую в наиболее уязвимые, женственные части переживаний и восторжествовала там. Я никогда не забуду тот момент, когда я впервые увидела Café Müller[101]. Сцена, на которой женщина, влюбленная в мужчину, отчаянно желающая, чтобы он принял ее и поддержал, бросается в его объятия, а он отказывается подхватить ее. Она падает на пол, словно мешок камней. Но она не прекращает попыток. Она снова и снова бросается в его руки, снова и снова, снова, и снова, и снова падая на пол, озверевшая от собственной нужды и его отсутствия интереса. Благодаря этому зрелищу обрели форму чувства, бывшие у меня: как я бросалась на мужчин, умоляя их о милости, заботе, помощи, и оказывалась выброшенной, осмеянной, отверженной, «не пойманной»; а потом со мной обращались так, словно из-за того, что меня не подхватили, из-за того, что я была ранена, потому что меня не поддержали, я выставила себя никчемной. Испорченной вещью. Выкинутым гниющим яблоком: вдруг кто-нибудь, роясь в помойке, снизойдет до того, чтобы подобрать меня. Но распознание собственной ранимости как силы сделало Пину оракулом и ведьмой высшего разряда. Когда ведьма приходит к осознанию собственной силы, ее уязвимость, ее восприятие раскрывают мир, разламывают его и меняют все. Волшебные палочки для нее появляются повсюду, вырастая прямо из земли. В мифе о Персефоне Гадес похищает девственницу и забирает ее в преисподнюю как раз в тот момент, когда она протягивает руку к цветущему нарциссу. Для поддержания надлежащего порядка в мире он не может позволить ей собирать цветы. Ее цветы – ее волшебная палочка, инструмент сфокусированного преображения. Их семена разносятся ветром. Когда все ведьмы мира возьмут свои цветущие волшебные палочки в руки, изменится весь мир.

Как классическая мифология наполнена рассказами об ужасных монстрах, которых побеждают герои Символического порядка, так и классический танец наполнен историями о волшебных женщинах, встретивших смерть в сказочных реалиях, в темных густых лесах, местах, где ты можешь затанцевать себя до смерти. «Сильфида», «Лебединое озеро», «Весна священная» – все созданы мужчинами. И, будучи молодой женщиной, я часто чувствовала себя как одна из танцовщиц в постановке «Весны священной» Пины Бауш: швыряя проклятое красное платье друг в друга, не желая быть той, которую принесут в жертву на алтаре патриархата. В конце концов одна из танцовщиц умирает, проиграв, но Пина нашла третий выход – она создала танец. Пина вершила историю.

В другом мифе Овидий рассказывает нам про Аполлона, отца патриархальной цивилизации. Он влюбился в Кумскую Сивиллу, прорицательницу и жрицу богини-змеи, но она высмеяла его. В попытках добиться ее расположения он пообещал ей вечную жизнь, Сивилла отвергла его предложение. Аполлон наказал ее за ее отказ. Считая себя великодушным, он подарил ей вечную жизнь, но скрыл тот факт, что отобрал вечную молодость. Со временем Сивилла сморщилась, ссохлась, превратившись сначала в сгорбленную старуху, затем съежилась до размеров сверчка, потом превратилась в пожухлый лист и, наконец, рассыпалась в прах, и ветер разметал его во все стороны. Все, что от нее осталось – это голос, шепчущий в ветрах. Но Сивилла все еще живет. Мы дышим ею. Она открыто выказала свое неповиновение Аполлону, заявив: «Меня узнают по моему голосу»[102]. С нашей помощью Сивилла снова сможет обрести тело. С помощью нас она может говорить и быть услышанной. Голос Сивиллы разносится ветрами и грозами. Она дрожит в листве, она вспыхивает в огоньке твоей свечи, она ищет ведьм, через которых получает возможность говорить, тех из нас, кто достаточно настроен на то, чтобы услышать. Голос Сивиллы, голос Богини, словно ветер, бесконечен, всегда движется, всегда есть. Он говорит: «Творите то, что облечет меня в форму, что вернет Богиню обратно в этот мир».

Людей сбивает с толку сама мысль о том, что духи посещают тебя. С помощью масс-медиа мы приучены к тому, что нам следует ожидать этого посещения в качестве видения, словно Призрак грядущего Рождества, стоящий посреди комнаты и жестикулирующий своими костлявыми руками. Но зачастую Дух приходит благодаря случайности, совпадению или, как предпочитают думать ведьмы, синхронизации. Во время моего лондонского посвящения Медуза начала являться мне повсюду.

Я видела ее изображение, нарисованное на стенах зданий, на обложках книг, в произведениях искусства. И вскоре она появилась в моей собственной работе. Моя заключительная диссертация была посвящена разбору противоречий классической повести с помощью постановки; и танцевальная пьеса, которая ее сопровождала, называлась Medusa Recalcitrant, что означало «преднамеренно непокорная». В двадцать три года идея умышленной непокорности классической прозе и Символическому порядку, которому она помогала укрепиться, веселила и воодушевляла меня. В моей пьесе каждый танцор воплощал собой различные стороны духа Медузы. В классической версии этой истории Медузу обезглавили, ее разум, ее субъективность отделились от тела. Моя постановка стала вторжением, способом сохранить Медузу живой и, в конечном счете, попыткой воссоединить все ее разрозненные части. Вос-становить ее. Если, как выразилась поэтесса Одри Лорд, «инструмент создателя никогда не разрушит его дом», моим желанием было выкинуть в сторону инструменты создателя и использовать инструменты ведьмы вместо них: палочки, котелки, тело, воображение, общину, дыхание, жизненную силу, мое союзничество с Медузой и прочими изгнанными созданиями, блуждавшими по окутанным туманом колдовским островам.

Я начала скорее вспоминать, чем отрицать, свои корни. Мы с подругой Джоанной, моей одногруппницей, разговаривали о колдовстве и о том, как я превратилась в язычницу. Мы безостановочно беседовали в местном пабе, в наполненных дымом залах, с жалобами на инквизиторов Европы и оплакиванием убитых ими женщин, – большая часть моего мифологического наследства, которое досталось мне от детства. Джоанна родилась в счастливой и крепкой семье высшего рабочего